Она вздохнула и открыла страничку своего сообщения:

– «Уважаемый Валентин! Вы пишете, что отчаялись достучаться до «реального мира», что, может, эти записи никто и никогда не увидит. Если вы всё ещё волнуетесь об этом – не нужно, не беспокойтесь. Я увидела их, правда, совершенно случайно, а раз увидела я, значит, возможно, и сотня-другая людей по всей России. Видите ли, я натура любопытная и жадная до всякого рода интересностей, событий, удивительных историй, словом, того, что составляет нашу повседневную жизнь и что подавляющее большинство людей попросту не замечает. Я увлечена такими вещами, а значит, верю вам и могу оказать всяческую поддержку. Всё, конечно, что в моих силах.

Пара слов о себе. Мы с мужем живём в Санкт-Петербурге. Никогда не слышала о таком городе как Кунгельв, но судя по всему, это где-то у границы. Мне едва удалось найти о нём хоть какую-то информацию в интернете. Только точку в «Гугл Мэпс», да ещё несколько достаточно живописных фотографий. На одной из них изображена городская площадь, на другой – улица Семи Камней, застроенная старинными двухэтажными домами, относящимися, кажется, к классической эпохе. Уверена, это как раз те здания, которые вы очищали от птичьего помёта. Очень, очень занятно! Ещё несколько старых брошюр с упоминанием какого-то санатория. Но на этом всё, ни городского сайта, ни странички в социальной сети… ваш город, кажется, и вправду уединённое место.

С последней записи, оставленной в этом дневнике, минуло уже более двух лет, но если вам ещё требуется поддержка – хоть какая-нибудь – или реальная помощь, напишите мне, пожалуйста.

А пока я продолжаю чтение. Я остановилась на двадцать втором апреля две тысячи тринадцатого. Если бы я наткнулась на этот дневник своевременно, то пожелала бы вам держаться, но теперь даже не знаю как попрощаться. Поэтому просто – с приветом, Алёна».

Читая, Юрий почувствовал на себе взгляд жены. Пришла Ульрика, старая соседская кошка, которая неведомо через какие лазейки умела проникать в чужие квартиры, призраком вспрыгнула на колени. Алёна говорила, что в ней, помимо норвежской, есть азиатская кровь – кровь настоящих ниндзя.

– Что скажешь? – спросила Алёна, когда он откинулся на спинку стула и принялся массировать брови.

Она ждала от него верной фразы, ключа, что поставит всё с головы на ноги, пустит поток их жизни в верном направлении. Юра хотел отшутиться, но каждая шутка вставала поперёк горла. Наконец выдавил, подключив учительский тон, который звучал непререкаемо в стенах школы, а за их стенами – то так, то сяк, в зависимости от ситуации:

– Ну, что тут сказать… Если этот парень и вправду существует, он, наверное, изрядно потешился. Готов биться об заклад, что не сегодня-завтра ты получишь от него что-нибудь, подогревающее интерес. Запах, но не блюдо.

Алёна разочарованно облизнула нижнюю губу.

– Этот город… мне всё время кажется, что с ним связана какая-то жуткая история, но я не могу вспомнить какая. Как будто его мельком упоминали по телевизору. Но я ведь не смотрю телевизор. Знаешь, это как генетическая память, – она улыбнулась. – Чудная вещь. Мои родители из него не вылезали, а дедушка с бабушкой, с тех пор как у них появился первый «Горизонт», бывало, уходили в заплыв на целые выходные. Так вот, ящик-то мы с тобой не переносим, но ощущение осталось.

Юрий почесал босой ступнёй лодыжку.

– Мало ли в России городов со страшными историями? Маньяки, знаешь ли, так и бродят из одного в другой. На трассе исчезают люди. Великие путешественники, объездившие весь мир, пропадают в нашей глубинке без следа. А люди эти не робкого десятка.

Алёнка с тоской взглянула на ворох чертежей, которые притащила с работы.

– Если бы мне дали власть проектировать целые города, я бы сделала их прозрачными, чтобы понятие «кровавые тайны» исчезло с лица земли. Мои города были бы самые светлые, самые красивые. Только ведь люди не такие. Им бы сначала прибраться в чулане да на чердаке, – она рассмеялась, постучав себя указательным пальцем по лбу. – Но что они делают? Вместо этого воссоздают внутренний мир в своём окружении. Пачкают всё вокруг, и случается, даже кровью.

Жена выучилась на архитектора и работала в серьёзной строительной фирме, готовя чертежи и всякого рода документацию. Юра никогда толком не понимал, чем она занимается, но добросовестно подкидывал ей заказы от студентов, которые получал через приятеля, пожилого деловитого еврея, работающего в крупном ВУЗе. Наверное, образ девушки в одном носке (потому что в процессе снимания первого её безнадёжно увлекла какая-то яркая, как светлячок, идея), что оставляет на столе на ночь россыпь крошек и носит в карманах домашних шорт множество мелочей, не вязался в его голове с кристальным образом мышления, которым должен обладать человек этой профессии. Поэтому Юра с первого дня их знакомства пребывал в замешательстве, открывая всё новые стороны натуры своей жены. Она всегда была лучшей компанией самой себе, а он – просто прохожим, затаив дыхание, наблюдающим за танцем мотылька вокруг фонаря.

– Именно поэтому не строят таких городов, – изящно и грустно завершила свой пассаж Алёна. – В них же никто не будет жить.

– А ты бы жила? – спросил Юра, плохо понимая, как ему следует сейчас реагировать.

– Ни за что в жизни, – сказала Алёна Хорь, тряхнув чёлкой.

4.

На следующий день, в перерыве между занятиями, Хорь открыл ноутбук. Грызя ногти, провёл несколько минут в раздумье, пытаясь вспомнить, как назывался тот город. Слово вертелось на языке, но никак не желало быть пойманным. Позвонить супруге? Ну уж нет! Юра вдруг обиделся на себя и на жену одновременно: нужно меньше потакать её капризам. Включить, наконец, мужика, выгнать её из дома на мороз за не сваренный борщ.

И всё же, этот городок…

Фотографии, которые показывала Алёна, прочно засели в голове. Дремотные, тесные улицы, чем-то напоминающие Питерские – ни следа советской застройки. Искры на водной глади… значит, там был водоём. Может, даже несколько. Почему-то Юра подумал об озере. Этот город казался ему окраиной жизни, настолько глухой, что даже ветра там пролетают редко. Конечно, вода там тоже стоячая.

В открытую дверь вплыло облако дыма, задержалось над порогом, будто вампир, осознавший, что его не звали внутрь.

– Здрасте, Юрь Фёдорыч! Не отвлекайтесь, я только поздороваться!

Мальчишка сопроводил свои слова широченной улыбкой. Он собрался уже выйти и проследовать дальше, запихав руки в карманы и перешагивая через младшеклассников, походкой смакователя жизни и потребителя лучших её благ, но Юрий крикнул ему вдогонку:

– Семён, подойди-ка сюда.

Семён, жердина под два метра ростом, мгновенно вырос перед кафедрой и первым, не давая учителю и рта открыть, пошёл в наступление:

– Юрь Фёдорыч! Прекрасная погодка! Может, отпустите нас с пятого урока? Я мигом всем сообщу!

Пока Хорь собирался с мыслями, думая, как бы поостроумнее ответить, Семён успел развернуться, запихать руки в карманы зауженных брюк и почти перешагнуть порог – в обратную сторону.

– Стой! – закричал Юра, уронив на пол несколько контрольных работ по истории, сданных седьмыми классами. – Не торопись. У меня вопрос: у тебя же, вроде, родня откуда-то с северо-запада? Помню, говорил, что ездишь на Выборгской электричке.

Парень нацелил на Юрия грязный ноготь.

– Так точно, Юрь Фёдорыч! Из самой что ни на есть Монголии. Мы с пацанами…

Судя по всему, с географией у него было так же туговато, как и с литературой.

Юра замахал руками.

– Я сказал, не торопись! Вопрос жизни и смерти.

Юра не смог бы себе объяснить, что заставило его так сказать. Никакой смертью здесь и не пахло. Вопрос простого любопытства и, возможно, почти детской обиды и желания вернуть себе внимание родного человека.

Семён сразу сделался серьёзен. Он вернулся, поглядел на портрет Довлатова над школьной доской, облокотившись на одну из пустых парт. Юра был уверен, что прямо сейчас его длиннющие ноги топчутся по разлетевшимся бумагам.