Роман… Инка откинулась в кресле, вспоминая. Кто бы мог подумать, что он случится. Ведь ничего, вот абсолютно ничего у неё не ёкнуло в тот первый вечер, когда она садилась к нему в машину. Даже в голову не приходило, что она (обычная серая мышь, не то, что красотка Ирэна или по южному яркая и зажигательная Оксана) может всерьёз привлечь этого холёного, уверенного в себе москвича. А он, покатав в тот день Инку по городу и сводив в пиццерию, где им подавали паппероне с лёгким красным вином, и где они говорили о музыке, телевидении и современных нравах, вернул её домой ровно в одиннадцать вечера, как договаривались. И напросился на чай. Инка пригласила, честно предупредив, что бабуля ещё не спит, что она обожает новые знакомства, и что теперь, раз Инка отменила мытьё окон, объяснив, что из-за свидания, Николаю Евгеньевичу нужно подготовиться к викторине «что-где-когда».

Но Инка ошиблась: бабуля устроила не викторину, а допрос с пристрастием. Не «что-где-когда», а «кто такой – откуда взялся – чего хочешь от моей внучки». Николай Евгеньевич, плюс ему, не растерялся, на бабулины вопросы отвечал бархатно, приветливо и обстоятельно. Кто? Учёный-химик, которого жизнь заставила стать предпринимателем. Откуда взялся? Из Москвы, специально приехал в Нижегородскую телекомпанию, которую ему порекомендовали как недорогую и профессиональную. Для него это важно, так как он занимается продвижением новой, лично им разработанной серии косметики для увядающей кожи.

«Вот вам, милейшая Нина Антоновна, для вашей кожи, такая серия будет очень кстати, я на днях предам для вас обязательно. В честь, так сказать, знакомства. А от внучки вашей, Нина Антоновна, мне не надо ничего такого, в чём ей потом пришлось бы раскаиваться. Просто мне, холостяку, уж извините за подробности, уставшему от назойливого и корыстного женского внимания, было очень приятно провести вечер в компании такой чистой и светлой барышни, как Инночка. И если вы, Нина Антоновна, не возражаете, то я бы хотел ангажировать вашу внучку и на завтрашний вечер!»

Так говорил тогда Николай Евгеньевич, и бабуля, ошалев от запредельной галантности и уважительности, конечно же, не возразила. Инка, хотя и отметила в уме, что сначала её надо бы спросить, тоже не возражала – то, что Николай Евгеньевич выбрал её из множества женщин, льстило. Не возразила Инка и к исходу первой недели их встреч, когда Николай Евгеньевич после ужина в ресторане пригласил её в гостиничный номер.

К тому времени Инка не просто была готова к углублению их отношений – она уже ждала, жаждала этого углубления. И неизвестно, что тут сыграло сильнее: требующее ли своего либидо, разогретое обволакивающим взглядом, бархатистым голосом и легкими прикосновениями его пальцев к её ладони. Задетое ли самолюбие, недоумевающее, почему этот мужчина стремится провести с ней каждый вечер, но при этом максимум, что себе позволяет – сжать пальцы, поцеловать руку, прижать плотнее под локоток, когда они гуляют по городу. А может быть, сказались и бабулины речетативы: «Наконец-то на тебя обратил внимание приличный мужчина! Взрослый, самостоятельный, да ещё и москвич. Держись его, внуча, не упусти! Глядишь, сладится у вас, замуж он тебя позовёт, и я хоть буду за тебя спокойна!» Инка отмахивалась – какой там «замуж»! Николай Евгеньевич старше её на двадцать шесть лет, разве такой должен быть муж! Муж – это когда просто, хорошо и радостно вместе, муж – это на всю жизнь. А Николай Евгеньевич – просто знакомый, приятное приключение, красивый роман.

Но зрело, зрело что-то в душе. И это что-то выдало себя решительным кивком на его «Инна, я хотел бы пригласить вас к себе. Как вы к этому отнесётесь?» И учащённым сердцебиением, пока они ехали в его машине до гостиницы. И пылающими щеками, с которыми она прошла мимо администратора, ощутимо глядевшего ей в спину. В номере – небольшой, но чистой комнате, почти полностью занятой бесстыдно стоящей на середине двуспальной кроватью – Николай Евгеньевич впервые её поцеловал, коротко и легко, ничего общего с собственническими и засасывающими поцелуями Андрея. И попросил располагаться.

Инка расположилась на краешке кровати, а Николай Евгеньевич заказал в номер шампанское, шоколад и виноград. И она от неловкости хлопнула пару фужеров кисло-колючего шампанского, у неё закружилась голова и потянуло прилечь. Николай Евгеньевич прилёг рядом, и всё у них случилось. И было не так больно и не так противно, как тогда на даче с Андреем. Единственное, что задевало – его повелительно-поощрительные реплики: «Так, девочка, так, двигайся, двигайся, очень хорошо. А теперь ножку вот сюда. И погладь меня пяточкой. Умница!»

Инка за месяц их романа так и не привыкла к этим его поощрениям в постели. Мешали они ей, будто не любовью она занималась, а зачёт сдавала. «Зачёт на сексуальность!» – улыбнулась своим мыслям Инка и потянулась искать зазвонивший мобильник. Наверное, поэтому и думает о нём по имени-отчеству, не как о любовнике, а как о каком-нибудь педагоге. В Николая, а тем более в Коленьку, Николай Евгеньевич никак не переиначивается. Она каждый раз, называя его Николаем, усилие над собой делает. Зато после секса с ним не тошнило. Так, лёгкая опустошённость и звон в ушах. В общем, как у любой нормальной женщины. О, надо же, Николай Евгеньевич и звонит! Как будто почувствовал в своей Москве, что она тут о нём думает.

– Инночка? Здравствуй, милая! – завибрировала трубка от бархата его модуляций. – Как ты там без меня?

– Работаю, – сообщила Инка.

– Умница. А хорошо работаешь?

– Не очень. Оксана мой «Маленький цветок» объявила похоронной музыкой, – не удержалась от жалобы Инка.

– Ну, ну, девочка моя, что за похоронное настроение, – ласково пропела трубка. – Неужели ты так сильно по мне соскучилась?

– А? Ну да, – растерялась Инка, поняв, что за всю неделю, которую Николай Евгеньевич был в Москве, она вспомнила о нём вот только что. Хотя и он мог бы и раньше позвонить, вообще-то. – Ты ведь не звонил.

– Виноват, детка, каюсь, извини. Зато у меня сложилась одна очень славная сделка, и я хочу это отметить. Скажи, зая, а есть ли у тебя загранпаспорт?

– Есть, а что? – замерла Инка. Неужели?..

Паспорт она сделала себе в прошлом году, вдруг размечтавшись, что случится однажды чудо, и она выберется в какую-нибудь Европу: Испанию, там, Италию, в Чехию, в конце-концов. А что, вполне может быть. Вот добавит ей Петька зарплату или халтурка какая подвернётся – так и насобирает денежек! И Петька добавлял, и халтурки подворачивались, Инке даже удалось за год скопить триста долларов. Но для Европы этого было мало, мало! Но деньги слишком стремительно расходились – на новую сумочку, потому что у старой окончательно отвалилась ручка и дальше её пришивать нитками было просто неприлично. На новые туфли, потому что старые, купленные ещё в студенчестве, расклеились от дождей, устав за четыре года службы. На лекарства для бабушки, которая вдруг стала хуже видеть, и врачи, подозревая замутнение хрусталика, выписали ей целую кучу лекарств. Деньги расползались в бесчисленные, возникавшие нежданно-негаданно дыры, и Инкин загранпаспорт так и сиял девственно чистыми страницами, напоминанием о несбывшихся мечтах о чуде. Так неужели?..

– Детка, а как ты смотришь на то, чтобы нам съездить в Египет на недельку? Я тебя приглашаю!

– В Египет? – Инка постаралась скрыть разочарование. Нет, Египет тоже, конечно, заграница. Но не мечта. – А когда?

– Ну, скажем, на ноябрьские праздники. Выберемся?

– Даже не знаю, запарки могут быть, надо с Петькой об отпуске договориться…

– Так ты не сможешь? – холодно изумилась трубка, и Инка решилась:

– Смогу. Договорюсь. Я всё лето работала, мне положено отдохнуть, Петька отпустит.

– Вот и умница! Так я вечером за тобой заеду?

– Заедешь? Из Москвы?

– Я уже в Нижнем, детка. Я заеду в шесть, договорились? Целую тебя, зая, до встречи!

Трубка давно уже смолкла, но Инка продолжала держать её в руках, уставившись невидящим взглядом в пространство. Вот так-так, похоже, её отношения с Николаем Евгеньевичем переходят в новую стадию.