- Саске, я не хочу причинить тебе… – затыкает поцелуем.

Я его не узнаю. Тот Саске, которого я знаю, ни о чем не сожалеет. Он император, черт, повелитель вселенной, а не раненный загнанный зверь!

- Господи, Наруто, прошу тебя, хватит.

- Что с тобой?

- Хватит, – Учиха переходит на шепот. Печать тяжести стирается с его лица, а ее место занимает коварная сосредоточенность. Он толкает меня к противоположной перегородке и давит на плечо, заставляя сесть. Короткая последовательность действий вводит в еще больший ступор: поцелуй, выключение воды, ловкая манипуляция с презервативом, движение пальцев со смазкой и вот он почти сидит на моих бедрах.

- Стой… да… стой! – шумно выдохнув через нос, подхватываю Саске за ягодицы. – Я все понимаю, но вредить себе не…

- Почему ты позволяешь мне делать с тобой что угодно, а себе устанавливаешь границы? – шелестящий шепот обжигает ухо. – Я хочу, чтобы было больно.

- Саске...

Учиха ощутимо сдавливает мою шею, перехватывая взгляд. Он пьян и плохо контролирует себя, что только усугубляет ситуацию.

- Пожалуйста, – совсем не то, что я ожидаю услышать. Расслабляю руки, снова позволяя ему действовать, и усердно уделяю внимание чуть изогнутой спине, покрытой мелкими каплями влаги.

Это неправильно. Судорожный вздох, болезненно-обжигающий жар тела, чуть дрожащие ладони и медленное тягучее движение вниз. Все неправильно.

Он заражает меня своим безумием, словно прикасается к оголенным нервам. Я могу лишь отдаться и сгладить боль отчаянными ласками. Приятные ощущения смешиваются с тревогой в терпко-горьком коктейле. Мне даже не удается удержать его за бедра, чтобы дать привыкнуть.

Сейчас мы механизм без важной, существенной детали. Шестеренки, не вживленные на место, проворачивающиеся в воздухе, в пустоте. Желание понять, в чем же все-таки дело, стремительно гаснет. Мне страшно.

Саске мягко приподнимается, провожая движение приглушенным стоном. Снова ласково пройдясь руками по его спине, собираю в ладони мокрые черные пряди и чуть-чуть отодвигаю голову, чтобы увидеть лицо. Выражение чересчур хмурое. Даже для него.

- Ты меня пугаешь…

Плавно смещаю ладони на щеки Учихи, не давая отвернуться. Обреченно сомкнув веки, Саске делает глубокий вдох. Его влажные от воды ресницы мелко подрагивают, и мне хочется хоть на секунду задержаться на них губами.

- Я сам… себя пугаю, – Саске снова пронзительно смотрит в глаза, вводя нас обоих в глубокое мрачное замешательство. А потом он как-то неестественно резко расслабляется всем телом – даже руки, до боли стискивающие мои плечи, соскальзывают вниз.

Осознав, что остановить это падение в пропасть мне не удается, нежно целую плотно сжатые губы. Мозг отказывается складывать картинку в единое целое. Вот его бедра сверху… Вот подтянутый живот, рвано вздрагивающий от каждого движения. Грубые наглые губы. Глаза, в которых можно увидеть настоящую бурю, а можно не увидеть вообще ничего кроме резких черных пятен. Это он – мой Учиха, и в то же время... Словно его двойник в зеркале. Чужой, неправильный. Потерянный.

Секс превращается в очень странное действо, больше похожее на самоистязание. Причем, совместное. За что мы наказываем себя и друг друга – понятия не имею. Мой палач, наверное, тоже.

Мы пьяны. Наверное, в этом все дело. В алкоголе, заставляющем нас смотреть на ситуацию со стороны и видеть нечто новое. Если у всех нормальных людей отношения похожи на строящийся дом, то у нас это эскиз неуверенного в себе художника. Одна линия цепляется за другую. В любую секунду все может измениться, предугадать ход событий невозможно. И каждый день появляются новые детали.

- Что ты со мной делаешь?.. – выдыхаю, подхватывая рваный затяжной ритм, заданный Саске. Глубже, сильнее, так, как ему надо. Я подстроюсь. Всегда подстраиваюсь.

- Использую, пожалуй, – хрипло отвечает Учиха. – Для своих нужд. Каждый день…

- Это подло.

- Знаю, – болезненно усмехается и прогибается, оттолкнувшись от моей груди руками. Резко подкидываю бедра. Саске вскрикивает. Я чутко вслушиваюсь в каждый звук его голоса, готовый в любой момент остановиться, но слышу только удовольствие.

- Ты когда-нибудь… мх… определишься, садист ты… или мазохист?

- А ты когда-нибудь перестанешь болтать?..

Чтобы довести Учиху до оргазма я трачу немало сил. Мышцы сводит от напряжения, воздуха не хватает. То ли неудобная поза, то ли виски, то ли скрытый мрачный подтекст, но обоим приходится выложиться на полную катушку. Не то чтобы такой секс нам непривычен. Но не второй раз за день…

После тяжелого изнуряющего оргазма Учиха практически падает на меня сверху. Еще пара движений, и я тоже готов растечься безвольной расслабленной лужей.

Мы минут десять восстанавливаем напрочь сорванное дыхание. Не обнимаясь, просто лежа друг на друге. Саске так усердно прячет лицо на моей шее, словно у него там политическое убежище, в котором можно заныкаться от всех неприятностей и надуманных кошмаров.

- Надо дойти до спальни… – страдальчески вздыхаю, пытаясь обнаружить в своем теле что-то похожее на второе дыхание. – Если уснешь здесь – я тебя не прощу.

- Ага…

Саске почти не двигается, лишь чуть-чуть меняет положение головы. Сквозь пелену усталости понимаю, что он слушает мое сдуревшее сердцебиение.

- Саске?

- Оно бьется.

- А ты думал, что я киборг?

- Мешаешь. Заткнись.

- О’кей, молчу...

Кожей чувствую вымученную усмешку Учихи. Он кладет ладонь мне на грудь и едва ощутимо поглаживает.

- Я пьян. Это ты виноват…

- Ну… ладно, сегодня, так и быть, возьму вину на себя, – осторожно подталкиваю его, заставляя приподняться. – Даже рискну вызвать твой гнев, упомянув, что нам надо добраться до спальни.

- О черт… ты это серьезно?

- Да.

Наши неуклюжие попытки собрать себя в кучу выглядят в крайней степени нелепо. Кое-как стянув и бросив презерватив в урну, лениво включаю воду. Саске даже не пытается возмущаться, когда я жестко прохожусь мочалкой по его коже.

Остальные манипуляции безжалостно вытягивают из моего тела последние остатки сил. В опочивальню добираемся почти что ползком. Прежде чем вырубиться, Учиха устало трет глаза и шепчет:

- Прости, если я причиняю только боль.

Эта фраза заставляет меня прийти в себя. Но ненадолго. Смотреть на посапывающего Саске, желая сна больше всего на свете, просто невозможно. Поэтому я пристраиваю голову на его подушке, сдвинув в сторону мокрые черные пряди, и засыпаю с мыслью о том, что люблю этого тупицу больше жизни.

Короткие прикосновения теплого собачьего языка к щеке ненавязчиво вытягивают меня из состояния дремы. Потом рука Саске пролетает над головой, и я распахиваю глаза под громкий взвизг Кьюби.

- Ты ударил мою собаку?

- Не ударил, а отпихнул. Он просто испугался.

- Ты отпихнул мою собаку, – бросаю взгляд в ту сторону, куда отскочил рыжий. Пес невозмутимо сидит у кровати и весело машет хвостом. Ублюдочная подлиза – кормильцу все готов простить! Придется мне защищать его честь. – А если я ударю Орочимару?

- Вряд ли – ты к нему и подойти боишься, – Саске озадаченно сопит.

- Ты, скотина, поднял руку на мою собаку! – резко разворачиваюсь под одеялом и толкаю Учиху в спину. Тот в долгу не остается – кое-как вывернувшись, отвешивает мне своей подушкой по голове.

Я уже говорил, что почти каждое утро начинается с постельных баталий?

Минут пять мы барахтаемся, путаясь в одеяле. Кьюби, видимо, для поддержания атмосферы и антуража, носится кругами и оглушительно громко лает.

Спихнув Саске к самому краю, победно смеюсь, но ублюдок перед падением хватает меня за руку. В результате я утягиваю за собой одеяло и простынь, а сверху на нашу эпичную кучу падают подушки. И даже падение не останавливает Учиху – он продолжает лупить меня, яростно размахивая руками. В ответ мудохаю говнюка всем, что попадается под руку: подушкой, краем одеяла и зеленым резиновым членом, выпавшим из открывшейся от удара BDSM-тумбочки.