Оставлять Степа у себя на ночь Катя не захотела. Он воспринял ее отказ спокойно, казалось, без обиды…

Мелькали одна за другой недели с обязательными субботними поездками, и все стало рутиной. Уступив Степу однажды, Катя не находила повода прервать затянувшуюся связь. Как назвать это — привычкой или просто физиологической потребностью, — она не задумывалась, знала только, что любви с ее стороны нет, а значит, возможно все остальное: компромисс, привязанность, жалость, лицемерие, холодный прагматизм и еще куча всяких определений и формулировок. Все, что угодно, только не любовь.

Порой возникала мысль, которую Катя гнала от себя: годы уходят, ей уже двадцать восемь, увлечения проходят. А мужчина, от которого у нее перехватило бы дух, как случилось когда-то при знакомстве с Костей, все не появлялся, да и где он, этот мужчина?

Из тех, кто так или иначе крутился около нее — молодые фирмачи, переводчики, журналисты, — никто не вызывал ни малейшего сердечного трепета. Фирмачи отличались удивительной малограмотностью, переводчики, при бесспорной эрудированности, — невысоким интеллектуальным уровнем, а журналисты все были нечесаными, нагловатыми и вечно раздраженными — почему, Катя, по натуре благорасположенная к людям, так и не могла понять.

Конечно, Степ добрый парень, заботливый, правда вспыльчивый, но она научилась его утихомиривать. Однако он именно парень, бойфренд, не более того, хотя ему уже минуло тридцать.

И все-таки наступил день, когда Катя решилась на серьезный разговор. Но стоило ей заикнуться Степу, что пора бы и прекратить затянувшийся и наверняка бесперспективный полуроман-полудружбу, как он словно с цепи сорвался: кричал, что любит ее, жить без нее не может, что готов ждать, сколько нужно, и все в таком роде.

Она удивленно посмотрела на него и спросила:

— Чего ждать, Степ?

— Как чего? — возмутился он. — Когда ты согласишься выйти за меня замуж.

В ту минуту у нее не хватило решимости ответить ему: «Никогда!» Она покачала головой и примиряюще заметила:

— Ради бога, только не нужно рвать страсти в клочья.

Так ничем и закончилась Катина неуверенная попытка расстаться со Степом. Но с того самого дня она все чаще старалась уклоняться от регулярных встреч, от близости, пытаясь постепенно перевести отношения в чисто приятельские. Он сердился, ревновал, но, не имея конкретного повода для ревности, вынужден был мириться с тем, что есть.

Сегодня, кажется, она сделала все-таки первый шаг к разрыву…

В самолете итальянец Марко немедленно принялся ухаживать за Катей. Она отнесла это на счет того, что их места оказались рядом. Француз Жерар задремал, а немец Штайгер погрузился в оживленную беседу с Ладиславом.

Через час с небольшим летного времени они сели в аэропорту Средневолжска. Их встретил заместитель директора филиала, извинился за шефа, задержавшегося в поездке по объектам, сообщил, что он располагает всеми необходимыми полномочиями, отвез в гостиницу, стоящую на крутом берегу Волги.

В старинном, еще дореволюционной постройки здании в начале девяностых годов сломали все внутренние перегородки, все полностью перепланировали, начинили современным оборудованием, и гостиница стала по российским меркам пятизвездочной, а по европейским — вполне тянула на четырехзвездочную.

Заместитель директора долго извинялся, что из-за наплыва туристов номера оказались на разных этажах, а один и вовсе полулюкс, что ставило гостей в неравные условия. Фирмачи отнеслись с пониманием и юмором, а полулюкс разыграли по жребию. Катя с радостью подумала, что с подопечными — она так называла всех, для кого переводила, — ей повезло. Роскошный трехкомнатный номер достался Марко, и он немедленно пригласил коллег и Катю отметить приезд.

— Но ведь еще совсем утро, — засомневался консервативный Ладислав.

— А если не совсем утро — можно? — поинтересовался Штайгер.

Не договариваясь, избрали языком общения английский, видимо, потому, что при этом никто не получал языкового преимущества, как догадалась Катя, хотя, на ее взгляд, английским все четверо владели плоховато. Впрочем, все европейцы непринужденно и самоуверенно пытаются разговаривать на других языках, смутно зная лишь пару сотен слов.

— И не совсем утро тоже рано, — совершенно серьезно ответил Ладислав, хотя и понимал, что над ним подсмеиваются.

— А пиво утром можно? — спросил Жерар.

— Пиво можно с восходом солнца, — рассмеялся наконец чех.

Как и договорились, в номере Марко собрались через полчаса.

Катя отметила, что все ее подопечные успели привести себя после короткой дороги в порядок, и порадовалась, что сменила синий пиджак на блейзер.

— Что будем пить? — деловито спросил Жерар. — Надеюсь, в этой гостинице, в буфете есть приличный коньяк, хотя еще раннее утро, — с этими словами он хитро посмотрел на Ладислава.

— Вы плохо думаете о ваших итальянских коллегах, друзья. У меня припасена бутылочка прекрасного дольчетто. А коньяком нас, уверен, угостят в фирме, — говоря это, Марко достал из сумки темную бутылку, ловко открыл, разлил в тяжелые гостиничные граненые стаканы. — За нашу даму!

Выпили, оценили, даже Жерар признал отличное качество вина. Закурили, испросив разрешения у Кати.

— Сколько же языков вы знаете? — обратился к ней обстоятельный Штайгер.

— Три профессионально, два на разговорном уровне.

— Свидетельствую, что по-итальянски Катя говорит бегло и правильно, — вмешался Марко.

— Я тоже хочу сказать: у Кати был очень хороший чешский язык, она просто не имела практики, так что можно считать не три, а четыре языка в ее распоряжении.

— Что ты меня расхваливаешь, как торговец свой товар? — засмеялась она.

— Но это правда!

— Вы москвичка? — не унимался Штайгер.

— Конечно, — ответил за Катю Марко. — Разве может не москвичка быть такой очаровательной?

— Вы просто плохо знаете русских девушек. Уверяю вас, все красавицы так или иначе приезжают в Москву с периферии, — улыбнулась Катя.

— Зачем же обижать Москву? Ведь вы сами только что сказали, что вы москвичка!

Бутылка быстро опустела, Марко достал вторую, но тут зазвучала мелодия Катиного мобильника. Секретарь директора сообщила, что за ними выехал микроавтобус.

На совещании Катя вспомнила пожелание своего шефа и предложила каждому говорить на родном языке, мотивируя тем, что так им легче будет формулировать сложные вопросы. Все с радостью согласились: как Катя и предполагала, гости не очень уверенно чувствовали себя в дебрях технического английского.

Вопреки предсказаниям Марко, коньяком их не поили, зато обедать повезли в ресторан, стоящий на высоком берегу Волги. Отсюда можно было разглядеть на противоположной стороне белое одноэтажное здание с колоннами и бельведером.

— Это заволжский ресторан, — показал на него заместитель директора. — Туда мы поедем вечером.

Катя перевела:

— Туда я приглашаю вас вечером, — и про себя ругнула невоспитанного хозяина. Впрочем, ей часто приходилось редактировать на ходу корявые высказывания российских руководителей и бизнесменов.

Вечером темную, загадочную Волгу пересекли на моторке фирмы. Чем дальше удалялась она от правого берега, тем прекраснее становилась панорама освещенного величественного кремля и окружающего его старого города. Современные высотки скрывались в вечерней дымке и не портили картины, наоборот, их немного таинственные очертания придавали ей дополнительную прелесть.

Ресторан приятно поразил Катю. Да что там Катю — Жерар, войдя в просторный полутемный зал, расчерченный стройными колоннами, восхищенно присвистнул. И еще что удивило Катю — здесь танцевали. Она не сразу заметила эстрадный оркестр, спрятавшийся в своеобразной ракушке. Он играл под сурдинку что-то до боли знакомое, доброе, старое, а на пятачке перед ним танцевали пары, словно вышедшие сюда из полузабытой киноленты. Милая провинциальность, позволяющая поплевывать на новомодные веяния и возрождать то, что на протяжении десятков лет притягивало людей в рестораны…