Звонки становились все реже, а потом и вовсе прекратились, и она на удивление безболезненно для себя перестала думать о Ладиславе.

Мать оказалась права. Вскоре Катя познакомилась с Костей, и все предыдущие увлечения потеряли смысл, даже стали казаться смешными.

И вот теперь, через столько лет, вновь появился Ладислав, возмужавший, уверенный в себе, еще более привлекательный, чем прежде.

«Интересно, — подумала она, — чего это я взъерошилась? Ну приехал и приехал»…

Катя закрыла молнию на сумке, отнесла ее в прихожую и позвонила Дарье, своей близкой подруге:

— Даша, а у меня новость.

— Хорошая?

— Пока не знаю. Уезжаю в командировку в Средневолжск.

— По-моему, отличная новость, — заметила Даша.

— Ты думаешь?

— Конечно. Я даже завидую тебе. Там дивный кремль, обязательно сходи, посмотри, кажется, шестнадцатый век, очень интересно. И еще изумительный ресторан за Волгой, я там была…

— Тоже шестнадцатый век? — съехидничала Катя, зная пристрастие Даши и ее мужа Гоши к вкусной ресторанной еде.

— Не язви, подружка.

— Знаешь, кто с нами в группе едет? — спросила Катя.

— Степ?

— Господи, при чем здесь Степ! Я же от фирмы еду.

— Ну тогда не знаю.

— Ладислав.

— Не может быть! Вот это настоящая новость! — воскликнула Дарья. — Откуда он?

— Из Праги, вестимо.

— Он изменился? — полюбопытствовала Дарья.

— Пожалуй… — Катя на мгновение задумалась, — возмужал, и мне показалось, стал как-то теплее, роднее, что ли.

— И что теперь будет?

— С чего ты взяла, будто что-то должно произойти?

— Мне так показалось из твоих слов.

— Это твои фантазии. Просто мы очень по-родственному встретились, обрадовались друг другу, вот и все.

— Ты спросишь, почему он тогда перестал тебе звонить?

— И не подумаю. Обычная история: с глаз долой — из сердца вон, к тому же ничего серьезного между нами и не было — так, взаимная симпатия, — ответила Катя.

— А я бы не удержалась, спросила.

— Ни к чему. Пусть прошлое останется прошлым.

Подруги поболтали еще с полчасика.

Потом Катя позвонила маме предупредить, что уезжает, но не тут-то было: телефон оказался занят напрочь! Ну просто Смольный в семнадцатом году! Однако делать нечего, и она, набравшись терпения, стала без конца нажимать на кнопку повтора — хотелось закончить все дела, поужинать, принять душ и выспаться. В командировке вряд ли можно рассчитывать на нормальный сон…

Мать Кати Елена Андреевна Елагина в свое время окончила театроведческий факультет ГИТИСа, аспирантуру, благополучно защитилась, трудилась в Институте истории искусств, получая гроши и огромное удовлетворение от любимой работы, писала заумные статьи, которые почему-то охотно принимали зарубежные журналы и платили ей гонорары, на порядок превышающие ее зарплату. Собственно, статьи в строгом смысле не были заумными, просто она, как многие театроведки, обожала авангард, вообще все новое, передовое и ухитрялась находить смысл в самых невероятных композициях, мизансценах, любых режиссерских решениях. И еще Елена Андреевна преподавала в театральном вузе. Студенты любили ее за интересные лекции, блестящую эрудицию и чувство юмора.

Катя относилась к матери с огромной нежностью, гордилась ею, но, несмотря на дочернюю привязанность и любовь, порой подтрунивала над «ученой дамой».

Отца Катя видела редко. Точнее, видела часто — на экранах телевизора и кино, в театре, а вот в жизни значительно реже. Когда-то мать, еще будучи аспиранткой, отчаянно влюбилась в молодого, красивого и востребованного актера. Актер тоже был без ума от нее, и когда выяснилось, что Елена беременна, поволок ее в ЗАГС. Семьей или подобием семьи — Катя толком не знала — они жили, пока девочке не исполнилось пять лет. Потом, с обоюдного согласия, Виктор Елагин собрал вещи и вернулся в свою однокомнатную квартиру в старинном доме почти в центре Москвы, в двух шагах от театра, в котором работал, — ни он, ни она не были готовы к совместной жизни и, по большому счету, не желали постигать премудростей брака. Тем не менее бывшие супруги сохранили дружеские отношения, нередко общались. Виктор Елену Андреевну уважал, приглашал на все свои премьеры, всегда внимательно выслушивал ее мнение, с которым считался, ценил ее безукоризненный вкус, умение точно и тонко анализировать и вникать в суть пьесы, режиссерского замысла и рисунка роли. Она же считала Елагина бесконечно талантливым актером с огромным потенциалом и неисчерпаемыми творческими возможностями, внимательно следила за его успехами и, как догадывалась Катя, втайне от самой себя оставалась неравнодушной к нему, несмотря на свои романы.

Елагин много и успешно играл в театре, снимался в телевизионных фильмах, получил звание заслуженного артиста. Популярность его росла. С возрастом в его игре появилась глубина, что дало основание Катиной маме прочитать дочери целую лекцию о том, как крепчает, словно вино, даже незначительный актерский талант, если непрерывно работать.

С женой Елагин не развелся, прикрываясь штампом в паспорте о браке как щитом от многочисленных атакующих его поклонниц, число которых не сократилось, даже когда ему исполнилось пятьдесят лет. На дочь он всегда смотрел с некоторым удивлением — опять выросла, вот же! Подарками не баловал, но когда на гонорар от второго сериала купил себе квартиру, то свою, обжитую, уютную и знакомую до последнего вбитого им самим гвоздя оторвал от сердца и подарил ей.

… Наконец Катя прорвалась — телефон мамы освободился.

— Мамочка, чтобы дозвониться тебе, нужно сначала принять успокоительное. Что происходит?

— Между прочим, я обсуждала спектакль с одной полуграмотной журналисточкой, которая будет писать статью в газету.

— Ясно.

— Что тебе ясно, Катенок?

— Ты, мамусь, не обсуждала, а наставляла ее, потому что наверняка это спектакль с папиным участием, и ты хочешь, чтобы она написала…

— Грамотно, дочь, всего лишь грамотно, не путая сюжет с фабулой, правильно склоняя имена числительные и не применяя дурацкого словосочетания «нежели чем». А Виктор Елагин играл гениально!

— Мамочка, не сердись, просто у меня времени в обрез — утром улетаю в командировку…

— Я люблю тебя, Катенок, совсем не сержусь и желаю счастливого пути. Позвони, когда прилетишь. Целую.

Раздалась громкая трель звонка на входной двери. Катя поспешно закончила разговор, подумала, кто бы это мог быть так поздно и без предварительного звонка. Подошла к двери, заглянула в глазок. На лестничной площадке стоял Степ и приветливо улыбался.

Катя так разъярилась, что рывком открыла дверь и резко спросила:

— Ты зачем явился?

— Так уезжаешь ведь… — улыбка сползла с его лица.

— Ну и что?

— Попрощаться.

— Мы уже попрощались. По телефону.

— Так то по телефону… — Степ каким-то непонятным образом просочился в квартиру. От него пахло мотоциклом и дорогим парфюмом. Кате показалось это отвратительным.

— Я уже ложусь, завтра мне рано вставать, — едва сдерживаясь, сказала она.

— Понимаешь, мы тоже скоро уезжаем… надолго, почти на два месяца. Сначала летим на Дальний Восток, оттуда с чесом возвращаемся до самой Москвы, остановки и концерты почти во всех крупных городах…

— Меня совершенно не интересует ни ваш чес, ни ваш маршрут. Я спать хочу. Это можно понять?

— Разве нам плохо было в Туле? — спросил Степ, оттесняя ее в комнату.

Этого ему говорить не следовало: минутная растерянность и желание не доводить дело до конфликта вмиг рассеялись, и Катя твердо сказала:

— Никогда не появляйся у меня без звонка! Мы, кажется, давно об этом договорились. А теперь уезжай. Я хочу спать!

— Кать, подожди… — в голосе Степа прозвучала мольба. — Я люблю тебя… — Он попытался ее обнять.

Она уперлась руками ему в грудь, отталкивая его.

— Ты что, считаешь — сказал, что любишь, и это дает тебе право врываться ко мне на ночь глядя, без спроса?

— Погоди, Катя… — начал было Степ.