Он видел её на общем совещании в дирекции по кадрам, в огромной аудитории для чтения лекций по повышению квалификации. Здесь собирали всех финансовых и коммерческих директоров дочерних фирм компании, начальников плановых отделов отдельных производств, а также всех экономистов и бухгалтеров, работающих на металлургическом комбинате.

Места в аудитории располагались амфитеатром. Лёля сидела как всегда на галёрке, в верхних ярусах и тихонечко почитывала книжку. Вокруг бурлила жизнь, дамы рассаживались, доставали карандаши и записные книжки, обсуждали многочисленные проблемы, связанные с внедрением на заводе модной и многообещающей программы по планированию и учёту затрат в каждом подразделении, также судачили о пустяках, подтрунивали над коллегами, кто-то поправлял причёску, кто-то заедал стресс карамелькой, кто-то приготовился дремать, а он смотрел на Лёлю и не мог никак понять, что хорошего в ней нашёл.

Лёле было около тридцати трёх лет. Уставший Лёлин взгляд говорил о постоянных переработках, о желании поскорей уйти отсюда, о внутренней неустроенности и абсолютном несогласии со всеми процессами и изменениями, которые происходили на этом огромном предприятии, с которым у Лёли была связана вся её жизнь. Ещё Лёлины глаза говорили об одиночестве. Феликс моментально это уловил. Лёля как всегда была увешана украшениями. Было очевидно, что Лёля обожает ювелирку и подбирает украшения с большой любовью и вкусом. И хотя на пальчике красовалось хорошенькое кольцо, Лёля смотрела на этот мир сквозь призму нескончаемых проблем, которые приходилось разгребать только ей одной, растившей в одиночестве свою маленькую дочь. Глаза Лёли с лёгкой поволокой знали только самую лучшую косметику. И если эти глаза находили объект для пристального внимания, шансов остаться в живых у объекта не было. Власть взгляда Лёли была велика, что вызывало острую зависть, пересуды и сплетни. Лёлины глаза сразу обнаружили интерес Феликса, несколько удивились и тут же забыли о нём. Феликс для Лёли был абсолютно безынтересен. Он для неё просто не существовал.

Каждое утро Лёля спортивным шагом бежала вглубь завода, в свою маленькую контору. Не вылезая по вечерам из спортзала, Лёля за полчаса с лёгкостью преодолевала пешеходную галерею, спускавшуюся корявым железным мостиком прямо к месту работы. Работа в Лёле вызывала двойственное ощущение. Лёля выросла в семье, где культивировалась жизнь завода и любовь к этому тяжёлому, очень грязному, но при этом невероятно интересному производству. Мама Лёли была замом по экономике ведущего производства на заводе и очень часто брала Лёлю с собой в цех на выходных. Тогда Лёле было девять-десять лет. В то время на завод запросто пропускали женщин с маленькими детьми, не было турникетов и электронных пропусков, не было такого тщательного досмотра со стороны охраны, и никто не стремился ставить забор вокруг завода там, где заканчивалось трамвайное кольцо. Маленькой Лёле на производстве надевали каску, выдавали спецовку и водили на экскурсию в цех выплавки стали. Каска сползала на уши, заваливалась вперёд, из-под неё упрямо торчали косички с бантами, но, несмотря ни на что, Лёля была в полном восторге от увиденного. Лёля любила мамину работу. Грязный, не побоюсь сказать вонючий, завод с шипением труб и удушливыми запахами выбросов был для Лёли родным. Каждый день жизни Лёли был наполнен мамиными рассказами о сталеплавильном производстве. Лёля с самого детства знала все особенности сталеплавильного оборудования, технологию выплавки стали, шихтовку плавки, какие энергоресурсы были задействованы при выплавке стали, виды ремонтов сталеплавильного оборудования, особенности проведения ремонтов. Лёля знала о всех случаях нарушения техники безопасности, об авариях на конвертерах и прогарах стальковшей. Лёля наблюдала, как мама выполняет сложнейшие расчёты экономической эффективности от внедрения изобретений и рационализаторских предложений в цехе. ВУЗ не дал Лёле столько прикладных знаний, сколько мама, начиная с самого Лёлиного детства. И Лёля, как послушный ребёнок своего времени, любила завод и готова была трудиться на благо цеха столько, сколько было нужно: и после рабочего дня, и в праздники, и по выходным, и без отпуска. Для Лёли, впрочем как и для большинства работников этого предприятия, не стоял вопрос выбора: за пределами завода начиналась безработица, а попросту нищета.

С трибуны вещал генеральный директор дивизиона «Российская сталь». Долго и подробно останавливаясь на планах компании на ближайшую и дальнейшую перспективу, довольно подводя итоги прошедшего полугодия, директор энергично ставил цели и задачи своему коллективу на ближайшее будущее. Лёля устала от этого фонтана красноречия и углубилась в чтение книжки. Философия бизнеса, о которой так долго распространялся директор, сводилась к чрезмерной нечеловеческой эксплуатации сотрудников, к массовым сокращениям, к ухудшению условий труда и к падению заработной платы. А внешне всё это было завуалировано красивыми словами, великими и благими целями. Все пытались причесать сущность капитализма, а в реальности издевательство над людьми на предприятии достигло таких пределов, что никакими красивыми фразами закрыть брешь в сознании людей не удавалось. Единственное, за что Лёля была лично очень сильно обязано директору – это за благотворительность. Лёлин ребёнок ходил в первый класс. Окна в классе были настолько старые, что опираться на стёкла было небезопасно – вылетят на голову, фрамуги вообще трогать воспрещалось, а в холодное время дуло так, что и дети, и учительница постоянно болели. Лёля пыталась собирать деньги на новые окна, но её подняли на смех: «Самая богатая что ли? Одна ребёнка растит и ещё чего-то хорохорится! Школе выделяют деньги на ремонт из городского бюджета – вот пусть сама школа свои окна и ремонтирует!» Директор школы вместо ремонта окон показала акт о готовности школы к новому учебному году. Приходила комиссия из ГОРОНО, на голову никому из комиссии ни одно окно не упало – значит окна годны. Вот полы деревянные на втором этаже под ногами проваливаются – это да, это проблема, а окна – ерунда всё это. И тогда отчаявшаяся Лёля составила коллективное письмо от класса с просьбой о содействии, о выделении средств на замену окон в их школьном кабинете на имя генерального директора комбината. И этот самый директор, ходящий взад-вперёд перед неблагодарной аудиторией, единственный откликнулся и выделил деньги на окна из своего директорского фонда. Лёле хотелось поклониться ему в пояс. Это было её личным, безграничным, запредельным, невообразимым по своей широте «спасибо» этому человеку, именно человеку, а не должностному лицу, который так много сделал для ребёнка Лёли. Всё остальное, о чём говорил директор, навевало на Лёлю скуку, она смотрела на происходящее куда более объективнее оратора, поэтому молча читала книжечку до той поры, пока не поймала на себе осуждающий взгляд своего начальника.

Начальником Лёли был некий Серов. Он был Лёлиным ровесником, но родственные связи вознесли Женю Серова довольно высоко, настолько, чтобы обеспечить даже правнуков. Разъевшийся, с пузцом, очень спокойный, с замечательным чувством юмора, мягким характером и всегда отличным настроением и аппетитом он являл собою образец успешного современного руководителя, и Лёля была им вполне довольна. У него был один минус, переходящий во все остальные плюсы – Серов был ленив. И благодаря своей чрезвычайной лени он не вникал в Лёлины расчёты, отчего Лёлина работа носила сольный характер. Лёля, волк-одиночка по жизни, была счастлива иметь свой собственный огромный кабинет, в котором было всё, вплоть до хорошей настенной картины и дезара, и работу, которую выполняла в своём темпе и в нужном для себя объёме. Начальник никогда не проверял за Лёлей, и это было приятно. Лёлины отчёты плавно ложились к нему на стол, всегда вовремя с выделенными маркером проблемными позициями. Лёле иногда казалось, что он их даже не открывал, поскольку практически никогда не задавал вопросов. Чего нельзя сказать было о Славе Царёве, начальниках участков и десяти старших мастерах фирмы, а также всех вышестоящих дирекций комбината. Жене Серову было всё равно, что и как в этих отчётах – Женя не знал огнеупоров, плохо знал агрегаты и тем более не вникал в технологические проблемы, считая эти знания для себя избыточными.