Односторонней будет оценка требования хорошего отношения к рабам и слугам лишь в свете традиционных представлений или религиозных норм. Безусловно, в основе его лежало и социальное содержание. По-видимому, это требование было порождено резким усилением эксплуатации рабского и зависимого труда, что вызывало недовольство эксплуатируемых масс. Центральная власть, стремясь к укреплению империи, хотела как-то ослабить подобные конфликты. Запрещение народных сборищ и празднеств Р.Тхапар связывает со стремлением к строгой централизации и с воплощением в жизнь новых идей^[878]. Иными словами, принципы дхармы, хотя и касались праведного образа жизни и поведения, отвечали основным политическим, экономическим и социальным установкам Маурьев.

Вместе с тем Ашока был первым правителем древней Индии, осознавшим особую важность буддизма для укрепления империи, хотя уже при Бимбисаре и Аджаташатру буддизм приобретал организационное оформление, расширялось его влияние, община получила поддержку государственной власти. По традиции, эти цари были знакомы с Буддой и стали его приверженцами. Аджаташатру якобы спрашивал его советов в связи с борьбой протии личчхавов. Источники сохранили много рассказов о помощи Бимбисары сангхе, о пожертвовании Будде и его сторонникам парка Велуваны (около Раджагрихи). Однако магадхские цари были связаны прежде всего с буддийскими монахами, которые жили весьма изолированно^[879].

Напротив, Ашока искал опору и у мирян-буддистов, правильно оценив их особую роль в духовной и общественной жизни. Недаром даже в чисто буддийских по характеру эдиктах он обращался ко всем последователям этого вероучения. Его эдикты были хорошо понятны им: не содержали ни сложных философских категорий, ни даже изложения основ буддийской доктрины, а такие понятия, как «достижение неба» и «получение заслуг в другом мире», были им вполне доступны^[880]. Столь же близки были мирянам и положения буддийской этики. Обнаруживается явное сходство между принципами дхармы эдиктов Ашоки и нормами поведения домохозяина-буддиста (они хорошо известны по материалам палийского канона): те и другие опирались на этические, а не на философские идеи и определялись потребностями их жизни^[881].

О внимании центральной власти к мирянам свидетельствует уже упоминавшийся «эдикт о расколе». В версии из Сарпатха предписывается передавать копию мирянам округа и для знакомства с нею собираться в каждый день упосатхи^[882]. В эти дни они посещали буддийские святилища; вместо обычных пяти основных заповедей выполняли восемь правил морального поведения (aṭṭhasīla), слушали канонические сутры и другие религиозные тексты^[883]. Эти восемь правил морального поведения как бы приравнивались к десяти правилам, которым надлежало следовать монахам^[884].

С периодом правления Ашоки можно связать и появление махасангхиков (предшественников махаянистов), выступавших за более свободную трактовку правил «Винаи» и уделявших мирянам особое внимание. Возможно, корпи махаяны уходят именно в эту эпоху, когда община стала поддерживать тесные контакты с мирянами.

Если до Ашоки буддизм был в значительной степени религией^[885], имевшей распространение лишь в областях долины Ганга, то при этом царе сфера влияния вероучения заметно расширилась, взаимоотношения сангхи с обществом приобрели иной характер, что определило превращение буддизма из узко монашеского движения в массовую религию.

Согласно данным южной традиции, широкое распространение доктрины Будды объяснялось тем, что после III собора в Паталипутре в разные страны были направлены миссии^[886]. Они были посланы в Кашмир и Гандхару, в страну йонов, в районы Гималаев, в Суварнабхуми^[887], на Ланку. Эти свидетельства получили подтверждение в эпиграфических материалах — были обнаружены надписи, в которых имена буддийских монахов совпали с именами глав миссий. Деятельность последних привела к появлению различных буддийских школ во многих районах Индии и прилегающих областях.

К эпохе Ашоки относят и проникновение буддизма на Ланку. И вновь данные эпиграфики подтвердили правильность сообщений письменных источников^[888]. Некоторые материалы позволяют предположить, что в период Маурьев учение Будды проникло в южные районы Средней Азии^[889], возможно, достигло и Хотана^[890].

ГЛАВА X

ПАДЕНИЕ МАУРИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Позднемаурийская эпоха в течение многих десятилетий считалась в индологии «темным веком». Колоритная фигура Ашоки как бы заслоняла от исследователей других правителей маурийского периода. Правда, для такой позиции были и объективные основания: о царях этой династии после Ашоки сообщения источников отрывочны и часто противоречивы. Вместо многочисленных эдиктов в распоряжении индологов оказались лишь отдельные надписи царя Дашаратхи. Большие трудности сопряжены с интерпретацией свидетельств северной буддийской традиции (санскритской) и южной (палийской), а также джайнских и брахманских сочинений. В буддийских указанный период отражен крайне скупо. Возможно, это связано с тем, что преемники Ашоки не проводили столь последовательно пробуддийскую политику и потому не представляли интереса для составителей буддийских текстов. В джайнских источниках лишь Сампади (Сампрати), характеризовавшийся как ревностный приверженец учения Махавиры, (т. е. джайнизма), удостоился внимания, остальные правители маурийской династии как бы и не существовали. В общих трудах по истории древней Индии («Кембриджская история», работы В.Смита, Х.Райчаудхури, Нилаканта Шастри и др.) этот период почти не освещался. Создавалось впечатление, что история Маурьев после Ашоки будто бы прервалась. Лишь в 60–70-е годы появились работы, восполнившие пробел. Это прежде всего книги Р.Тхапар^[891], Буддха Пракаша^[892] и Г.Алахакуна^[893]. Однако и в настоящее время остаются неразработанными вопросы хронологии, недостаточно ясны преемственность царей, причины падения империи и т. д.

Легенда о лишении Ашоки власти. В ряде буддийских сочинений («Дивья-авадане», «Сутра-аланкаре», «Кальпана-мандитике», «Аваданакальпалате»), у Сюань Цзана и Таранаты сохранились сообщения о том, что в последние годы своего царствования Ашока фактически утратил власть^[894]. Согласно традиции, император необычайно щедрыми дарами буддийской общине разорил государственную казну, но делать подношения не перестал. Тогда его внук — наследник престола Сампади (Сампрати), вняв совету царских сановников, запретил хранителю казны выдавать драгоценности по приказу императора. Отослав сангхе все, что у него было, Ашока якобы собрал сановников и спросил их! «Кто же истинный правитель государства? Я лишился власти и богатства. Раньше, когда я отдавал распоряжения, никто не смел противиться мне. Теперь же мои приказы не выполняются… мои эдикты — мертвые буквы»^[895].

Таким образом, источники, хотя и продолжают считать Антону правителем империи, признают факт его отстранения от управления страной и узурпации власти сановниками и царевичем. Эта во многом легендарная история может быть понята лишь с учетом реальной политической обстановки, сложившейся к концу царствования Ашоки. Его отход от политики религиозной терпимости и ревностная приверженность буддийской доктрине и сангхе породили сильную антибуддийскую оппозицию представителей других религиозных течений, видимо потерявших в этих условиях свои прежние привилегии и независимое положение. Соперником царя выступает Сампади, по джайнской традиции — верный сторонник учения Махавиры и противник буддизма^[896]. Большую роль при дворе, судя по некоторым источникам («Дивья-авадана», ланкийские хроники), стала играть царица Тишьяракшита — также ярая противница учения Будды. Согласно буддийской традиции, она потребовала от старого и больного императора передать ей власть в течение семи дней и от его имени издала приказ лишить зрения царевича Куналу, находившегося в то время в Таксиле^[897].