Сатаваханское государство делилось на провинции — джанапады, во главе которых находились махасенапати (обычно этот титул носили высшие военные чиновники)^[1818], провинции состояли из округов — ахара^[1819]. В округах власть сосредоточивалась в руках чиновников — аматьев^[1820]. Низшей административно-территориальной единицей провинциального управления была деревня — грама.

В надписях сатаваханской эпохи упоминаются бхандагарики, ведавшие запасами продовольствия, лекхаки — писцы, нибандхары — чиновники, следившие за правильной регистрацией царских указов; сообщается о махаратхах и махабходжаках, обладавших довольно высоким положением. Они могли сами дарить земли и даже целые деревни^[1821], но были ли они наместниками провинций или просто знатными людьми, определить пока невозможно. Некоторое влияние на систему управления империи Сатаваханов могли оказать шакские кшатрапы. Сатаваханские цари к своему традиционному титулу rājan стали добавлять и титул svāmin, который применялся шакскими правителями^[1822].

В вакатакской эпиграфике встречаются некоторые термины для обозначения административных единиц — раштра (раджья), вишая, бхукти, ахара^[1823]. Особое положение в системе их управления, как и при Сатаваханах, занимали сенапати, издававшие декреты о дарении земли^[1824]. В надписи на медных пластинах Праварасены II говорится о чиновнике — rājuka^[1825]. Не исключено, что в эпоху Вакатаков, как и при Маурьях, раджуки являлись провинциальными чиновниками, обладавшими широкими полномочиями. Вакатакские надписи говорят и о «деревенских чиновниках», в частности о грамакуте. Эпиграфика эпохи Сатаваханов и Вакатаков содержит некоторые данные о налоговой системе. Известно, в частности, о царской доле урожая^[1826], о сборах с населения фруктами, деревом и т. д.^[1827] В надписи Пулакешина I упоминается налог uparika^[1828] (возможно, дополнительный налог, собираемый с землевладельцев); грамоты царя Виндхьяшакти II указывают на освобождение от уплаты «дханьи» и «хираньи», т. е. зерном и деньгами^[1829]. В буддийских надписях из Нагарджуниконды, связанных с династией Икшваков, также содержится упоминание о махасенапати, котхагариках (санскр. koṣṭhāgārika — «хранитель сокровищ», об округах (rāṣṭra) и т. д.

Эпиграфические свидетельства позволяют предположить, что в изучаемый период в Декане, несмотря на усиление централизованной системы управления, известное значение продолжали сохранить институты, связанные с более древней политической организацией. Ломка этих старых институтов проходила здесь медленнее, чем на Севере страны, но система управления во многом строилась по северным образцам. Несколько иное положение сложилось, очевидно, в государствах крайнего Юга, где влияние Севера (в том числе санскритской литературной традиции) было еще не столь сильным^[1830].

Вместе с тем это влияние постоянно росло и более всего ощущалось при дворах крупных правителей, которые стремились царствовать по образцу североиндийских государей. Они окружали себя советниками «пяти разрядов», держали при себе сут, магадхов и вайталиков, т. е. певцов и сказителей, представлявших североиндийскую традицию (прежде всего, видимо, эпическую — в первые века нашей эры «Махабхарата» и «Рамаяна» были ужо хорошо известны на Юге). Большим уважением пользовались при дворе и брахманы, иногда получавшие в дар земельные наделы. Под руководством брахманов цари совершали ведийские жертвоприношения. Но одновременно они прибегали и к древним автохтонным ритуалам, например к архаическим жертвоприношениям на полях битв. Все это свидетельствует о том, что процесс слияния северной и южной культур хотя и шел быстро, но был еще далек от завершения. Древние местные традиции оказывались весьма стойкими, и архаические социальные институты еще долго бытовали на Юге.

Социальная история южноиндийских государств в первые века нашей эры исследована пока еще недостаточно, хотя за последние годы уже появился ряд ценных трудов, посвященных этой важной проблеме^[1831].

Религии Южной Индии. Большинство надписей эпохи Сатаваханов регистрируют дары многим религиозным школам. И сатаваханские цари, и шакские кшатрапы на территориях, захваченных у Сатаваханов, особое покровительство оказывали буддистам различных школ, хотя в целом проводили политику религиозной терпимости. Шакский кшатрап Ушавадата, по его словам, не делал различий между буддийскими школами^[1832]. В эпиграфике фигурирует несколько школ, но чаще других упоминаются махасангхики^[1833]. Им даровали пещеры и даже деревни^[1834]. В надписях из Нагарджуниконды первых веков нашей эры встречаются названия ряда буддийских школ и подшкол (махасангхики, бахусутии), упоминаются разделы канона, некоторые центральные понятия буддийской доктрины^[1835].

Сопоставление деканских надписей с северными (прежде всего из Матхуры) выявляет связи южноиндийских буддистов со своими единоверцами из района Матхуры и северо-западных областей страны, причем надписи Юга демонстрируют влияние лексических форм северной традиции, хотя можно проследить и обратное направление — с Юга на Север. Уже отмечалось, что, очевидно, с Деканом периода Сатаваханов связано и становление собственно махаянских школ и появление первых махаянских текстов^[1836] — проблема, которая заслуживает пристального внимания специалистов по истории буддизма и его основных направлений.

Отдельные данные позволяют связывать с Сатаваханами имя крупнейшего буддийского философа Нагарджуны. У Сюань Цзана имеется сообщение о том, что последние годы своей жизни философ провел при дворе царя Сатаваханов (Sha-to-pó-ha)^[1837]. О правителе Южной Индии Сатавахане говорится и в сочинении, приписываемом Нагарджуне, «Сухрилекха», сохранившемся в китайском переводе^[1838].

В некоторых районах, прежде всего в Андхре и Калинге, значительное распространение получил джайнизм. Позиции джайнизма на Юге были даже более сильными, чем на Севере страны. Особо много сторонников здесь имела школа «япания», которая «откололась» от дигамбаров. Сторонники этого течения и южном джайнизме следовали менее строгим дисциплинарным правилам, признавали ношение одежды, не были столь категоричны в выполнении всех аскетических предписаний. В тамильской литературе периода санги упоминаются джайнские монахи и джайнские обители в Мадураи^[1839].

Наряду с буддизмом и джайнизмом определенным влиянием пользовались брахманизм и индуизм, также проникшие в Декан из Северной Индии. Судя по надписям, индуистами были вакатакские цари, хотя они не проявляли враждебности к представителям других религиозных направлений. Рудрасена I и его последователи были шиваитами, а Рудрасена II — вишнуитом. В эту эпоху все большее значение приобретают храмы, которым цари даруют земли. Из эпиграфики известно о строительстве храмов в честь Шивы и Вишну. Рудрасена I, например, воздвиг храм в честь Шивы в Деотеке (недалеко от Нагпура). Вакатаки, судя по эпиграфике, оказывали покровительство брахманам, совершавшим ритуалы типа «шраута».

Наиболее важной фигурой древнетамильского пантеона был Муруган, бог, олицетворявший собой юность, красоту, воинскую доблесть. Он представлялся в виде юноши с цветочными гирляндами на груди и с копьем в руке. Многое указывает на его связь с производительными силами природы, с солнцем и огнем. С культом Муругана были связаны экстатические коллективные пляски, песнопения и кровавые жертвоприношения. Ярко эмоциональный характер богопочитания позволяет говорить об этом культе как о наиболее раннем проявлении религиозного течения бхакти. Впоследствии Муруган был вовлечен в индуистский пантеон как сын Шивы Сканда, а его мать, тамильская богиня войны и победы Коттравей, стала ассоциироваться с Дургой. Слияние северного Сканды и южного Муругана в один образ популярного божества демонстрирует влияние дравидийского субстрата на ортодоксальный индуизм.