Но в самом начале этой трехсотметровки — толпа людей, окружившая легковушку. Определить нетрудно: «японец», такого же цвета и марки, как у Падунца. Но мало ли их, схожих… К толпе приближается синий проблесковый маячок милицейской колымаги. Видно, серьезная авария, такую машину жалко разбивать.

Профессиональное любопытство заставляет меня подойти ближе.

"Японец" целехонек, ни одной царапины. Рядом с открытой дверцей лежит на асфальте лицом к небу человек. В центре лба — темная дыра. В свете фар блестит еще не засохшая кровь.

Я отдаю себе отчет, что с Федором Савельевичем не поговорю теперь ни завтра, ни вообще когда-нибудь. С асфальта Падунец больше не встанет.

Больше никогда в жизни я не поговорю и с бабой Варей.

Я сижу за тем самым столом, где мы недавно ели ее пирог, и слушаю вопросы капитана Кукушкина: "Где был накануне? Когда вернулся? Когда последний раз видел соседку?.."

Подробности ее смерти мне уже известны, от него же. Сильный удар в висок — много ли надо старой женщине?! Ударил так бабу Варю Падунец. Соседка, которая живет этажом ниже, видела, как он выбежал из комнаты с темной коробкой в руках и помчался вниз. Соседка стояла возле мусоросборника. Естественно, проявила любопытство. Но разве ночью много увидишь? Вспышка огонька, хлопок выстрела — да, а кто стрелял, куда стрелявший делся, этого она не знает. Потом соседка поднялась к бабе Варе, застала ту на полу, позвонила в милицию.

— Свидетели говорят, что ты был с ней дружен, это так? — спрашивает капитан.

Конечно, так. Сейчас мне кажется, что я второй раз потерял свою родную бабушку.

— И с Падунцом, значит, ты тоже знаком? При каких обстоятельствах познакомились?

— Вместе лежали в больнице, он пригласил в свою контору на работу.

— Ты знал, что он был судим? За разбой, кстати, сидел.

— В общих чертах. Он только упоминал, что по молодости на лесоповале был, в зоне.

— Вспомни, Кузнецов, Падунец тебя когда-нибудь расспрашивал о Варваре Карповне Кривцовой?

Я делаю вид, что вспоминаю. Кукушкин, видно, хочет мне в этом помочь.

— Может, ты когда-то проговорился, что живет с тобой богатая соседка, что есть у нее шкатулка с дорогими ювелирными изделиями?

— Какая богатая? — возражаю я. — У нее на хлеб и на молоко денег не хватало. Я ей часто и муку приносил, и гречку.

Капитан делает какие-то пометки в блокноте.

— А шкатулку у нее ты видел? Темную большую шкатулку…

— Видел. Шкатулка сама по себе интересная, трофейная. Муж бабы Вари из Германии ее привез. Там потайная кнопочка есть, без нее шкатулку не откроешь.

— А если нажмешь на кнопочку, откроешь, то что увидишь?

— Фотографии старые, письма, счета телефонные. Да, обручальное кольцо мужа она там хранила. Обычное кольцо, мне даже кажется, не золотое: тусклое очень. Но как память… Серьги ее еще там лежали, подарок от мамы к свадьбе. Серебряные. Ничего особенного.

— А это тебе откуда известно?

— Она их мне каждый вечер готова была показывать. Старая одинокая женщина, выговориться ей надо…

— А видел эту шкатулку кто-нибудь еще из соседей?

— Наверное.

— "Наверное", — недовольно передразнил меня Кукушкин. — От этого ответа, Кузнецов, очень многое зависит. А если ты врешь? Если у Кривцовой брусок золота там, скажем, лежал? И ты сознательно или несознательно навел на соседку профессионального вора и разбойника? Ведь страннейшее совпадение просматривается, Кузнецов: твоя посредническая роль просматривается.

— Даже коршуны не хватают воробьев, которые вьют гнезда на одном с ними дереве, — бурчу я. — Я же не дурак, товарищ капитан, чтоб соседей обворовывать.

— Ладно, — уже примирительно говорит Кукушкин. — Успокою тебя. Видели соседки шкатулку, не было в ней ничего… Зачем же он тогда ее убил, а?

Ах, опер, опер, я-то знаю зачем и почему. Не поверил Падунец, что распрощался я с сокровищами из ювелирного магазина, думал, прячу их у дорогой своей соседушки. Как ни чистил-шлифовал он коготки, как ни мыл руки, как ни клялся начать новую жизнь, а перед миллионами не смог устоять. Баба Варя, видно, не отдавала шкатулку, она действительно была ее драгоценностью, вот он и махнул кулаком… Открыть шкатулку не смог, побежал с ней к своей машине, а там его уже ждали… Кто? И кому нужна была смерть Федора Савельевича?

— Будем копать, — вздыхает капитан. Закрывает блокнот, прячет авторучку. — Кузнецов, я ведь не шутил, когда к себе на работу приглашал. У тебя есть время подумать.

— Скучно у вас, товарищ капитан. Начальник, вот как вы, ходит, бумажки пишет, водила его за рулем спит и подработать не сможет.

Кукушкина моя фраза, видно, обидела:

— Бумажки… Ты знаешь, что такое бумажки? Вот из-за бумажки какой-то и соседка твоя убита: хранила ведь в ларце то, что преступника заинтересовало. Логично?

— Карту острова сокровищ? — спрашиваю я.

— Может быть, может быть, — задумчиво говорит опер. — И сокровищ этих было много, иначе бы твоего Падунца не пристрелили.

Не знаю, кто был в моей квартире в день гибели бабы Вари. Ничего не перевернуто вверх дном, ничего даже с места не сдвинуто, но кто-то был.

Пистолет, отобранный мной у Макса, хранился в матраце. Я специально сделал потайной карман. Подними матрац, даже встряхни его — ничего не увидишь. Так вот, пистолет исчез. Наручники лежали в кармане старого осеннего пальто, в шкафу, можно сказать, на видном месте. Лежали и лежат. «Макарову» же приделали ноги.

Я, возможно, и не вспомнил бы про оружие, не прочти я утреннюю газету. Рядом, одна за одной, шли на полосе две заметки. Вот первая. "Вор у вора украл…":

"Ранее судимый за разбойные нападения, а ныне хозяин автомастерской Падунец, вспомнив прежнее ремесло, нанес ночной визит некой бабуле, у которой и разжиться-то толком нечем было. Он убил ее, забрал ценности, но уже на улице сам подвергся нападению неизвестных. Причем застрелен был вор из пистолета, принадлежавшего когда-то работнику милиции, убитому при исполнении своих обязанностей около года назад на одной из улиц Москвы.

Что могло лежать в шкатулке? Одна из версий следователя, который ведет это уголовное дело, кажется нам близкой к истине. Преступников интересовало не золото и бриллианты, а документы на квартиру. Скорее всего, они заставили старушку подписать и кое-какие бумаги, поскольку на столе лежали авторучка и чистые листы. Ведь всем известно, что жилье сейчас — бизнес нечистоплотных…"

Я прочел заметку и, никак не связывая пистолет убитого год назад милиционера со своим, все же кинулся к матрацу. Потом сидел и утешал себя: «Макаров» — табельное оружие мента, так почему у меня должен быть тот самый? Я понимал, что из двух зол выбирал сейчас меньшее, что само по себе исчезновение оружия — уже очень плохо, но попытался записаться в оптимисты: могло быть хуже. К примеру, пистолет могли обнаружить у Падунца, и Кукушкин взял бы отпечатки моих пальцев. Или стрелявший мог бы оставить ствол возле трупа, и меня бы тогда могли обвинить в убийстве. Но раз не оставил, значит, стрелял из другого оружия…

Понимая, что соображаю я дилетантски, попытался отвлечься и стал читать вторую заметку"…А этот — сам у себя!":

"В свое время мы сообщали вам об ограблении ювелирного магазина, директором которого был Б. Балуш. Товаров тогда было похищено на несколько сот миллионов рублей. Грабители вроде бы не оставили никаких следов, правда, продавщицы якобы разглядели под маской одного из них лицо страшного монстра. А работники милиции, зная, что монстров в природе не существует, не исключали и наличие других, более реальных вариантов. Почему бы, скажем, не предположить, что бандиты в этот день в магазин вообще не наведывались?..

И вот вчера днем таможенники аэропорта произвели тщательный досмотр вещей у вылетающего в одну из арабских стран господина Б. Балуша. Судя по тому, что он пытался вывезти, возвращаться в Россию из турпоездки Балуш не намеревался. В самом деле, зачем отдыхающему под пальмами и его супруге норковые шапки, песцовая шуба, теплая обувь?.. В одном из его чемоданов оказалось двойное дно, и в этом тайнике — полный набор ювелирных изделий, которые были якобы похищены грабителями. На первом же допросе Балуш, по нашему мнению, симулировал сумасшествие, утверждая, что ранее украденные драгоценности были потом подкинуты в магазин. "Я не знал, что это означает, до того растерялся и испугался, что решил бежать из страны…" Говорят, сотрудники, проводившие допрос, весело посмеялись, услышав такое, с позволения сказать, признание".