Бальный зал, чучело медведя, круглая комната с кучей подушек и ковров… Лишь изредка встречались на пути вяло шевелящиеся создания, не обращающие внимания на запыхавшегося, раскрасневшегося Кеннета. Искусно сделанные заводные куклы? Или всё-таки люди – настоящие, живые, из плоти и крови?! Они все выглядели лишь как органичная часть безумного мира, мира, где всё делалось только для двух детей.
Младший Каррингтон устало привалился к стене. Дыхание вырывалось из груди неровными, короткими толчками – примерно так же выплёскивается кровь, если разрезать человеку горло. Хватаешь ртом исчезающий воздух – и слышишь надрывный хрип, похожий на рык какого-нибудь диковинного чудовища. Или на скрип несмазанного механизма.
Стало темнее. В первое мгновение Кеннет подумал: надо же, оказывается, «темнеет в глазах» - отнюдь не образное выражение. Понимание приходило с каждым новым вдохом, с каждым мгновением. Ночь. За окном – ночь. И шпиль, тот самый, что должен символизировать власть Королевы, больше не горит.
Глаза настолько привыкли к яркому свету, что темнота никак не желала отступать. По спине поползли мурашки. Страшила не столько сама темнота, сколько то, что в ней может скрываться: мало ли тайн хранит Стеклянный Дворец! Нащупав дверную ручку, Кеннет повернул её и шагнул в тёмное помещение, где неприятно пахло чем-то резким, химическим и явно знакомым. Он задумчиво потянул носом воздух и неуверенно позвал:
- Шарлотта!
Позвал – и удивился сам себе. Откликнется ли Королева на собственное имя? Или, быть может, она сама уже не вспомнит, что когда-то так называли именно её?.. Голос многократно повторило гулкое эхо, разбиваясь о стены. Значит, зал, куда он вошёл, достаточно велик. Ещё шаг вперёд, и из-под ног ушла опора. Казалось, вся жизнь успела пронестись перед глазами, а сердце выскочить из груди и вернуться на место за те жалкие секунды, пока он не нащупал ступеньку. Лестница.
Тщетно пытаясь отдышаться, Кеннет начал осторожно спускаться, обеими руками вцепившись в перила. Может, она просто решила поиграть с ним в прятки или что-то в этом роде? Только бы она не попалась Клодии, Эрику и остальным: они уж точно не отпустят мнимую виновницу собственных несчастий.
Но не она строила жуткий дворец. Не она собирала уродливых кукол. Всё это сделал для неё и её брата Мастер. Вот уж точно – власть меняет людей. Ведь он, если, конечно, сказка не врёт, когда-то был очень даже неплохим человеком…
Рука зацепилась за что-то – кажется, за чуть влажную ткань. Как смог заметить Кеннет, ткань в странной комнате была повсюду, и она едва заметно выделялась в полумраке своим серовато-белым оттенком. Он попытался высвободить руку – и неожиданно сообразил, что не может этого сделать. Серо-белые полотна, тонкие и лёгкие, оказались неожиданно прочными и клейкими, как… как…
Несостоявшийся герой не сразу сообразил: в большой зале, укутанной в бесцветную ткань, точно в гигантскую паутину, пахнет краской и клеем. Часть полотен казалась чуть темнее – наверное, их уже выкрасили в какой-то цвет и оставили сушиться. В принципе, логично: берёт же откуда-то Королева материал для своих новых нарядов.
По тонким нитям прошла лёгкая вибрация, с каждой секундой становящаяся всё более ощутимой. Кеннет рванулся – и тотчас понял, что во всех смыслах влип в соседнее полотно. Тряска усиливалась, и накатывал неприятный запах подгоревшего масла. Поднимая голову, незадачливый «герой» уже ожидал, что увидит очередную куклу. Увидел – и впервые порадовался, что темнота скрадывает жутковатые черты, которые, несомненно, в изобилии имелись бы у этого существа. У них были человеческие тела. Это же существо… Когда-то Мастер-Кукловод, не иначе как обладавший больной фантазией, додумался взять за образец бабочку.
Вроде бы бабочки – милые создания. Но не тогда, когда они размером больше, чем ты сам. И не тогда, когда они ощупывают тебя металлическими усами, местами царапая до крови. Не тогда, когда слышишь, как щёлкают в темноте мощные, стальные в прямом смысле слова челюсти.
- Уйди! Уйди! – Кеннет нелепо дёргался, впервые понимая, как чувствует себя попавшаяся в паутину муха. Вроде той, за которой он когда-то в детстве с интересом наблюдал, гадая: улетит или ещё сильнее запутается в тонких липких нитях? Сейчас он бы освободил ту муху. Или хотя бы раздавил паука. Или бабочку. Чёрт. Бабочка вместо паука, ткань вместо паутины – всё наперекосяк! Слишком нереально, чтобы поверить.
Мысли в голове метались, как бильярдные шары, стукались друг об друга, откатывались в стороны – и проваливались в чёрную пустоту с каждым новым щелчком приближающихся челюстей. Нет. Механические бабочки ведь не едят, правильно? А значит, она не может его сожрать. Сожрать. Его. Из горла вырвался хриплый нервный смех.
Поиграл в героя, называется. Кажется, в голове сложилось бы с десяток планов, которые могли бы помочь освободиться. Вот только ни одна мысль не додумывается до конца. Как будто щёлкающие челюсти отсекают начинающий складываться план. Щёлк-щёлк. Всё громче и громче. Ближе и ближе. Жёсткие металлические усы шарят по ткани, по телу, пытаясь убрать «грязь».
Ещё один щелчок. Кажется, уже даже воздух всколыхнулся от движения жвал. Угрожающе натянулась ткань. Неожиданно по залу разнёсся громкий, режущий уши звук. Словно с десяток очумевших звонарей одновременно принялись звонить в колокола. К какофонии примешивались надтреснутые крики кукушек.
Бой. Бой множества часов.
========== Глава XVIII: Когда замрут куклы ==========
… Бом… Ку-ку… Бом… Ку-ку…
В такт щелчкам огромных челюстей, в такт отчаянному стуку сердца бьют часы. Словно все часовые механизмы королевства неожиданно вспомнили о своём прямом назначении и поспешили напомнить о нём окружающим. Безумная смесь звуков, когда с трудом получается считать удары.
… Бом… Ку-ку…
Постепенно затихают жуткие звуки, но не перестаёт звенеть в ушах. Не сразу ясно: в пугающей какофонии исчезла, растворилась одна её составляющая. Щелчки.
Кеннет поднял глаза, силясь разглядеть уродливую куклу, но та больше не шевелилась, неловко замерев неподвижной громадой. Не двигались больше механические усики, и главное – мощные челюсти. Попавшийся в «паутину» бедолага облегчённо вздохнул: если его и сожрут, то, по крайней мере, не сегодня.
Щёлк!
Впервые в жизни Кеннет заорал в голос, кидаясь вперёд. Ткань отчего-то поддалась, и он оказался на полу. Норовя оказаться как можно дальше от куклы, он торопливо пополз наугад, стараясь пореже вдыхать: он никогда не причислял себя к токсикоманам, и «аромат» клея и краски вызывал лишь желание глотнуть хоть немного свежего воздуха. В колени впивались мелкие комки пыли, царапающие до крови, но он упорно полз. До тех пор, пока не услышал радостное восклицание Королевы:
- Ха-ха! Ты похож на большую-большую гусеницу!
Высунув голову из-под серо-белого полотна, Кеннет увидел слабый лучик света. Королева стояла совсем рядом. В одной руке она держала масляную лампу, в другой – огромные портняжные ножницы, которыми до того отхватила кусок ткани, высвобождая его из «плена». Младший Каррингтон торопливо вскочил, отряхнулся и бросился к беспечно смеющейся девчонке:
- Хорошо, что я тебя нашёл! Понимаешь, тебя хотят…
- Это не ты меня нашёл, а я тебя! А ты бы никого-никого не нашёл, сидел бы тут, как мошка, - надула накрашенные губки Королева. Кеннет тряхнул головой:
- Ладно, ладно, ты меня нашла, извини. Так вот, тебя хотят…
Шарлотта, беспечно зашвырнув куда-то ножницы, приложила палец к губам, после чего принялась отдирать от незадачливого героя куски белой материи. По ощущениям – как будто ты весь обклеился пластырями, а теперь надумал разом все снять.
- Моему брату грустно. Знаешь, почему? Потому что я нашла того, кто будет со мной дружить, а он тоже хочет с кем-нибудь подружиться. Чтобы играть вместе, всегда-всегда. А теперь, когда куклы встали, ему совсем грустно.
- Ты не понимаешь! – Кеннет схватил Королеву за плечи. – Они хотят тебя убить! Хотят, чтобы ты умерла, понимаешь?! И твой брат тоже умер.
