- Агни. Вы не видели моего папу? Он высокий, очень, а волосы у него как у меня, и ещё усы, - для большего сходства девочка подцепила здоровой рукой прядку тёмных волос и приложила к губам. – Он пошёл в церковь. Сказал, что скоро придёт. Когда всё рушилось, я испугалась и убежала, а потом мне сказали идти сюда, потому что так папе будет легче меня найти. Я уже давно жду, а его всё нет и нет!
Армин молчал. Молчал, понимая: шанс, что мужчина просто потерял свою дочь и не может отыскать, почти нулевой. Самое вероятное – отец Агни погиб, пытаясь отыскать её после появления женской особи. Девочка, правильно поняв молчание, грустно протянула:
- Ну вот… Его почему-то никто нигде не видел. Но папа же придёт за мной, правда? Папа слишком любит меня, он не бросит меня здесь… Ой, уйди уже!
Последняя часть фразы относилась к наглой жирной мухе, попытавшейся сесть девочке на нос. Жужжа, насекомое переместилось на стену. Армин занёс руку, чтобы прихлопнуть его – и вздрогнул. Вспыхнули где-то в памяти безумные глаза Эрена, поднятая для удара рука. Нет. Титана.
Муха улетела куда-то в сторону – туда, где Армин при всём желании не смог бы её достать. Ничего страшного.
Пусть она и просто насекомое… даже мелкие твари хотят жить.
========== Глава IV ==========
Присохшие повязки отдираются с трудом – кажется, легче содрать лоскут кожи. Там, под бинтами, невыносимо чешется, почти горит. Сильнее боли, сильнее разума – только желание прекратить невыносимый зуд. Армин стискивал зубы, приказывал себе терпеть – и снова скрёб неаккуратные швы, покрытые жёсткой коркой, сдирал её и кусал губы, чтобы не взвыть в голос. Под ломающимися, содранными ногтями расходились края ран, расползались тонкие повязки. Внутри словно поселилось что-то мелкое, копошащееся, щекочущее. Например, личинки мух, вгрызающиеся в плоть изнутри. Армин поднял руку – и зажмурился, чтобы не видеть засохшую кровь, забившуюся под ногти.
Нужно терпеть. Держаться. Когда заживёт – станет легче. Если расчёсывать – занесёшь инфекцию. В такт этим словам всегда киваешь, не задумываясь: они невыполнимы. Трясущиеся руки сами собой тянутся к зудящим местам, впиваются в плоть не хуже зубов титана – и раздирают так же беспощадно. Боль, которую почти жаждешь, чтобы заглушить ею другую – ту, что гораздо хуже. И почти ненавидишь того, кто перехватит нервно сжимающиеся пальцы на полпути, скажет настойчиво и мягко, будто приказывая и умоляя одновременно:
- Не надо.
Кажется, эта рука реальна – как реальны внимательные зелёные глаза, смотрящие почти в упор. Эрен. Снова.
- Отпусти.
- Если не будешь чесать – пущу.
- Не буду.
Пальцы, сдавливавшие оба запястья, разжались. Армин устало выдохнул, отворачиваясь. Повисла тишина, как и во время их первого разговора. Тишина, пахнущая пыльным полумраком, от которого свербит в носу, болят привыкшие к свету глаза.
- Я тут перекусить принёс, а то тебя тут, по-моему, плохо кормят, - лёгкий тычок под выступающие рёбра, нарочито весёлые интонации. – Давай, бери. Я что, просто так всё это тащил? Между прочим, у Саши отвоёвывал…
- Лучше бы я умер.
Эрен подавился остатком фразы, замер. По крайней мере, теперь нет этой невыносимой притворной радости. Не чувствуешь себя разбившим коленку ребёнком, вокруг которого, дурачась, скачет сюсюкающий взрослый. Все слова почему-то кажутся фальшью. Как можно радоваться? Чему?..
В плечи вдавились чужие пальцы – даже немного больно. Эрен говорил, и с каждым словом яростный огонь в глазах полыхал всё ярче:
- Ты можешь говорить что угодно. Можешь мне врезать, если хочешь. Но не смей… не смей сдаваться. Хватит себя жалеть! Знаешь, сколькие погибли? Сколькие ещё погибнут?! А ты – ты жив, и…
- Что со мной будет?
Беспомощность. Растерянность. Будто ведро холодной воды, выплеснутое на разгорающееся пламя.
- Что со мной будет? – повторил Армин, опираясь на плечо Эрена. – У меня нет даже собственного дома. Я не смогу больше сражаться. Если вообще отсюда выйду. Знаешь, сколькие лежали здесь, рядом? А сказать, сколькие ушли? Скольких унесли?!
Уже не слова – крики, на которые оборачивались все, кто мог позволить себе такую роскошь. Не слова – обнажённое отчаяние, слишком долго копившееся внутри. Он не чувствовал себя, не чувствовал мира вокруг, не помнил, что говорил дальше. Полумрак сгустился, окружил тяжёлым, пульсирующим туманом. Армин тонул в нём, всё слабее слыша, как со стороны, собственные короткие выкрики, на какие только хватало воздуха. Уже не связные предложения – невнятные звуки на одной ноте, тот же нечеловеческий вой. Так проваливаешься под воду – понимая, что кричишь, но не слыша толком, только заливается в горло жидкий холод.
Пощёчина. Словно рывок к поверхности. Несколько мгновений Армин лишь судорожно хватал ртом воздух. Сил не осталось, и он устало повис на руках Эрена. Кажется, плакал, беспомощно, совершенно по-детски утыкаясь лбом в плечо. Лишь бы забыть, пусть на секунду, но забыть. Почувствовать тепло – не привычный душащий холод и тишину.
А жёсткие ладони тем временем ерошили спутанные волосы, аккуратно перебирали тонкие пряди. Обнимали крепко, едва ли не силой вынуждая принять чужое тепло, оставить попытки отогреться в одиночестве.
- Я не знаю, что будет потом, Армин. Не знаю. Одно могу сказать точно: я тебя не оставлю. Я не дам тебе вот так запросто сдаться. Ты будешь бороться. Будешь жить.
Слишком крепко, слишком близко, слишком долго. Словно они срослись воедино, не в состоянии оторваться. Глупое, отчаянное и такое пустое, если бы вдруг всё же прозвучало: «Ты мне нужен». Лёгкое прикосновение жёстких обветренных губ к виску – и Армин вздрогнул, стряхивая побежавшие по спине мурашки. Слишком. Близко.
Эрен отстранился – кажется, даже покраснел. Хотелось удержать, продлить мгновения тепла – а может, и большего, чего-то, что Армин даже сам пока не мог понять. Самообладание постепенно возвращалось к нему. Нет. Не думать о странной мысли, мелькнувшей где-то на задворках сознания – прижаться ещё сильнее, ловить губами чужое дыхание, гладить по спине, целовать… Целовать?!
- Тебе… тебе всё-таки нужно немного поесть.
Армин сделал глубокий вдох, зажмурился, вытряхивая из головы безумно странные образы и чувства. Может, он сходит с ума? Такое можно подумать о девушке – о любимой девушке. Никак не о лучшем друге. Правильнее сделать вид, что всё в порядке, что ничего не произошло. Да ведь и не произошло, по сути дела.
- Ты прав. Пожалуй.
После Армин задумчиво грыз слегка чёрствый хлебец – не иначе как из пресловутых запасов Саши, о которых впору было складывать легенды – и старательно гнал от себя неясные, странные размышления.
Что такое, в сущности, «девушка», «возлюбленная»? Абстрактный, пустой образ, лишённый жизни. Мёртвая, выдуманная картинка. Ради какой-то там ожидающей в отдалённом будущем «девушки», пусть даже «любимой», не хотелось ни сражаться, ни жить.
Но стоило хотя бы попытаться. Ради Эрена.
========== Глава V ==========
Свету, бьющему в глаза, радуешься недолго, стоит лишь понять: рушится отделяющая тебя от остального мира стена. Армин едва сумел откатиться в сторону, и его обдало каменной крошкой и пылью: кольями вздыбились доски проломленного пола. Кому-то повезло меньше: чуть в стороне дёргалось нечто, больше похожее на раздавленного жука, чем на человека.
- По… мо… гите…
Сердце панически колотилось – так быстро, словно пыталось вырваться из опутывающей сетки вен и артерий, сбежать, оказаться как можно дальше. Титаны. Откуда они здесь – да неважно! Бежать. Бежать, скрыться! Только как, как, чёрт возьми?! Армин беспомощно посмотрел на волочащиеся за ним мёртвым грузом остатки ног.
Пахло кровью и лилиями.
Те, кто ещё мог, бежали – бежали от огромной руки, начавшей протискиваться через пролом в стене. Армин перевернулся на живот, вцепился руками в пол, подтягивая непослушное, будто одеревеневшее тело. Бесполезно. Далеко так не уйдёшь. И всё же он продолжал ползти, даже когда из-под содранных ногтей потекла кровь, продолжал цепляться за пыльные застиранные простыни и шероховатое дерево. В кончики пальцев врезались мелкие занозы.
