После нескольких минут обоюдного лицезрения Хилери спросил:

— Вы, очевидно, мистер Хьюз?

— Да.

— Я заходил повидать вашу жену.

— Вот как!

— Вы, вероятно, знаете, кто я.

— Да, я вас знаю.

— К сожалению, дома у вас я не застал никого, кроме вашего ребенка.

Хьюз указал фуражкой на комнату маленькой натурщицы.

— А я думал, вы, может, ее повидать заходили. — сказал он. Его черные глаза злобно горели; в выражении лица было нечто большее, чем классовая ненависть.

Хилери слегка покраснел и, не отвечая, бросив на Хьюза испытующий взгляд, прошел мимо и стал спускаться по лестнице. Миранда не успела последовать за ним. Она стояла на верхней ступеньке, чуть приподняв лапку.

«Я не знаю этого человека, — казалось, говорила она, — но он мне не нравится».

Хьюз усмехнулся.

— Бессловесную тварь я никогда не обижу, — сказал он, — иди, иди, дворняжка!

Подстегнутая словом, которого она не предполагала когда-либо услышать по своему адресу, Миранда поспешно сбежала вниз.

«Он вел себя умышленно дерзко», — думал Хилери, шагая прочь от дома.

— «Вест-министерскую», сэр? Ах ты, господи… — Костлявая дрожащая рука протягивала ему зеленоватую газету. — По такому времени года ветер прямо-таки немыслимо холодный.

Перед Хилери стоял очень старый человек в очках в железной оправе, с распухшим носом, вытянутой верхней губой и длинным подбородком. Он нарочито долго возился, ища сдачу с шестипенсовика.

— Ваше лицо мне знакомо, — сказал Хилери.

— Ну, еще бы. Вы же бываете в этом магазине в табачном отделе. Я частенько вижу, как вы туда заходите. А иной раз покупаете «Пэл-Мэл» у того вон парня. — Он сердито тряхнул головой, указывая влево, где стоял человек помоложе его с кипой газет цветом побелее, чем «Вест-минстерская». В этом жесте старика отразились долгие годы зависти, ревности, обиды на несправедливость судьбы. «По праву это ведь газета моя, — казалось, хотел он сказать, — а ее продает такой вот парень из низов, загребает мои барыши».

— Я продаю «Вест-министерскую», — продолжал старик. — Я и сам читаю ее по воскресеньям. Газета для джентльменов, для людей высших классов, хоть, признаться, ее политические взгляды… Но, посудите сами, сэр, если этот тип продает здесь «Пэл-Мэл»… — Он доверительно понизил голос. — Ведь у него столько господ покупает, а господ — я хочу сказать, настоящих господ осталось не так-то много, чтоб мне уступать их другому. Хилери, слушавший старика из деликатности, вдруг вспомнил:

— Вы ведь живете на Хаунд-стрит?

Старик с готовностью ответил:

— Ах, господи, да, конечно же, сэр! В доме номер один, и зовут меня Крид. А вы тот самый господин, к которому девушка ходит переписывать книгу.

— Она не мою книгу переписывает.

— Ну да, она ходит к старому господину. Я знаю его. Он однажды заходил ко мне. Пришел как-то в воскресенье утром. «Вот вам фунт табаку, — говорит. — Вы прежде были лакеем? Через пятьдесят лет лакеев больше не будет». И ушел. Он, видать, не совсем… — Дрожащей рукой старик постучал себя по лбу.

— Семья по фамилии Хьюз живет, кажется, в одном с вами доме?

— У них-то я и снимаю комнату! Вчера тут одна дама все выспрашивала меня про них. Может статься, это ваша супруга, сэр?

А глаза старика в то же время как будто обращались с речью к мягкой фетровой шляпе Хилери: «Да-да, мы видели таких, как вы, и в самых лучших домах. Вас принимают там за вашу ученость, и вы умеете вести себя так, как оно и следует настоящему джентльмену».

— Это, очевидно, была моя свояченица.

— Ах, господи! Она уж сколько раз покупала у меня газету. Настоящая леди, не из тех, кто… — Он опять перешел на доверительный тон. — Вы понимаете, что я хочу сказать, сэр? Не из тех, кто покупает готовые вещи в таких вот огромных магазинах. Ее я хорошо знаю!

— Тот старый джентльмен, что заходил к вам, — ее отец.

— Да ну? Вот какое дело. — Старый лакей умолк, как видно, в замешательстве. Брови Хилери начали проделывать сложные эволюции — верный признак того, что он собирается подвергнуть испытанию свою деликатность.

— Как… как относится Хьюз к девушке, которая живет в комнате, соседней с вашей?

Бывший лакей ответил угрюмо:

— Она слушает моего совета и ни в какие разговоры с ним не вступает. Уж и вид у этого Хьюза! Право, какой-то чужак. Не знаю, откуда только он такой взялся.

— Он, кажется, был солдатом?

— Говорит, что да. Он ведь работает в приходском управлении. А когда напьется, тут уж для него и впрямь ничего святого нет. И уж и на аристократию-то нападает, и на церковь, и на всякие учреждения. Таких солдат мне еще не доводилось встречать. Право, что чужак. Говорят, он из Уэльса.

— Какого вы мнения о той улице, где живете?

— Я ни с кем не якшаюсь. Улица, прямо сказать, для простонародья, люди на ней все невысокого сорта — нет в них никакой почтенности.

— Вот как!

— Все эти домишки попадают в руки к очень уж маленьким людям. Им наплевать на все, только б получать плату с жильцов. Да что с них и требовать-то? Уж очень простецкая публика, выкручиваются, как могут. Говорят, таких домишек в Лондоне тысячи. Болтают, будто их собираются сносить, да это все ерунда. Ну, где возьмешь для этого столько денег? Те, что сдают домишки, сами нищета, им даже не по карману стены-то обоями оклеить. А настоящие-то хозяева — крупные домовладельцы, — ну, они уж, конечно, ничуть не интересуются тем, что творится у них за спиной. Есть такие неучи, вроде этого Хьюза, которые несут всякую чепуху об обязанностях домовладельцев. Да ведь нельзя же, чтобы аристократы — и вдруг занимались такими делами! У них свои заботы, у них поместья. Я живал у таких, все об этом знаю.

Маленький бульдог, которому причиняли беспокойство прохожие, улучил момент и стал бить хвостом по ногам бывшего лакея.

— Ох, господи! Это еще что такое! А ты не кусаешься? Эй ты, барбос!

Миранда поспешила встретиться взглядом с хозяином. «Видишь, что может случиться с леди, если она слоняется по улицам», — казалось, говорила она.

— Должно быть, тяжело стоять здесь целый день, особенно после той жизни, которую вы вели прежде?

— Я жаловаться не смею. Эта работа спасла меня.

— Вам есть где укрыться от непогоды?

И снова бывший лакей почтил его своим доверием:

— В дождливые вечера мне иной раз разрешают стоять вон там, под аркой; они-то знают, что я человек почтенный. Тому вон, — он кивнул в сторону своего конкурента, — это, уж ясно, позволить нельзя, либо вон тем мальчишкам, которые только мешают уличному движению.

— Я хотел спросить вас, мистер Крид, можно ли чем помочь миссис Хьюз?

Тощее тело старика даже тряслось от негодования, когда он отвечал:

— Если правда то, что она говорит, то я на ее месте давно бы потащил его в суд, честное слово. Я бы потребовал разрешения разъехаться с ним и ни за что не стал бы жить с ним под одной крышей. Вот что ей следовало бы сделать. А если б он и после этого не угомонился, я б его запрятал за решетку, пусть бы даже он сперва убил меня. Терпеть не могу таких типов. Еще только сегодня утром он оскорбил меня.

— Тюрьма — это страшная мера, — сказал Хилери тихо.

Старик ответил решительно:

— На таких молодчиков только так и найдешь управу: под замок — и держать, пока не взвоют.

Хилери хотел было ответить, но вдруг заметил, что стоит один. На краю тротуара в нескольких шагах от него Крид, запрокинув лицо, крепко прижимал к груди пачку второго выпуска «Вестминстерской газеты», которую ему только что сбросили с тележки.

«Ну что ж, — подумал Хилери, отходя. — Он-то уж по крайней мере имеет обо всем вполне определенное мнение».

Рядом с Хилери, упрямо сжав челюсти, семенил маленький бульдог. Он смотрел вверх и, казалось, говорил: «Давно пора было расстаться с этим человеком действия!»