Мистер Пендайс слушал, не проронив ни слова: у него с давних пор сложилась привычка не перебивать мистера Парамора. Когда же Парамор кончил, сквайр поднял голову и сказал:

— Это все козни рыжего негодяя! Не понимаю, Виджил, для чего вы затеяли все это. Вы, верно, и навели его как-нибудь на след.

Сквайр желчно поглядел на Грегори. Мистер Бартер тоже взглянул на него, — в его взгляде был вызов и вместе некоторая пристыженность.

Грегори, смотревший перед тем, на свою нетронутую рюмку, поднял голову, — лицо его было красно. Голосом, дрожащим от негодования и гнева, он заговорил, обращаясь к Парамору и стараясь избегать взгляда священника:

— Джордж не имеет права бросить женщину, которая доверилась ему; это будет подло, если хотите. Не мешайте им, пусть они живут вместе честно и открыто, пока не смогут стать мужем и женой. Почему вы все говорите так, будто вы озабочены только положением мужчины? Мы с вами должны защитить женщину!

Священник первый обрел дар речи.

— То, что вы говорите, сущая безнравственность, — произнес он почти добродушно.

Мистер Пендайс встал.

— Стать ее мужем! — воскликнул он. — Да как вы… ведь хуже, страшнее этого… мы только думаем, как избежать этого! Мы на этой земле… отец сын… отец — сын… из поколения в поколение.

— Тем более стыдно, — кричал Грегори, — что вы, потомок этого благородного рода, не можете встать на защиту женщины!

Мистер Парамор досадливо пожал плечами, взывая к его здравому смыслу:

— Во всем нужна золотая середина. Вы уверены, что миссис Белью нуждается в защите? Если нуждается, я с вами согласен. Только так ли это?

— Я даю слово, — ответил Грегори.

Минуту мистер Парамор сидел, подперев рукой голову.

— Мне очень жаль, — наконец сказал он, — но я руководствуюсь своим собственным впечатлением.

Сквайр поднял голову:

— Если дела обернутся наихудшим образом, могу ли я лишить Джорджа наследства — нашего родового поместья?

— Нет.

— Что? Нет… это… это… никуда не годится.

— Надо быть последовательным.

Сквайр глянул на него недоверчиво, затем быстро проговорил:

— Если я ничего не оставлю ему, кроме поместья, он скоро окажется нищим. Прошу прощения, господа. У вас у всех пустые рюмки! Я вовсе потерял голову.

Священник налил себе вина.

— До сих пор я не сказал ни слова, — начал он. — Я считал, что это не мое дело. Мое убеждение таково: слишком много разводов в наши дни. Пусть эта женщина возвращается к своему мужу, и пусть он объяснит ей, как она перед ним виновата. — Его голос и взгляд посуровели. — И пусть они, как подобает христианам, простят друг друга. Вы говорите, — обратился он к Грегори, — о защите женщины. Вот так в наши дни прокладывает себе дорогу безнравственность. Я решительно поднимаю свой голос против подобной сентиментальности. Поднимал и всегда буду поднимать.

Грегори вскочил на ноги.

— Я как-то сказал вам, что вы поступили непорядочно. Я повторяю это опять.

Мистер Бартер встал, наклонившись над столом, лицо его побагровело. Он в упор посмотрел на Грегори, не имея сил выговорить ни слова.

— Один из нас, — сказал он, заикаясь от волнения, — должен покинуть эту комнату!

Грегори хотел было что-то возразить, но, резко повернувшись, вышел на террасу и исчез.

— До свидания, Пендайс, я тоже ухожу, — сказал священник.

Сквайр пожал протянутую руку, на его лице было недоумение и грусть. Когда мистер Бартер вышел, в комнате воцарилось молчание. Сквайр вздохнул.

— Как бы мне хотелось быть сейчас в Оксенхэме, Парамор! Как я мог покинуть свое старое гнездо! Вот и пришла расплата. И зачем только было посылать Джорджа в Итон?

Мистер Парамор глубже уткнул нос в вазу. В этих словах его старого приятеля заключался его «символ веры»: «Верую в отца моего, и в его отца, и в отца его отца, собирателей и хранителей нашего поместья, и верую в себя, сына моего и сына моего сына. И верую, что им создали страну и сохранили ее такую, какая она есть. Верую в закрытые школы и особенно в ту школу, где я учился. Верую в равных мне по общественному положению, в мою усадьбу, верую в порядок, который есть и пребудет во веки веков. Аминь».

Мистер Пендайс продолжал:

— Я не пуританин, Парамор; я понимаю, что Джорджу есть какое-то оправдание; я даже и не против этой женщины; она, пожалуй, слишком хороша для Белью. Да, она, несомненно, слишком хороша для этого мерзавца! Но Джорджу жениться на ней — значит погубить себя. Вспомните леди Розу. Одни только чудаки, считающие звезды, вроде Виджила, не понимают этого. Это конец! Изгнание из общества! Только подумайте, подумайте о моем внуке! Нет, Парамор… нет… нет! Черт побери!

Сквайр закрыл глаза рукой.

Мистер Парамор, хоть у него и не было собственного сына, ответил с искренним сочувствием:

— Успокойтесь, успокойтесь, Пендайс. Увидите, до этого не дойдет.

— Одному богу известно, Парамор, до чего все это может дойти! Нервы мои сдают! Вы же знаете, если их разведут, Джордж будет обязан жениться на ней.

Мистер Парамор на это ничего не ответил и только сжал губы.

— Ваш бедный пес скулит, — сказал он. И, не дождавшись позволения, отворил дверь.

В комнату вошли миссис Пендайс и спаньель, Джон. Сквайр взглянул на них и нахмурился. Спаньель Джон, шумно дыша от радости, терся о его ноги. «Я испытал такие муки, хозяин, — казалось, говорил он, — мне не перенести еще одной разлуки в ближайшее время!»

Миссис Пендайс стояла молча, и мистер Парамор обратился к ней:

— Вы, миссис Пендайс, больше всех нас могли бы повлиять и на Джорджа и на этого Белью… мне кажется, даже на его жену!

Мистер Пендайс не выдержал:

— Не думайте, что я стану унижаться перед этим негодяем Белью!

Мистер Парамор посмотрел на него, как смотрит врач на больного, когда ставит диагноз. Но лицо сквайра в седых бакенбардах и усах, чуть перекошенное влево, с глазами, как у лебедя, решительным подбородком и покатым лбом выражало только то, что и должно было выражать лицо всякого сельского помещика, когда он высказывает подобную мысль.

Миссис Пендайс воскликнула:

— Ах, как бы мне хотелось увидеть сына!

Она так мечтала о встрече с ним, что ни о чем другом сейчас уже не могла и думать.

— Увидеть сына! — воскликнул сквайр. — Ты так и будешь его баловать, пока он не опозорит нас всех!

Миссис Пендайс перевела взгляд с мужа на его поверенного. Волнение окрасило ей щеки непривычным румянцем, губы подергивались, будто она вот-вот что-то скажет.

Но вместо нее сквайру ответил мистер Парамор:

— Нет, Пендайс, если Джордж избалован, так его избаловала система.

— Какая система, — вскричал сквайр, — я никогда не воспитывал его по системе! Я не верю ни в какие системы! Не понимаю, о чем вы говорите! Слава богу, у меня есть еще один сын!

Миссис Пендайс шагнула к мужу.

— Хорэс, — сказала она, — ты же не думаешь…

Мистер Пендайс отвернулся от жены и бросил резко:

— Парамор, вы уверены, что я не могу лишить Джорджа наследства?

— Абсолютно уверен, — ответил мистер Парамор.

ГЛАВА IX ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПЕНДАЙСИЦИТА

Грегори долго бродил по шотландскому саду, созерцая звезды. Одна, самая яркая, висевшая над лиственницами, глядела на него насмешливо, потому что это была звезда любви. Прохаживаясь между тисами, которые росли на этой земле еще до того, как на ней поселились Пендайсы и будут долго жить после них, он остужал свое сердце в голубоватом свете этой большой звезды. Ирисы стояли безуханные, как будто боясь растревожить его чувства, и только иногда из тьмы пахло хвоей молодых лиственниц и далекими полями. Тот же филин, что кричал вечером, когда Элин поцеловала Джорджа в оранжерее, застонал и теперь, когда Грегори бродил здесь, погруженный в печальное раздумье о последствиях этого поцелуя.

Он думал о мистере Бартере и с несправедливостью человека, все принимающего близко к сердцу, рисовал его красками, куда чернее его черного сюртука.