Вдруг мистер Трефри проснулся.

— Уж не спал ли я? Кровати здесь чертовски жесткие,

— Дядя Ник, вы мне не скажете, что с ним?

Мистер Трефри взглянул на нее, и Кристиан, не выдержав его взгляда, опустила глаза.

— Он благополучно добрался до Италии; полицейские гнались за ним не очень усердно — сколько лет прошло! От взятки они не отказались. А теперь послушай меня, Крис!

Кристиан подошла поближе, он взял ее за руку.

— Мне бы хотелось, чтобы ты все-таки подумала. Дело не в положении, дело не в деньгах, потому что, в конце концов, у меня всегда найдется… Кристиан отрицательно покачала головой. — Но, — настаивал он дрожащим голосом, — дело в том, что вы люди разного происхождения, а это серьезная вещь, дело в этом анарх… политическом заговоре, дело в разном образе жизни, а это тоже серьезная вещь, и наконец то, к чему я клоню, Крис… дело в самом человеке!

Кристиан отдернула руку. Мистер Трефри продолжал: — Ну, что ж… Я человек старый и люблю тебя, но я должен высказать все, что у меня на уме. Он смелый, он сильный, он серьезный, но у него чертовски горячий норов, он эгоист, и… и тебе нужен не такой муж. Если ты выйдешь за него, то пожалеешь, помяни мое слово. Ты вся в отца, а он был прекрасным человеком, но слишком мягким. С Гарцем вы как земля с железной рудой будете — сколько их не смешивай, все равно врозь!

Он откинул голову на подушки и, протянув руку, сказал печально:

— Поверь мне, дорогая, тебе нужен не такой муж.

Кристиан, отводя глаза, тихо сказала:

— В этом я могу верить только себе.

— Ага! — пробормотал мистер Трефри. — Ты довольно упряма, но упрямство — это еще не сила характера. Ради него ты пожертвуешь всем, ты будешь молиться на него, но первой скрипки в его жизни тебе никогда не играть. Он всегда будет занят самим собой и своей работой, или как он там еще называет свое малевание картин, и в один прекрасный день ты поймешь это. Ты разочаруешься, и, уж само собой разумеется, я не желаю тебе этого, Крис.

Он вытер лоб, на котором выступили капельки пота.

— Вы не понимаете, — сказала Кристиан, — вы не верите в него, вы не можете понять этого. Пусть для него будет главной работа, а не я… пусть я посвящу ему мою жизнь, а он не сможет отплатить мне тем же… мне все равно! Он даст мне то, что может, и мне не надо большего. Если вы боитесь за меня, дядя, если вы думаете, что жизнь у меня будет слишком тяжелой…

Мистер Трефри кивнул.

— Думаю, Кристиан.

— Да, но я не хочу больше жить в теплице, я хочу узнать настоящую жизнь. А если мне придется плохо, то кому какое до этого дело.

Мистер Трефри запустил пальцы в бороду,

— Ага! Вот именно!

Кристиан опустилась на колени.

— Ах, дядя! Я страшная эгоистка!

Мистер Трефри погладил ее по щеке.

— Я попробую вздремнуть, — сказал он. Проглотив подкативший к горлу комок, она тихонько вышла из комнаты.

XX

Волей случая мистер Трефри вернулся на виллу Рубейн в тот самый момент, когда герр Пауль, облачившись в слишком яркий голубой костюм, собрался отбыть в Вену.

Увидев появившийся между тополями экипаж, он приуныл, словно нашкодивший мальчишка. Сунув шляпную коробку Фрицу, он, однако, вовремя оправился и, пока мистеру Трефри помогали войти в дом, весело насвистывал. Он уже давно забыл о своем гневе и теперь заботился только о том, как бы загладить последствия своего поступка; в пристыженных взглядах, которые он бросал на Кристиан и своего шурина, казалось, можно было прочесть мольбу: «Ради бога, не напоминайте мне об этой истории! Вы же видите, ничего страшного не произошло!». Он подошел к приехавшим.

— О! Mon cher! [34] Так вы вернулись; теперь я отложу свой отъезд. Вене придется подождать меня… бедная Вена!

Но заметив, что мистер Трефри от слабости еле двигается, он искренне огорчился:

— Что случилось? Вы больны? Боже!

Исчезнув минут на пять, он вернулся со стаканом светлой жидкости.

— Вот! — сказал он. — Помогает от подагры, от кашля, от чего угодно!

Мистер Трефри понюхал, осушил стакан и обсосал усы.

— Ага! — сказал он. — Безусловно помогает! Только удивительно смахивает на джин, Пауль. — Затем, повернувшись к Кристиан, добавил. — А ну, подайте друг другу руки!

Кристиан перевела взгляд с дяди на отчима и наконец протянула руку герру Паулю, который обмахнул ее усами, а потом, когда девушка выходила из комнаты, ошеломленно посмотрел ей вслед.

— Дорогой мой! — начал он. — И вы поддерживаете ее в этой отвратительной истории! Вы забываете о моем положении, вы делаете из меня посмешище. В собственном доме я был вынужден слечь в постель, да, да, буквально слечь в постель, чтобы не казаться смешным.

— Послушай, Пауль, — сердито сказал мистер Трефри. — Читать нотации Крис имею право только я.

— В таком случае, — саркастически заявил герр Пауль, — я уезжаю в Вену.

— Можешь ехать хоть к черту! — сказал мистер Трефри. — И вот, что я тебе скажу… по-моему, это была низость — натравливать полицию на этого юношу… низость и подлость.

Герр Пауль тщательно разделил свою бороду надвое, присел на самый краешек кресла и, положив руки на расставленные колени, сказал:

— Я уже сожалею об этом, mais que diable! [35] Он назвал меня трусом… фу, как жарко!.. а я до этого выпил в Кургаузе… я же ее опекун… вся эта история отвратительна… потом еще выпил… я был немного… enfin! — Он пожал плечами. — Adieu [36], дорогой мой; я задержусь немного в Вене; мне надо отдохнуть! — Он встал и пошел к двери, потом обернулся и помахал сигарой. — Adieu! Будьте паинькой, поправляйтесь! Я куплю вам в Вене сигар.

И уходя, он захлопнул за собой дверь, чтобы последнее слово осталось за ним.

Мистер Трефри откинулся на подушки. Тикали часы, на веранде ворковали голуби, где-то открылась дверь и на мгновение послышался детский голосок. Мистер Трефри понурил голову: поперек его мрачного, морщинистого лица легла узкая полоска солнечного света.

Часы вдруг перестали тикать, и по загадочному совпадению голуби на веранде, затрещав крыльями, улетели. Мистер Трефри от неожиданности сделал неловкое движение. Он попытался встать и дотянуться до звонка, но не мог и сел на край кушетки. Со лба его скатывались капли пота, руки терзали грудь. Во всем доме не было слышно ни звука. Он посмотрел по сторонам, попытался позвать на помощь, и опять не хватило сил. Он снова безуспешно пытался дотянуться до звонка, потом сел, и в голову ему пришла мысль, от которой он похолодел.

— Крышка мне, — бормотал он. — Черт побери! Думаю, на этот раз мне крышка!

Позади него раздался голос: — А ну-ка, давайте покажемся, сэр!

— А! Доктор, помогите, будьте добры.

Дони подложил ему под спину подушки и расстегнул рубашку. Так как мистер Трефри не отвечал на его вопросы, он в тревоге потянулся к звонку. Мистер Трефри знаком остановил его.

— Посмотрите сперва, что со мной, — сказал он. Когда Дони осмотрел его, он спросил:

— Ну?

— Что ж, — медленно произнес Дони, — конечно, прихворнули немного.

— Выкладывайте, доктор, говорите прямо, — хриплым шепотом произнес мистер Трефри.

Дони наклонился и нащупал пульс.

— Не знаю, как вы довели себя до такого состояния, сэр! — сказал он грубовато. — Положение скверное. Это все та же старая болезнь, и вы не хуже меня знаете, что это значит. Могу сказать вам только, что отступать перед ней я не собираюсь и сделаю все, что в моих силах, даю слово.

— Я хочу жить.

— Да… да.

— Сейчас я чувствую себя лучше; не поднимайте шума. Было бы очень некстати умереть именно сейчас. Ради моей племянницы, почините меня хоть кое-как.

Дони кивнул.

— Погодите минутку, мне кое-что понадобится, — сказал он и вышел.

Немного погодя на цыпочках вошла Грета. Она наклонилась над мистером Трефри, и ее волосы коснулись его лица.

— Дядя Ник! — шепнула она. Он открыл глаза.

— Здравствуй, Грета!

— Я пришла поцеловать вас, дядя Ник, и попрощаться. Папа говорит, что я, Скраф и мисс Нейлор поедем в Вену вместе с ним; нам пришлось собраться за полчаса: через пять минут мы уезжаем в Вену, а я там никогда не была, дядя Ник.