–Шеф, только без философии! Без микроскопа видно – девушка вас жаждет. Что говорил Кай Юлий Цезарь – “пришел, увидел, подобрал”.

Сержи убивал своей развязностью. Доктору Антонио он не понравился с первого взгляда, когда пришел на собеседование. День тогда начался неудачно. Неожиданно позвонила Диана, в самый неподходящий момент, когда в кабинете за столом сидит врач, с которым предстоит работать. И ударило ей в голову самостоятельно включить компьютер. Пришлось нудно повторять – “Так, дважды нажми на Enter, дважды. Теперь аккуратно подведи стрелку к квадратику и снова дважды нажми на левую кнопку. Какому квадратику? Тот, который ты выбрала! “ Сержи сидел, скучая, подперев щеку, а потом спросил, пока доктор Антонио, нетерпеливо постукивая пальцами, ожидал ответа Дианы,– “Неужели в наше продвинутое время встречаются идиоты, не освоившие click?! “

–It’s my wife,– процедил доктор Антонио.

Ясно, что Диане захотелось отовариться в Интернете, но она не решила что и где. “Зря старался, убил целый вечер, всё вытащил, разложил с закладками… “– и вслух сказал: “Дорогая, мне некогда. У меня разговор с коллегой. Приду домой, разберемся. Извини“.

А еще доктор Антонио недолюбливал ординатора за его, как он считал, поверхностный ход мыслей и потребительский образ жизни. Ординатор никогда не задумывался и ни в чем себе не отказывал. По утрам он играл в теннис и ездил по городу в красном кабриолете. “Сержи, Вы опять опаздываете на обход. Все ждут только Вас“.

–Ах, мне право неловко,– прикладывал руку к сердцу стажер и ослепительно улыбался, источая молодость и силу,– Но поймите меня. Пробегав час с ракеткой нужно привести себя в порядок. Я окунулся в джакузи, и тут моя новая подруга увидела меня… О, если бы вы знали, какая она наивная девушка!

Доктор Антонио молчал, не представляя как отвечать на такие откровения. А старшая сестра и старая дева Ингрид гневно спросила: “У вас кроме секса в голове еще что-то есть?! “

–Любовь и медицина!– парировал ординатор Сержи,– сейчас, конечно, больше любви, но, с возрастом я обещаю исправиться. Моя мечта стать подобным Вам, доктор Антонио”.

–Доктор Антонио – молод!– с негодованием, глупо ответила Ингрид,– Но не позволяет себе подобных выходок!

“Ночь обостряет чувства, Сержи. Наступит день и все будет, как обычно. Если меня будут искать – я в виварии. Вам заварить кофе?”

–Нет, спасибо. Я лучше подремлю часок.

В подвале, где обитали обреченные подопытные животные, стоял тяжелый, прокисший запах пропитанного мочой сена. Нащупав на стене выключатель, доктор Антонио включил тусклую лампочку под сводчатым потолком. В клетках послышалось осторожное шевеление, и старый слепой пес Шарло гавкнул. Он доживал здесь свой век этот старый полицейский пес, поднявший морду из алюминиевой плошки с остатками каши. Когда-то кличка у него была соответствующая службе, еда подходящая и работа ответственная – шагать в ногу с ведомым, скалить зубы на распоясавшихся молодчиков, а если надо, хватать их за рукав. Потом Шарло (еще не Шарло), вместе с незнакомой сучкой, по возрасту списали из полиции и привезли сюда. Служитель Бжинский, увидев двух ученых собак, сидящих рядом, высунув языки, воскликнул – “Вы только посмотрите – настоящие Шарло и Шарлотка“.

Судьба собакам выпала незавидная. Ортопеды, внедряя в клинику аппарат Илизарова, упражнялись на них, заковывая конечности в стальные панцири со спицами, растягивающими кости. Первой не выдержала истязаний Шарлотка и своей женской самоотверженностью спасла друга. Когда служитель Бжинский в очередной раз вел их из вивария в операционную, Шарлотка, радостно залаяв, неожиданно дернула в сторону и, вырвав поводок, выскочила на улицу. Свидетели, пораженные, потом в один голос уверяли, что собака, кандалами волочившая на себе металлические конструкции, не пыталась убежать, а прямо кинулась под подъезжавший трамвай. Случай так поразил всех, что никто не спорил с манифестантами из общества охраны природы, пикетировавших больницу с плакатами – “Убийц животных – к ответу! “ “Сегодня собака, а завтра – ты, человек! “ Журналистов допустили снять в операционной общий план, и главный врач сказал для вечерних новостей несколько пространных слов о гуманизме, о значении опыта для развития науки и что собаке за такие заслуги поставлен памятник и не один. Шарло получил целый мешок корма “Педигри“, его оставили в покое, пока страсти не улеглись, а потом, когда Бжинский снова попытался вывести его наверх, кинулся в клетке, разодрав шкуру о прутья, и заслужил покой.

Покой и внимание попечительского совета, специально собравшегося на выездное собрание в виварии. Ох, и намучился же Бжинский с преданными ему в помощь двумя дюжими санитарами и тремя сиделками из молодых да подвижных, очищая помещение и переводя животных в глухой подвал, подальше от контролирующего глаза – даже цветы в кадках принесли и побрызгали сверху для благовония. Респектабельные попечители остались довольны, сфотографировались для истории вместе и по-отдельности с Шарло. Вот где потребовалась полицейская закалка – лежать, не двигаясь, у кресла, пока пятнадцать подагрических старцев сменят один другого. Закончив представительскую часть, совет единогласно утвердил председателя на новый срок, а казначея, в соответствии с уставом поменяли местами с представителем в мэрии от благотворительных организаций, должности вроде незаметной и непочетной, но, неподотчетной и контролирующей поступающие пожертвования. Уже расходясь, вновь вспомнили о животных.

–А с ними, что будем делать?– неопределенно разведя руками, спросил, новый казначей.

–Действительно, господа,– воскликнул председатель,– Что мы будем делать с этими благородными тварями?! Ведь из-за них нам пришлось собраться здесь, в столь неприспособленном для нашей высокой миссии месте?!

–И думать тут нечего,– уже с верхней ступеньки, спеша на банкет, откликнулся старый казначей,– После опыта сдавать в приемник – “теплые руки – теплый дом”, а бесперспективных найти опекунов – усыплять. Ты понял?

Бжинский покорно кивнул, но с Шарло приказа не выполнил. ” Такую уродину уже никто не возьмет, а после того, что бедняга пережил, умерщвлять его просто бессердечно! ”

Доктор Антонио направился в дальний угол, куда задвинули его, подобный верстаку, рабочий стол, за которым он планировал продолжать успешно начатое в докторате. Бжинский тогда подхваченный его научным порывом, с надеждой на ветры перемен, выжег на гладкой поверхности доски павловскую собачку с фистулой и полукругом вывел любимое изречение профессора Моргании – “И капля слюны точит гранит науки! “ Теперь Бжинский время от времени, поплевав, протирает свое художество. Доктор Антонио порылся в ящиках стола, доставая бумаги и, проглядывая, выкидывал их в мусорное ведро. Он прекрасно понимал, что угнаться за Лоренцо уже поздно. Надо все начинать сначала, а это значит опять создавать живую модель – беременную морскую свинку. О даже улыбнулся, вспомнив, как намучился тогда, выясняя действие лекарств на плод. То свинки помирали от неизвестных причин, то не желали оплодотворяться, то рожали до срока! А бьющиеся пробирки с драгоценной плазмой, а реактивы, иссекающие к середине опыта! Нет, только по наивности молодости можно пережить это!

Доктор Антонио посмотрел на часы – подниматься на отделение еще рано. Он поменял воду Шарло – с годами Бжинский все больше страдал склерозом и иногда делал двадцать раз на дню одно и то же, а иногда забывал самое насущное. Посидел на корточках перед собакой, смотревшей на него печальными понимающими глазами.

–Вот так дружище,– сказал ему,– дурака Шона хочется погладить, потаскать за шкирку, а с тобой хочется поговорить. Но ведь ты ничего не скажешь.

Шарло отвернулся и накрыл глаза лапой.

–Грустная у нас с тобой судьба, – протянул доктор Антонио.

Вздохнув, он выпрямился, хрустнув в суставах (раньше такого не было, и вставал быстрее), но наверх не пошел, а спустился ниже – в мертвецкую.