Валькины ноги, широко расставленные, вздрагивали, и ему казалось, что она вот-вот прыгнет на него.

— Зачем ты пьешь?.. — спросила она.

— Немного успокаивает… — ответил он и, прикурив сигарету, глубоко затянулся.

Он попытался улыбнуться ей, все же как-никак она жена и должна понимать, что не просто ему сейчас. Но она не приняла его улыбки. Кроме отчужденности суровостью и угрюмостью повеяло от нее. Подперев бока, с высокомерием посмотрела на него и сказала:

— Сделал одолжение, пришел. Видите ли, он переживает, а я нет. Судьба родной избы его мучает. — Валька торжественна фыркнула и, поправив волосы на голове, добавила: — Вы посмотрите на него, как он умаялся. Опять небось травили?..

— Да, пришлось немного с прорабом столкнуться…

— Ну и что он?..

— А он ничто, потому что молод еще… — спокойно ответил Андрей. — Ему прикажут сверху головы людям рубить, он их срубит. А прикажут родину загубить, он и ее загубит. Для него главное — отличиться. Короче, без понятий, без души, современный животный робот. Про таких Лешка говорит: сегодня они маршируют левой, а завтра — правой.

И он светлым, добрым взором посмотрел на жену. Ему показалось, что она уже начала понимать и принимать все его заботы. Но, увы, Валька по-прежнему была холодна. Чуть-чуть порой к ней дойдет что-то, а потом опять принимается за свое.

— Пойми, — вспыхнула она, — ну на что тебе эта развалина? Люди участки берут, дачи строят. А ты… Второй год живу с тобой, а уже вся измаялась, как был ты Ванькой, таким и останешься, мало того, и дети от тебя такие получатся. Следователь Аркашка до тебя за меня сватался. Знала бы раньше, что ты такой, за него бы пошла. Вместо того чтобы подрабатывать, ты избу отстаиваешь. Вот зараза муж попался. Надо же…

Андрей, сидя на кухне, молча слушает жену. Затем, когда она наговорится вволю, с волнением произносит:

— Я не против. Если хочешь, сейчас же к следователю и определяйся.

Валька уничтожающе смотрит на него. Круглолицая, с маленькими глазками, она, бесовато выгнувшись, показывает на живот.

— А вот это куда я дену?.. — И, обхватив лицо, начинает рыдать. — Ну и гад же… Ребенка засадил, а теперь я не нужна. Сволота, гад подколодный. Видите, он меня уже выпроваживает. Завтра к матери уеду. Заберу вещи и уеду.

Встав со стула, Андрей пытается успокоить жену:

— Ну будет тебе… Чего второпях не скажешь.

Валька, не слушая его, голосит во всю мощь, да так, чтобы слышали все соседи. Андрей берет ее за плечи:

— Дура, ну чего тебе надо?..

Вывернувшись, она в испуге отстраняется к стене.

— Никуда от тебя не пойду.

Матерно выругавшись, Андрей вздыхает:

— Черт ли бесит этих баб или дьявол, никогда не поймешь, что им надо. Пришел, пальцем не трогал, а она взяла и обиделась.

Закурив, подходит к окну.

«Ну какая тут может быть обида. Сказал как думал, вольному воля, не будешь ведь ее за подол держать, если захочет бежать».

— Дура, ох, дура… — продолжает выть Валька. — Следователя на дурака променяла.

В дверь стучат соседи.

— Эй, чего вы там?.. Валька, тебя что, он опять убивает?..

— Хуже… — визжит Валька. Губы и руки ее истерично подрагивают, слезы текут ручьями.

— Ну вот… — вздыхает Андрей. — Расскажи им теперь, а то они не знают.

— И расскажу, все, все расскажу… — набрасываясь на него, кричит Валька. — Пусть все, все люди про тебя, дурака этакого, узнают. Видите ли, ему не жена нужна, а изба. Дома неделями не бывает, днюет и ночует в ней… — И, поперхнувшись, сипло продолжила: — Это еще надо узнать, что ты там делаешь. Может, баб водишь. Узнаю, зарежу… И не парня тебе рожу, а девку… Паразит…

И Валька под дружные стуки соседей в дверь кинулась на Андрея с кулаками. Что есть силы ударила по голове и в грудь. Сердце его сжалось. Из глаз искры посыпались. Он оттолкнул ее к окну, затем хотел хлопнуть по щеке, но вспомнил, что через два месяца она должна родить.

— Гляди у меня… — строго произнес он и, опустив руки, немного успокоился. — Если лаяться не перестанешь, сам уйду. А избу не трожь, ты в ней не жила.

И, сняв с вешалки кепку, не оглянувшись на стонущую в истерике жену, открыл дверь. Соседи зашвырнулись в комнату точно занесенные ветром бумажки.

— Ты что же это с женой не живешь… — накинулся на него какой-то старик. — У тебя что, ума не хватает. Она сутками одна сидит, ревмя ревет, а ты вместо того чтобы прийти и успокоить, колотить начинаешь.

— Кто ее колотит, кто? — вспыхнул Андрей и с неприязнью посмотрел на него. — Ну и мастак же ты все валить на меня…

Вздохнув, хотел еще что-то сказать обозленному старику, но махнул рукой и, надвинув кепку почти на самый нос, начал торопливо спускаться по лестнице. Сердце щемило, в голове шумело и гудело. Чтобы успокоиться, решил выпить. Напрямик пройдя железнодорожное полотно, подошел к винному магазину, когда уже начал накрапывать дождь. Был вечер, и народ, в основном мужики, с мокрыми блестящими волосами толпились у прилавка. Водку продавали прямо на улице, из ниши, которая была сделана в боковой сельповской двери. Андрей видел, как мелькали в ней белые, похожие на детские руки продавщицы с модными перстеньками. Ритуал был обычным. Руки брали деньги, а отдавали водку, кому две бутылки, кому одну. Лица продавщицы не было видно, да оно и не нужно было в такой ситуации. Мужские лица, покрытые испариной и дождевыми каплями, смотрели на водку, как смотрит бык на самку.

«Дура Валька, ох и дура… — подумал Андрей, становясь в очередь. — Трезвого не захотела меня, а теперь вот возьму и напьюсь. И к ней не пойду. Пойду в избу, печь затоплю, сварю яиц».

Андрея высмотрел сосед по лестничной клетке, стоящий впереди.

— Иди сюда, — махнул он рукой.

Андрей, поблагодарив его, встал впереди него.

— Ты что, опять с женой полаялся?

— Да было немного… — ответил Андрей.

— А я вижу, вид у тебя, словно пес побитый. В самый раз только выпить… — И, улыбнувшись, он подтолкнул Андрея: — Давай, шевелись…

Андрей взял бутылку и отошел от прилавка. Хотел прямо тут же, за углом, немного выпить, но передумал. Мелкий дождь хлестал, щекотал губы и щеки, попадал за ворот, в глаза. Он рад был, что мок под дождем.

— Не грусти… — улыбаясь, сказал сосед. — Волшебник, который исцелит тебя, в бутылке… — И, попрощавшись, побежал по улице.

Доброе прощание соседа ободрило его.

Наступал вечер, и синеватое в центре летнее небо по краям начинало темнеть. Воздух был влажным, лужицы под ногами, растекаясь, пузырились. До закрытия магазина оставался час. Очередь, разрастаясь от вновь прибывающих мужиков, становилась все более оживленной. Дождь не пугал ее. Да и если бы по ней палили из ружья, она все равно бы не разошлась.

Поздоровавшись с Андреем, к самому прилавку подошел старец с длинной бородой и с палкой в руках.

— Дядя Добрый пришел! Дядя Добрый пришел! — загудела очередь.

Старец был желанный гость очереди, все его знали и уважали. Самые первые, дружно расступившись, пропустили его к прилавку. С молчаливой торопливостью он начал рыться в карманах, но никто не услышал ни звона монет, ни шороха купюр. И тогда, вывернув их, он, посмотрев на очередь, страдальчески произнес:

— Братцы, налейте инвалиду войны сто грамм. А я вам за это что-нибудь божественное спою.

На какую-то секунду-другую очередь замерла. И лишь слышно было, как продавщица прокричала:

— Вы что там, вымерли все?..

Не понимая ситуации, а может, наоборот, улавливая ее, старик обратился к ней:

— Доченька, налей сто грамм, а я тебе за это что-нибудь божественное спою.

И тут только Андрей увидел лицо продавщицы. Пухленькое, кругленькое, с вздернутым кверху носом и потными губами.

— Водка не вода… — огрызнулась она. — А помирать я не собираюсь, чтобы мне божественное петь.

Но тут кто-то закричал:

— Инвалид войны имеет право без очереди…

— Так это же Дядя Добрый, он всегда без денег… — захихикал другой.