Ему боязно ступать на красноватый снег. Вино ни с чем не спутаешь. Тем более если это вино из бокала его любви…

Был миг, когда захотелось вдруг бросить ее и убежать. Но народу на улице не было ни души. А для этих целей нужна толпа и неразбериха, чтобы потом свалить на то, что потерялся, растерялся или что-то в этом роде.

Все так же подвешены в воздухе снежинки. И впереди вместо кафе какое-то очертание белизны. Пальцы одеревенели, и теперь кажется, что они созданы лишь для того, чтобы цапнуть кого-нибудь по морде. Драка с кем-нибудь тоже могла бы послужить поводом, чтобы покинуть ее. Но улица по-прежнему была пустынна.

В каком-то изумлении она смотрит на него и говорит:

— Ну что же ты стоишь? Открывай дверь…

— Это такая дыра, — пролепетал он, приходя в себя.

За спиной пронеслось несколько машин. Затем к нему подошел маленький мужичок в комбинезоне. С добродушнейшим видом сказал:

— Браток, разреши прикурить.

Он достал зажигалку и прикурил ему.

— Спасибо, — сказал тот и, поправив свой комбинезон, задымив сигареткой, побежал по улице, которая постепенно оживала, становясь суматошной и беспорядочной.

«Все против меня…» — подумал он к своему сожалению, уже всерьез не воспринимая ни ее саму, ни ее день рождения.

Его глаза наполнились слезами. И снежинки вновь запрыгали, закружились в воздухе и стали блуждать и теряться. Щеки его покрылись румянцем. Руки размякли. Она что-то сказала. Он, не слыша ее, тихо улыбнулся.

«Все, все, даже зернышка надежды нет. Одно название…»

Искренность исчезла. И он понял, что теперь начнется игра. Говорить то, что не нравится, и не говорить то, что нравится.

Напрягшись, взялся за дверную ручку.

— Видишь, какая я критикесса, — засмеялась она. — То о талонах говорила, а теперь вот изрекла, что ты разонравился.

— Надо же, до чего дверь туга, — пробормотал он, а про себя подумал: «Нет, я, кажется, все равно ее люблю…»

Они вновь встретились взглядами. Он поразил ее какой-то детской робостью. А она его спокойствием и хладнокровием. Стояла себе как ни в чем не бывало и глазами помаргивала. Точно он и есть тот самый подвешенный человек-талон, сломленный, побежденный и которому навсегда отказано в любви.

Он вытер глаза, и вновь, как и прежде, предоставив себя самому себе, зашел вместе с нею в кафе.

В зале на втором этаже, где заказан был столик и куда они медленно поднимались, было шумно. Грохот аплодисментов перебивался криками. Платья были желтые, синие и зеленые. А на шеях многих мужчин и женщин были красные шарфы. Вспомнив вино, он вздрогнул.

— Как здорово! — сказала она и добавила: — Мне ничего больше и не надо…

Стол в кафе был красный. Скатерть белая. Он заказал ей все, что было в меню. И когда принесли коньяк, быстро его разлил и сказал:

— Открывай ставни и зазывай всех в дом. Сегодня у тебя день рождения. Я поздравляю тебя!

Она поставила цветы в синюю вазу и, взяв стопку, тихо сказала:

— Я очень благодарна тебе, что ты решил меня встряхнуть.

— Да здравствует твой день рождения!

— Да чепуха это все, — засмеялась она. — Дата ведь не круглая.

— Тем лучше, — улыбнулся он.

Они чокнулись стопками. Он поцеловал ее в щечку, и они одновременно выпили.

Тело наполнилось истомой.

Когда они выпили снова, она сказала:

— Учти, я долго сегодня с тобой быть не могу. У меня послезавтра экзамен.

— Какой может быть экзамен, — сказал он. — Ведь у вас сейчас каникулы.

— Для кого каникулы, а для кого нет. Физику я завалила, вот и приходится ее пересдавать.

— А почему ты мне об этом не сказала, когда я тебе звонил?

— Не хотела расстраивать… — вздохнула она.

Надо было чем-то развлечь ее, развеселить. И он уж собрался сочинить историю о том, как он потерял свою записную книжку, в которой был ее телефон. Он был мастер на выдумки и в своих фантазиях мог добиться невероятных успехов.

И вот уже закружилось в его голове. «Книжку мне принес краснолицый толстый господин… Нет, нет, мне принес ее угольщик с длинной бородой, при этом сообщив, что нашел ее в угле, который привезли со станции стройбатовцы… Я сделал объявление в газете, я искал ее на птичьем рынке…»

И, приободрившись немного, он начал с улыбкой:

— Ты представляешь, буквально за неделю до твоего дня рождения я потерял записную книжку, где был твой телефон. Ведь ты прекрасно знаешь, я не могу запоминать номера телефонов.

— Вот видишь, ты какой, — усмехнулась она. — Единственный телефон, и тот не смог запомнить.

— Да, да, вот такой я, — улыбнулся он, а сам подумал: «Как глупо все это!»

Он посмотрел на нее исподлобья, словно решая, продолжить или же нет.

Встряхнув головой, она поправила свои пышные волосы и нервно произнесла:

— Теперь я, кажется, начинаю тебя понимать. Ты честолюбив. Ты любишь только самого себя. В тебе даже нет и крохи добродетели… Иногда я чувствую в тебе что-то очень хищное, нет, это даже не эгоизм, это что-то даже и пострашнее. — Затем она глубоко вздохнула и, тихонько засмеявшись, прошептала: — Не пойму, что это со мной происходит… Почему о тайнах вдруг заговорила? Порочная я, ох порочная!.. А может, от скуки все это душевной или неудовлетворенности… Нет, не пойму я себя. — И вдруг спросила его: — А может, я позабавиться с тобой решила?.. Говорила же я раньше тебе всякую чепуху, и ты не обижался, даже считал, что я, наоборот, умна и у меня хорошие манеры и взгляд на многие проблемы. Я трусиха, но почему-то только не с тобой, то, что я с другими не решаюсь говорить, с тобой говорю. Даже если ты сойдешь с ума, мне все равно будет приятно с тобой говорить… И учти, но это только в качестве шутки, в день рождения нужно говорить о стихах, а не о записных книжках. Извини, что я родила тебе такой комплимент, видно, опять от усталости… Экзамены, сессия, в голове какой-то кавардак. Ощущение такое, словно я перелезаю через забор и должна вот-вот упасть… О боже мой! Какая я дура…

Он замешкался. Все мысли как-то разом спутались в его голове. И ни о какой фантазии теперь не могло быть и речи.

И, словно чувствуя его состояние, она сказала:

— Ты ведь отличнейший стрелок, но почему не попал в цель, я не знаю…

— Нет, нет, я не шучу, — попытался он оправдаться. — Это все было со мной на самом деле. Я потерял твой телефон в больнице…

— Ты лежал в больнице? — удивилась она.

— Да…

— И что с тобой было?

— Да так, сердце прихватило…

— А почему мне не позвонил? — глаза ее расширились, и, вздохнув, она подобрала под себя ноги.

Он сидел нахмурясь и не смотрел на нее. На этот ее вопрос он как-то неестественно улыбнулся, но затем уже без всякого смущения откровенно произнес:

— Но мы же договорились с тобой прервать все связи до твоего дня рождения. Это было твое желание, и я не решился его нарушить.

— А зря, я так ждала, что ты первый позвонишь.

— Прости… — произнес он волнительно. — Я даже не предполагал этого. Оказывается, ты рассуждала намного иначе. Ты была благодушнее, чем я. Мне хотелось исполнить твое желание, а вышло… — И он, окончательно подавленный, сник.

— Мне не за что прощать тебя, — сердито произнесла она и посмотрела на часы. — Я бы позвонила тебе первая, но ты своего телефона мне так и не дал… Поэтому сейчас мне кажется, что, если бы ты потерял записную книжку с моим телефоном, я не особо бы переживала… Может, я и нехорошо сейчас говорю, но разговор у нас с тобой все же получается. Мы обязаны говорить друг другу правду.

После этих слов она как-то вся засуетилась. Ладонями прикрыла глаза. Затем опустила руки и прошептала:

— Наверное, я что-то не так сказала?..

— Нет, нет… — успокоил он ее. — Ты все сказала правильно.

Он был раздражен на себя. Он понял, что его фантазии и всякие выдумки ей больше никогда не потребуются. Мало того, они могут навредить и привести к ссоре.

Она с сочувствием посмотрела на него. И он точно так же посмотрел на нее.