Теперь же он зябко кутался в оказавшийся не таким уж и теплым кардиган и чуть не плакал, пытаясь разжечь непокорную печь. Так он провозился полдня и в результате только бестолково извел коробок спичек. Скоро все тело начало мерзко поламывать, и Тимур перебрался на диван. Ставшее уже родным гобеленовое покрывало вновь превратилось в жесткий кокон, а Тимур подумал вдруг: что будет, если Антипов не придет в ближайшие несколько дней. Лекарств в доме не было. Тимур обратил на это внимание, когда осматривал комнаты. Да и зачем оборотням таблетки!

Чтобы хоть немного отвлечься от неприятных ощущений, Тимур принялся глядеть по сторонам. Взгляд его зацепился за оставленный Антиповым на стуле снуд. Нужен он был больше в качестве аксессуара, так что неудивительно, что альфа его забыл. Но шарф казался очень теплым, и Тимур, воровато схватив его, быстро намотал на шею. Никогда прежде он не обращал внимания на запах Антипова. В редкие минуты затишья они находились слишком далеко друг от друга. И потому сейчас он просто обрушился на неподготовленного Тимура. И оказался родным, смутно знакомым, таким успокаивающим и умиротворяющим. Будто говорящим: «Я с тобой. Бояться нечего». Когда отношение изменилось? Когда человек, который, в общем-то, как был гадиной, так ей и оставался, стал для него не противен? Что произошло? Это и есть Стокгольмский синдром?

Тимуру было тошно от вновь накатившей болезненной слабости, от острого одиночества, которое он так успешно не осознавал, пока Антипов не запер его в этой деревушке. Тимур всегда старался быть сильным, но что-то ломалось в нем с каждой секундой, которую он проводил вблизи Антипова. Сжавшись в болезненный комок, Тимур закусил снуд и горько разрыдался, чувствуя себя идиотски отмщенным от того, что измазал слезами-соплями несомненно дорогой шарф. Он и сам не заметил, как заснул, крепко стискивая его.

Сон был гадким, как и положено во время болезни. Тимуру казалось, что он то разрастается до невероятных размеров, то сжимается в крохотную точку.

— …Эй! Бэмби, ну давай же! Открывай глаза! — Просыпаться Тимуру не хотелось, но голос был слишком настойчивым. Плюс его обладатель не гнушался трясти больного и слабого. — Да что ж ты горячий-то такой? Черт, — «р» Антипов — а кто бы это еще мог быть? — буквально прорычал и наконец-то свалил, оставив Тимура в покое.

Зашуршал на кухне, хлопнул дверцей холодильника и, судя по писку, поставил что-то в микроволновку. Тимур анализировал звуки нехотя, то всплывая, то вновь погружаясь в туман дурноты. Зазнобило, и он поплотнее укутался в плед, зарываясь в него еще и носом. Антипов на кухне что-то делал, изредка матерясь, и Тимур, вслушиваясь в эту тихую возню, почувствовал, что его снова утягивает в сон. До забытья оставалось совсем немного, когда исчадие ада закончило свои манипуляции и вновь принялось за несчастного Тимура.

— Отстань, — канючил он, вяло отбиваясь от тянущих его вверх рук. Он устал, ему плохо, он должен лежать. — Ну почему ты просто не можешь дать мне умереть? — несчастным голосом вопросил Тимур, когда Антипов все же усадил его, аккуратно придерживая за плечо. — Ну что тебе надо? Заведи себе маленькую собачку и мучай ее. Они для этого и созданы.

— А ты для чего создан? — голос Антипова звучал крайне нежно. Тимур и забыл уже, когда кто-то так с ним разговаривал.

— Я создан для сна. И вообще, — Тимур завозился, тщетно пытаясь снова улечься, — я болею, и в этом ты виноват, так что отстань.

— Ну прости, — ласково прошептал Антипов, потираясь щекой о его макушку. — Можешь побить меня. Возможно, даже ногами, — процитировал он и фыркнул, щекотно растрепывая Тимуру волосы. — А сейчас выпей-ка горячего молока, пока не остыло.

Тимур наморщил нос и скривил губы.

— Не хочу. Не люблю горячее молоко.

Он хотел сказать еще что-то, но вдруг осознал, что самым натуральным образом капризничает. Тимур не позволял себе такого с самого раннего детства, а тут вдруг… Он нахмурился и высунул руку из покрывала. Антипов тут же вставил в нее чашку и проследил, чтобы Тимур выпил все до конца.

— Какой-то вкус странный, — проговорил тот, стараясь, чтобы голос звучал не слишком жалобно.

— Потому что там лекарство.

— Какое? — вяло поинтересовался Тимур, больше для проформы, чем из реального желания узнать.

— Самое эффективное, — тихо ответил Антипов, заваливаясь на диван и утягивая за собой Тимура, благо места хватало.

Возможно, он говорил что-то еще, но Тимур этого не слышал — заснул в процессе. Во сне он даже не шевелился и проснулся с затекшими руками-ногами, но совершенно здоровым. Не было абсолютно никаких симптомов отступившей болезни, словно Тимуру почудилось все. Но рядом трогательно сопел Антипов, удивительно беззащитный во сне. Тимур завозился, пытаясь то ли вылезти из его жаркого захвата, то ли приподняться, чтобы получше альфу разглядеть. Тот заворчал и стиснул его еще крепче, так что Тимур охнул и уперся ладонями в твердые плечи. Антипов приоткрыл глаза, сонно поморгал и притянул Тимура обратно, укладывая его на себя.

— Хотя бы полежи еще чуть-чуть, — хрипло произнес он, — не могу пока встать. И тебя не отпущу.

И снова заснул. Тимур поерзал, устраиваясь удобнее и сам не заметил, как задремал. А проснувшись, натолкнулся на внимательный взгляд уже не спящего Антипова.

— Что?

Но тот только покачал головой и размыто проворчал:

— Офигеть. Никогда так не высыпался. Эта штука реально работает.

— Какая штука?

— Меньше знаешь — крепче спишь, — хмыкнул Антипов и щелкнул Тимура по носу. Ловко перехватил взметнувшуюся ладонь и вывернулся, оставив омегу на диване. — Я тебе теплой одежды принес, переоденься. Почему так холодно? — спросил он, перебирая специи.

— Потому что я так и не смог растопить печку. А электричества нет, — Тимуру было хорошо. Его кокон еще хранил их совместное сонное тепло. Вылезать в стылый холод и переодеваться в не гретую одежду он не хотел категорически.

— Уже есть. Переодевайся, — поторопил его Антипов, подкидывая яркий апельсин.

— Не хочу, — сморщился Тимур. — Холодно.

И уже приготовился услышать какую-нибудь пошлоту из категории «Давай согрею», но Антипов молча вышел в коридор и вернулся с объемной сумкой.

— Вот, — он сгрузил ее на колени Тимуру, — выбери, что нравится.

Конечно, Тимуру было любопытно. Он любил шмотки, любил шоппинг, и ему уже сто лет никто ничего не покупал. Он медленно доставал дорогие и такие классные брюки, толстовки, свитера, расправлял их на коленях, как-то даже забыв, что в комнате холодно. Разглаживал складочки и пытался убедить себя, что просто не имеет права брать что-то из этих вещей.

— Определился? — Антипов ловко покручивал между пальцев нож и выглядел так, будто мог читать Тимуровы мысли. Более того, казалось, он четко знает, как заставить сделать выбор. С Антипова, полудурка, сталось бы переодеть его насильно, так что Тимур быстро отобрал понравившиеся вещи, идиотски успокоив себя, что они ни в чем не виноваты, и если уж куплены — надо носить.

Антипов протянул свободную руку и ухватил аккуратную стопочку, взамен сунув Тимуру в руку высокий стеклянный бокал теплого глинтвейна. Тимур медленно цедил алкоголь и вытягивал наружу отчего-то запрятавшуюся глубоко внутри злость на Антипова. Каждым словом, каждым движением тот затягивал его в какую-то мутную зыбкую топь, название которой Тимур подбирать не хотел.

Ненависть исчезала, таяла под взглядами, ненавязчивой заботой, уверенностью сильного самца. Но Тимур культивировал ее, накручивал себя, вспоминая Колю, рыдающих омег, которые пасли Антипова у дома, крутой тачки и универа. Везде. Они окружали и преследовали его, и Тимуру было одновременно жаль их и брезгливо от такого самоунижения. Ненависть, скрипя, поддавалась. Жару поддавал и алкоголь, ощутимо давший Тимуру по мозгам. В итоге, пока Антипов готовил что-то аппетитное из морепродуктов, Тимур старательно сверлил дыры в его широкой спине, выгодно обрисованной мягкой тканью футболки.