Олег напрягся и явственно потянулся из захвата. Дем медленно отпустил его и тепло посмотрел в строгое лицо, ловя неожиданно суровый взгляд.

— Ты думаешь, что я пойду на аборт?

Это было настолько странным, такой невероятной чушью, что он даже растерялся. А потом покивал:

— Конечно пойдешь. Срок еще позволяет.

— Если бы я хотел избавиться от этого ребенка, я бы уже сделал это. И скорее всего, ты бы об этом ничего не узнал.

— Так, — Демьян чуть отодвинулся, разворачиваясь к Олегу корпусом. — Что за идиотизм, Олежа? Не смешно. Бери документы, поехали, — он поднялся с дивана и потянул Олега за собой, но тот, тихоня и послушный омежка, вдруг зыркнул зло и уперся.

— Я не поеду, — сказал тихо. А Демьяна от этого тона, от жесткого, непривычного взгляда словно кипятком окатило. Поднялась агрессия, всегда бывшая рулевым в поступках Демьяна, но тихо спавшая после встречи с Олегом.

— Ты нормальный? — рявкнул он. Но Олег, вместо того, чтобы испугаться, как и положено тихому и скромному омеге, спасавшемуся от Демьяна бегством в не таком уж далеком прошлом, насупился и скрестил руки на груди.

— Я не стану убивать своего ребенка.

— Какого ребенка? — возопил Дем. Хотелось схватить Олега за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы дурь в голове высыпалась или снова укатилась в глубины хороших мозгов. — Нет ребенка. Есть оплодотворенная клетка. И все. И сейчас мы едем ее вынимать. Ты же ногти стрижешь? Не плачешь над каждым, нет?

— Ты нормальный, такое сравнивать? — рявкнул Олег в ответ. — Я не поеду. И этого ребенка рожу.

— Да я за шкирку тебя оттащу и к креслу привяжу!

— Не имеешь права, я совершеннолетний и вменяемый!

— А вот с этим я поспорю! Собирайся, живо!

— Демьян, — а-тесть говорил не громко, но отчетливо даже в шуме разгоревшейся ссоры. Сказывалось военная школа. — Пойдем поговорим.

Дем шумно выдохнул и встряхнулся. Остыть ему действительно нужно было. Внутри все кипело от негодования на внезапное тупое — охренеть просто, насколько тупое! — упрямство Олега. Он вышел из гостиной и лупанул дверью, хоть так вымещая злость.

— Не настаивай. Не дави на него, — Иван Александрович был спокоен и невозмутим.

— Вы предлагаете его усыпить и обратиться к кому-нибудь левому? — этот вариант, по мнению Демьяна, был самым оптимальным в их случае. Тянуть было нельзя, а Олег явно внезапно отупел — не иначе последствия беременности.

Иван Александрович помолчал, рассматривая клеенку на столе, а потом поднял тусклый какой-то взгляд:

— Даже если отбросить тот вариант, что левые врачи вполне могут убить Олежу, ты правда думаешь, что он когда-нибудь простит тебе это? Подумай, прежде чем ответить.

— Когда-нибудь простит.

— Не простит, поверь мне. И ты сам это знаешь.

— А что тогда делать?! Что мне делать?! — горло давили паника и отчаяние, такое душное, страшное, что кололо глаза.

— Ждать. И молиться.

— Молиться? Вы в своем уме?

— Он сбежит.

— Что?

— Сделаешь хоть что-то против его воли, и он сбежит. Ты будешь искать его и потеряешь время. А потом будешь волосы рвать, потому что окажется, что время — это все, что у вас было.

— С чего вы это взяли? Откуда знаете? — зло выпалил Дем.

— Да потому что я был на твоем месте, — рявкнул в ответ Иван Александрович и словно приоткрыл на мгновение дикую, исходящую агонией боль внутри. Одним махом подписал приговор. Все, на что надеялся Дем, перечеркнул жирной ломкой линией.

— И что делать? — срываясь, часто моргая в попытке хоть как-то удержаться в этой вмиг искривившейся реальности, вновь спросил он.

— Искать врачей. Время идет, технологии не стоят на месте. Верить в Олежу, поддерживать, придавать сил. И жить, Демьян. Каждую минуту с ним. Финансово я вас прикрою.

Это было не то, совсем не то. Демьян рвано вдохнул, горечь, терзавшая горло, рванула вверх, защипала нос и потекла из глаз. Так забыто, непривычно. Отчаянно. Демьян заметался, силясь остановить все это, закрыться от Ивана Александровича. И не смог. Сорвался во всхлип, и дал старт безнадежным рыданиям.

— Поплачь, — тихо проговорил а-тесть, стискивая в таком нужном объятии, незнакомом лишенному отцовского внимания Демьяну. — Потом нельзя будет. А сейчас плачь.

И Дем рыдал, перемежая всхлипывания попытками что-то объяснить, попросить, потребовать, а Иван Александрович кивал, обнимал его и похлопывал по плечу. Слезы кончились, Демьян напился воды и умылся. Странная опустошенность внутри оказалась приятной — позволяла собраться с силами и мыслями.

— Прежде всего, не поддавайся панике. Надо найти врачей и переговорить с ними. Если потребуется, поедете заграницу. Там и специалисты получше, и условия.

Демьян кивнул, мысленно перебирая знакомых и выискивая среди них тех, кто хоть как-то мог быть полезным.

На тихий шорох у двери среагировали оба. Олег помялся у порога, а потом прошел к столу и сел на последний свободный стул.

— Что решил? — спросил он у Демьяна.

— Что будем классными родителями. Ты баловать, а я строжить.

Олег положил локти на стол и оперся подбородком о скрещенные кисти.

— А если будет омега?

Демьян вздохнул:

— Тогда будем баловать оба.

Олег расхохотался и протянул руку. Дем стискивал его тоненькую ладонь и гнал от себя мысли о том, сколько еще раз сможет сделать это.

Все эти неполные семь месяцев он был как в аду. Демьяну казалось, что кто-то анестезировал его изнутри. Врачи сменяли друг друга, не давая ни малейшей надежды, он улыбался Олегу, нежил, баловал его и любил, любил, любил с разрушающим отчаянием. Изображал радость, когда Олег прикладывал его руку к дергающемуся изнутри животу, кивал его восторгам, ни на миг их не разделяя. Совершенно чужой, невидимый для него ребенок забирал самое дорогое. Демьян просто не мог любить его.

К концу восьмого месяца Демьян был близок к истерике. Врач все не находился, выехать заграницу не получалось. В один из вечеров, когда Олег уже спал, он курил у открытого окна на кухне, не замечая, какую сигарету по счету вытягивает из полупустой пачки. Накатившее отчаяние было таким сильным, что он, совершенно бессильный перед чем-то высшим, поднял глаза к небу.

— Пожалуйста, — попросил он впервые в жизни. — Я прошу тебя. Он все, что у меня есть. Не забирай его.

— Все будет хорошо, — раздался вдруг голос Олега, и Дем вскинулся, роняя сигарету. — Я уверен. Не знаю почему, но я совсем не боюсь. И врач найдется. И малыш мне поможет. Не переживай.

В тот момент Демьяну казалось все это милыми фантазиями, усыпляющими страхи у них обоих. Но через неделю нашелся врач. Молодой омега, грубый на грани нахальства, фыркнул в ответ на их опасения и припечатал:

— Старые пердуны просто трясутся за свои задницы. Не так уж у вас все и страшно. Родите. Вы, — ткнул он пальцем в Демьяна, — собирайте справки и бегом марш учиться правильно дышать при родах. Вы, — тычок в Олега, — делайте гимнастику вот по этим брошюрам и пейте лекарства вот по этому списку. Если чего не найдете, звоните — помогу.

— А мне зачем дышать? — несмело уточнил Дем.

— Как это зачем? — недовольно выплюнул почти отвернувшийся от них врач. — Будете при родах присутствовать. Поддерживать и подбадривать. На этом все. До свидания.

Олег с Демьяном скомканно попрощались, сунули оговоренный конверт и выкатились на улицу. И впервые синхронно улыбнулись, переглянувшись. Были среди всей встреченной вереницы врачи, которые обещали успех, но впервые встретился тот, который сам был в нем уверен.

— Он мне нравится, — довольно сказал Олег, и Дем прижал его к себе, согласно кивая.

Дмитрий Витальевич сдержанно хвалил Олега за успехи, хмурился и стискивал челюсти, когда тот задерживался со сдачей анализов или еще как-то нарушал выстроенную им идеальную схему. А потом оставлял в кабинете одного Дема и вполголоса орал на него, совершенно не выбирая выражений, так, что мощный альфа скукоживался на жестком стуле почти вполовину.