Именовать «высочеством» меня стали сразу после коронования моей супруги. Хотя я и раньше мог на это претендовать. В конце концов, еще мой отец был признан имперским князем. Однако я не наглел. Титул желательно подкрепить чем-нибудь существенным. И если раньше «высочеством» меня называли скорее в желании подольститься, причем не самые влиятельные правители, то теперь меня в качестве высочества признали все соседи.

Не воспользоваться этим было глупо, и я окончательно ограничил городские вольности в Курляндии. Ландтаг имел право заниматься только внутренними делами города. Выбирать себе правителя они больше не могли. Ну а поскольку все более менее важные посты занимали лояльные мне люди, недовольных практически не оказалось. Да и те бухтели потихоньку, больше по привычке. Возможно, опасаясь моих соглядатаев.

Нужно сказать, что к концу 1680-х, моя разведка вышла на новый уровень. Теперь я узнавал новости в своей стране и за рубежом намного быстрее, чем мои конкуренты. И переделанные голландские корабли, развивавшие приличную скорость, очень мне в этом помогали. Надо бы теперь все-таки постараться и сделать клипер. Пусть даже в единственном экземпляре. Поскольку путешествовать между Ирландией и Курляндией я собираюсь постоянно.

Немудрено, что заполучив свои глаза и уши при дворе Людовика XIV, я захотел узнать о нем как можно больше. Фигура он неоднозначная, сильно влияющая на мировую политику, но стоит ли его убирать? Чем дольше правит Людовик, тем в большую яму скатывается Франция. На одной только любви короля-солнца к роскоши Курляндия зарабатывала бешеные деньги. В Версале появился Янтарный кабинет, Хрустальная комната и Зеркальная галерея. В моих интересах было, чтобы Франция оставалась достаточно сильной, и смогла сдерживать ослабевшую Англию. И чтобы после смерти Людовика она не смогла удержать своих завоеваний.

— Посмотрим, что там со здоровьем его величества, — пробормотал я, просматривая бумаги. Вопрос был далеко не праздный — если мне все-таки понадобится срочно убрать Людовика, следовало сделать это так, чтобы никто не заподозрил руку Курляндии.

— Позволю себе заметить, что его величество лечат отъявленные шарлатаны, — скривился Генрих. — Они абсолютно игнорируют все открытия Курляндской Академии.

— Да если б только французы были такими спесивыми! — хмыкнул я. — В других странах дело обстоит не лучше. Часть наших изобретений принимается, а часть отвергается напрочь. В том числе медицинская. Жена Вильгельма Оранского так и не согласилась на прививку от оспы, несмотря на пример собственного мужа.

— А его величество Людовик и вовсе считает, что все самое лучшее и передовое производится во Франции, — согласился Генрих. — Даже то, что в Курляндии приходится закупать предметы роскоши, он переносит очень болезненно.

— Если король доверяет собственное здоровье шарлатанам — это его дело, — отмахнулся я. — У него аж три медика рядом, причем все трое закончили Сорбонну.

— Ваше высочество, да вы только почитайте, чем они занимаются! — обычно невозмутимый Генрих раскраснелся. Даже интересно — что могло вывести из себя столь спокойного субъекта.

От чтения доклада, повествующего о том, как над Людовиком издеваются его врачи, у меня волосы дыбом встали. Один из докторов, посчитав, что главным источником инфекции являются зубы, выдрал их у короля. Все. Попутно сломав челюсть и выдрав большую часть неба. В целях дезинфекции, он обработал Людовику дырку в нёбе 14 раз раскалённым железным прутом, и всё выжег. И да, если кто-то до сих пор не впечатлился — проделано все это было без наркоза.

— Кажется, мне впервые в жизни потребуется нюхательная соль, — пробормотал я, отрываясь от бумаг. — Боюсь, что от дальнейшего чтения данного документа мне станет плохо. А я-то не верил, когда мне доносили, что во время трапез у короля вино из носа выливается.

— Там еще и пища застревает, которую приходится вынимать через нос. И пахнет его величество… не лучшим образом.

Казалось бы — разогнать таких врачей куда подальше! Но Людовик продолжал пользоваться услугами шарлатанов. По их рекомендации он каждый день пил слабительное, результаты чего тоже не замедлили сказаться на его здоровье. На пятой точке короля появилась опухоль. И удаляли ее тоже без наркоза. Полагаете, что на этом всё? Вы недооцениваете энтузиазм королевских врачей!

После тяжелой операции Людовику еще и кровопускание сделали, а потом отправили в церковь помолиться о здоровье. Мало того, ему пришлось еще и отсидеть два часа на королевском совете, сидя на покоцанной заднице, поскольку даже такая вещь, как операция, не имела права нарушить устоявшийся порядок дня Версаля^[7]. Да как он умудрился дожить в реальной истории до 76 лет?! Видимо, права древняя поговорка — если человек хочет жить, медицина бессильна.

— Ну, что ж. Полагаю, его величеству, если он и в самом деле неприятно пахнет, понравится наше новое изобретение, — улыбнулся я. В лаборатории при Академии появился-таки приличный одеколон! Вопрос был только в том, как его назвать. Я склонялся к французскому viril (мужественный). С таким названием распространять его будет проще, все-таки Париж уже сейчас считался столицей мод. Так чего не воспользоваться?

— Полагаю, его величеству понравится и новый вид фарфора, — предположил Генрих. — Из России прислали интересный образец.

О да. Чем-чем, а талантами земля русская никогда не была бедна. Крестьянский мальчишка Васька, приставленный к мастеру фарфоровых дел, довольно скоро превзошел своего учителя и создал, ни больше ни меньше, костяной фарфор, который имеет все шансы войти в историю под названием «васильевский».

Мой братец, изрядно обрусевший Федор Федорович, тут же взял гения в оборот, выдав ему единовременную премию, заключив договор, по которому парень будет получать процент с дохода от изготавливаемых изделий, и приставив учителей. Дескать, для того, чтобы торговаться с иностранцами, языки понадобятся, и грамотность неплохо было бы повысить. Ну и цену на новый продукт мы задрали до небес. Однако я не сомневался в том, что покупатели найдутся в нужном количестве.

— Ну а теперь показывай, на что мы эти деньги спустим, — вздохнул я. — Наверняка не один проект финансирования требует. Что у нас первостепенное?

— Начнем с телеграфа? — невозмутимо поинтересовался Генрих. — Не соизволит ли ваше высочество присутствовать на первом сеансе связи?

— И ты молчал? — подскочил я на кресле.

Вообще-то первый оптический телеграф Гук выдал еще в 1684-м^[8]. И я захотел постучаться головой о стену, досадуя, что сам не вспомнил о такой нужной вещи. Однако затем я взял себя в руки, и выделил денег на доработку этого шедевра в нужном мне направлении. Пусть я не великий спец, но хотя бы оптический семафор Кулибина смогу повторить! Правда, как оказалось чуть позже, я был излишне оптимистичен в своих прогнозах. И знаний мне явно не хватало. Но Гук, снабженный моими пожеланиями и деньгами, принялся за дело со свойственной ему самоотдачей. И вот, наконец, создал нужный образец!

Пока я занимался политикой и договаривался об ирландской короне, Гук не только усовершенствовал оптический телеграф, но и построил четыре промежуточные станции, чтобы проверить эффективность связи. Изобретённый им фонарь с отражающим зеркалом позволял строить эти самые промежуточные станции на больших расстояниях, и использовать телеграф и днём, и ночью. Даже в небольшой туман. Нужно ли говорить, что испытание прошло успешно? Но от подсчета, во сколько мне обойдется строительство нужного количества промежуточных станций, у меня началась амфибиотропная асфиксия. Душила даже не жаба — жабища.

К счастью, дохода Гук тоже приносил немало — он изобрел и усовершенствовал термометр-минима, барометр, гигрометр и анемометр. Спрос на такие вещи никогда не снижался. А уж какими партиями закупали парафин! Он практически весь шел на импорт. Потому как с одной стороны парафиновые свечи — это удобно и прогрессивно, а с другой — я опасался нанести вред свиноводству Курляндии. Хрюшек выращивали и для изготовления свечей в том числе.