Мать Пикея обычно говорила, что они живут в самом большом лесу Индии и Кондпода – самая старая лесная деревня. Деревня, говорила она, не была домом ни для живых, ни для мертвых. Внизу, на реке, образовалась ложбина, канава в песке, ее использовали как место кремации. Калабати говорила, что примерно в полночь там собирались души умерших, чтобы петь и танцевать. В реке был водоворот, в котором пару лет назад утонули две только что вышедшие замуж беременные женщины. Она видела лежащие на берегу трупы с ярко светящимися красными точками на лбу и решила, что точки так красиво светятся потому, что женщины вели чистую, неприкосновенную и целомудренную жизнь. Их глаза были широко открыты, как будто они еще что-то искали. Их рты также были широко открыты, как будто они до самого конца звали о помощи. В действительности, говорила она, у мертвых женщин так широко были открыты рты потому, что души покидали их через рот и забыли закрыть за собой дверь. Вечером, лежа рядом с сыном на соломенной циновке, она рассказывала ему о душах умерших людей, о богах, богинях и черной магии. Браслеты на руках и ногах матери издавали звенящие, таинственные звуки. Пикей содрогался от ужаса, со стучащим сердцем задерживал дыхание. Он внимательно прислушивался: в темноте приближались духи, стоная и тяжело дыша. Успокаивался только потому, что чувствовал теплое тело матери. Когда она поняла, что испугала сына, то нежно обняла его. От счастья послеобеденной игры в лесу, через страх долины мертвых до маминой утешающей руки… С этими эмоциями он заснул. У самой Калабати не было страха перед мертвыми. Она верила, что злые духи будут соблюдать дистанцию, чувствуя здоровую самоуверенность. Она ей обладала. Только тот, кто сомневается в себе, может подпасть под власть мертвых.

– Пока я смелая, никто не сможет мне навредить, даже мертвые, – говорила она.

Перед тем как Пикей пошел в школу, он не знал, что такое каста. Никто не рассказывал ему о том, что люди делятся на четыре главные касты и тысячи нижних каст. Он ничего не знал о многотысячелетнем собрании песен, в котором описано возникновение четырех каст. Он не имел никакого понятия о мистических первобытных существах – пурушах, делящихся на четыре категории. Он не знал тогда, что брахманы, священники, «вышли» изо рта пуруш, кшатрии, каста воинов, была создана из их рук, вайшьи, торговцы, ремесленники и крестьяне, – из бедер, а шудры, рабочие и поденные рабочие, – из ног. Мало слышал он и о высокого роста светлокожих индоарийцах, степном народе, который 3500 лет назад приехал из Центральной Азии на лошадях. Они научили лесной народ на индийском полуострове земледелию, а сами стали священниками, солдатами и правителями и образовали высшую касту. Ничего не представлял он и о темнокожем лесном народе, который стал низшей группой – крестьянами, ремесленниками или слугами, так же как семья отца Пикея, или об охотниках, которые остались в лесу и стали называться коренным народом, как его родственники по материнской линии. Когда Пикей вырос, он решил, что кастовая система почти не отличается от европейской феодальной системы и сословного общества. «Это не очень трудно понять», – говорил он обычно, когда люди с Запада жаловались, что они не понимают.

«О'кей, может быть, немного сложно», – добавлял он иногда. И рассказывал, как появилась группа, которая называется джати («рождаться»), и как она функционировала. Все джати – это подгруппы к четырем основным группам, которые обозначают четыре варны – слово на санскрите, что значит «цвет». Четыре варны – это то же самое, что и четыре основные касты, которые были описаны в старых индуистских книгах. – Есть только четыре варны, но миллионы джати, – рассказывал Пикей.

– Миллионы джати? Как же все они отличались? – спрашивали друзья с Запада, и когда Пикей отвечал, что у них это совсем не получалось, они меняли тему разговора и начинали говорить о чем-то другом. Его собственная семья не принадлежала ни к одной из каст, они были «неприкасаемыми», или «далит», он мог входить только тогда, когда кто-то открывал дверь. Это не было предметом для гордости. Но все же жизнь Пикея никогда бы не стала такой, какая она есть, если бы он не относился к неприкасаемым.

Отец нации, Махатма Ганди, хотел повысить статус неприкасаемых и назвал их «детьми Бога». Пикей считал эту формулировку прекрасной. Ганди всегда хотел самого лучшего и дал им прекрасное имя, которое могло бы облегчить ситуацию. С тех пор как индусы освободились от британцев, власти классифицировали неприкасаемых как scheduled castes[2] и предоставили им билеты на поезд со скидкой и разные льготы, чтобы они могли легче поступать в университеты и участвовать в выборах. Эти перемены были призваны улучшить низкий статус тех, кто не относится ни к какой касте. Принятые законы могли положить конец многовековой дискриминации и помочь в борьбе с несправедливостью. Ведь нужно жить так, как велят законы. Однако древние предрассудки и ценности находились в головах людей еще так глубоко, как слои первичных горных пород. Перемены должны исходить от людей, от их сердец, вывел Пикей.

С двенадцатого года жизни Лотта хотела в Индию. Она прекрасно помнит об этом до сих пор. В седьмом классе показывали фильм о Ганге: кинопроектор гудел, и солнце всходило над рекой… Она помнила дребезжащие в колонках звуки ситара[3], звон колоколов, доносившийся из храма, и паломников, спускавшихся по лестницам в реку, пока вода не доходила им до пояса. Лотта часто думала о том, что этот черно-белый фильм стал ее первым контактом с Индией. Фильм о Ганге волновал ее больше, чем все, что она изучала в школе. После этого фильма все свои сочинения она писала под этим впечатлением. Она написала длинный и проникновенный текст. Однажды она отправится туда, думала Лотта. Она хотела стать археологом. Она любила копаться в земле и искать вещи. Она мечтала о сенсационных находках и о том, как распутает клубок истории. В школе она по собственной инициативе нарисовала большую картину египетских пирамид и читала о британском археологе Говарде Картере, открывшем гробницу Тутанхамона. Проклятие, с которым столкнулся Картер, завораживало ее. У нее щекотало в животе, когда она читала, что 21 сотрудник, участвовавший в раскопках, умер неестественной смертью. Такие загадки Лотта хотела исследовать. Подростком она стала посещать библиотеку, чтобы брать там книги об НЛО, а потом отправилась в путешествие в Гётеборг, чтобы послушать там доклады о жизни на других планетах во Вселенной. Она подписалась на газету об НЛО и прочитывала каждый номер от корки до корки, горячо убежденная в том, что жители Земли не одни во Вселенной. Одновременно она мечтала о жизни, которой жили раньше. Она представляла, что родилась в XVI веке и ее семья живет в хижине в лесу. Жизнь без удобств и технических устройств. Все было просто и рядом с природой.

Его мама была единственной, кто понимал, кем маленький Пикей являлся на самом деле. Ее звали Калабати, у нее были темно-синие полосатые татуировки на лице, золотое сердце в носу и золотые месяцы в ушах. Единственное, что осталось от нее сейчас, – это латунный подсвечник в форме слона. Теперь это его любимый подсвечник. Пикей всегда думает о матери, когда смотрит на подсвечник, стоящий сейчас на каминном карнизе в желтом доме в лесу.

В деревне ей, как правило, доставалось задание рисовать магические фигуры на стенах домов по случаю ежегодных праздников. У нее был художественный взгляд и золотые руки. Ее работы были очень востребованы, даже среди брахманов. Если приближался праздник, она вставала рано, обмазывала коричневые глиняные стены хижины коровьим навозом и начинала их украшать. Заканчивая работу в доме у одной семьи, она сразу же принималась за работу в соседском доме. За день до праздника Калабати ходила с рассвета до заката от дома к дому и рисовала людей с тонкими ногами и руками, вьющиеся растения и цветы с тонкими листьями. Белый цвет, которым она рисовала на терракотово-красных глиняных стенах, она сделала сама из рисовой муки и воды.