- Да, - вырвалось и у меня. - Сказочная, неправдоподобная поездка. Начинаешь верить не только в официальное, так сказать, братство народов, но и в интерес друг к другу... А мы-то - лопухи! Никто не вспомнил стихов Рудаки или Омара Хайяма...
- Не подготовились, - хмуро кивнул Михаил. - Ты не помнишь?
- Про вино помню, а удобно?
- Их великий поэт! Чего ж неудобно?!
Неловко лыбясь, как деревенский дурачок, я подошел к одному из секретарей СП с более или менее еще незакаменевшим лицом, пробормотал, что вот, помню стихи Хайяма, не прочесть ли? Тот шепотом спросил разрешения у "классика", но, к моему удивлению, "классик" еле заметно покачал головой: не надо. Вот те раз! А хозяева, принимавшие нас, продолжали хвалить наши книги, цитировали Пушкина и Маяковского, и наливали, наливали... В ответ наш краснолицый главный писатель сказал:
- Мы любим вашего замечательного народного героя, остроумного и мудрого Ходжу Насреддина... Однажды, говорят, Ходжа Насреддин пошел на базар и увидел, как один жадный торгаш обманывает бедняка... - Краснолицый литературный вождь, наиздававший, как я немного позже узнал, в СССР и в странах соцлагеря столько своих книг, что вышел на второе место после Ленина, но внешне очень скромный, с тихим голоском, довольно гладко пересказал одну из многочисленных баек про Ходжу и заключил: - Я поднимаю этот тост за мудрость вашего народа, за юмор вашего народа, за счастье вашего народа!
Переглядываясь, восторженно (мол, какой молодец большой русский гость!) ему аплодировали все, в радиусе пяти-шести километров. А я, сокрушенно утирая лоб платком, осознавал: вот, значит, как!.. из всех нас ОН подготовился. И этого было достаточно. А я со своей самодеятельностью мог только спутать годами налаженный ритуал торжественной встречи. Но это я позже понял. А тогда подумал: ничего, как-нибудь в другом месте отблагодарю стихами Омара... Мы, русские провинциальные писатели, тоже не лыком шиты...
И вот - Дворец радости. О, мой сосед по палате, досточтимый господин с пробитой головой, лежите и не двигайтесь - я вам изображу, как в телевизоре, то, что я видел, в лицах. Ну, прежде всего, конечно, я никак не похож на цветок розу... и не похож на мальву... или еще на какой огненный восточный цветок... Но представьте - цветы, цветы, цветы. Я уж не говорю: фонтаны, фонтаны... И чекисты, чекисты... И золотозубые, золотозубые... И все ждут, когда приедет САМ. Мы товарища Гейдара Алиева еще не видели, но сегодня увидим. Это он принимает нас во Дворце радости. Мы стоим в холле под белой лестницей, напротив дверей, выстроясь в линейку. Здесь писатели пятнадцати республик, в большинстве своем люди пожилые, много фронтовиков. Наш руководитель волнуется, достал листочек, шевелит губами. И почему-то невероятно душно. То ли вентиляторы не справляются (на улице жара, бродят грозы, но дождя все нет и нет), то ли сказываются три или четыре дня (я уже путаюсь) наших экскурсий по виноградным полям, где стоят белые столы и течет сладкое шампанское рекой... Сердце почему-то очень гулко колотится в грудной клетке, и время от времени поворачивается, как боксерская перчатка, чтобы ударить как-то иначе... Господи, лишь бы сознание не потерять, вот будет стыд.
Наконец, некое дуновение прошло по Дворцу радости - подъехали машины, и се - шагает впереди свиты, победительно улыбаясь всеми зубами, высокий, совершенно лучезарный восточный человек. Почти без акцента обращается к нашему "классику", что-то говорит о значении письменного слова в деле воспитания человека будущего и показывает рукой вверх. И сразу же туда устремляются молодые смуглые с небольшими усами мальчики в штатском, а золотозубые девушки устраивают живой коридор, кланяясь и роняя на ковры лепестки белых роз. И Хозяин рядом с нашим Первым идут, скромно потупясь, на второй этаж, и мы, естественно, следом. Где-то на середине лестницы у меня темнеет в глазах, закружилась голова. Я хотел было приостановиться и опереться о гладкие мраморные перила, но словно боком наткнулся на железный борт грузовика - с улыбкой меня подвинул прочь один из малозаметных людей. Я не понял, почему он это сделал, но машинально пошел-таки вместе со всеми дальше, надеясь, что до стола дойду, а там коньячок мне поможет... Нас предупредили, что нужно садиться только на свое место: "Ищите карточку с вашей фамилией". Столы стояли буквой "П", и стулья были поставлены только с внешней стороны столов. На вершине "П", прямо посередине, уже восседал, склабясь, но глазами как бы уйдя в глубокие раздумья, Гейдар Алиевич, справа от него шмыгал носом наш багроволицый "классик", слева прикипел к стулу массивный человек серого цвета, с седыми усами, со стальными глазами. Он ни разу не улыбнулся, и я до сих пор не знаю, были ли у него зубы золотые, как у большинства, или обыкновенные. Он на протяжении всего вечера угрюмо сопел, разглядывая гостей одного за другим. Я, шатаясь, тащился мимо стульев и никак не мог найти свою карточку. Я уже обогнул угол и пошел к "президиумному" столу, как меня снова кто-то остановил незаметным движением - мне почудилось, я наткнулся на невидимый сейф. Кажется, это сделал улыбающийся официант.
- Извините, - пробормотал я. - Не могу найти своего места. Моя фамилия такая-то...
- Спасибо, что обратились ко мне, - отвечал человек в белом костюме. И показал рукой в дальний конец. - Там ваше место. Приятного аппетита!
И точно - вернувшись туда, откуда я начал свое унизительное путешествие, я понял, что проглядел свое место по той простой причине, что моя карточка упала "лицом" вниз. И почему-то это обстоятельство ввергло меня в тоскливые размышления о своей никчемности на пиру жизни, о том, какой же я бестолковый, и не лучше ли попросить начальство отправить меня срочно домой, в Сибирь. (Предполагалось, что мы поедем еще в Душанбе... или в Ташкент, не помню...) Но, добравшись до места и увидев, что моя рюмка наполовину заполнена коньяком, я тут же выпил. И заозирался, ища бутылку, чтобы налить еще, но оказалось - этим занимаются официанты. А в данную минуту все замерли - и официанты, и гости: поднявшись над сказочным столом, негромко, очень негромко говорил Хозяин республики... Мне издалека трудно было услыхать, о чем он говорит, но я тоже напрягся, так как на меня несколько раз оглянулись. Может быть, я звякнул рюмкой о вилку, ставя на место... Наконец, я понял - тост произнесен, все завставали - и я тоже вскочил с пустой рюмкой, но мне тут же в нее весьма ловко из-за правого моего плеча официант что-то налил, но очень немного. Я выпил, и в небесах заиграла зурна, зазвенели бубны, и в осветившемся волшебным светом зале перед нашим столом появились феи в дымчатых платьях. Изгибая руки, они закружились, томно и сладострастно улыбаясь запрокинутыми лицами. И возник, как джин из сосуда, золотозубый пожилой человек. Он запел:
- Воды арыка бегут, как живые... переливаясь, журча и звеня... - И дальше припев. - В небе светят звезды золотые... - Господи, сколько же лет назад я слышал эту песню?.. Ее пел Рашид Бейбутов, был где-то на юге СССР такой певец, маме моей нравился. Она любила всяких цыган, и этого Рашида любила. Я хлопнул по плечу Михаила из Мурманска и сказал ему об этом, он ухмыльнулся.
- Так это и есть Рашид Бейбутов!
- Он что, не умер?! Может, сын?
- Нет, говорят, сам.
- Какой молодец!.. - Я смотрел, как движется этот старый человек в прекрасном серебряном, как паутина, костюме, как блестят его глаза, как свеж голос, и подумал: наверное, это оттого, что здешние люди ценят жизнь, как праздник. А мы, русские, татары и прочие, себя как будто на помойке нашли... Всё перезабыли: песни, игры, старые имена... - Друг!.. - обратился я, поймав секунду тишины, к далекому Рашиду Бейбутову. - Спой: "Ох, спасибо, Сулейману..."
На меня несколько человек оглянулись и зашикали. Знакомая дама покачала головой. Всё, разлюбила. И я решил пойти покурить - все равно покуда больше не наливали. Спустился по мягкому, как трава, ковру, уложенному на ступени белой лестницы, заранее вынул сигарету и показывал ее по дороге всем смуглым усатым парням, которые стояли справа и слева, как оловянные солдатики, глядя на меня:
