— И что, голосовать будете? — хмыкнул Бойцов.

— То есть? — недоуменно воззрился на него Маланин и надел очки. — Алексей Петрович, я вас не понял.

— Да у нашего народа в древности был обычай, — продолжал странно улыбаться темноликий гость. — Наши предки, если обсуждали очень серьезный вопрос, голосовали дважды. Сначала до того, как выпьют вина. А потом — когда уже выпьют. Решение считалось принятым, если только оба результата совпадали.

Но его двусмысленная шутка мало кого развеселила. Все словно ожидали: что же это такое готовит Маланин, что за театр решил устроить? И почему, как носорог, уверен в себе?

— Начинать, конечно, мне, — снова пошел в наступление Владимир Александрович, поднимаясь над столом и деловито глядя на палец. — На правах хозяина территории, так сказать. Из наших гостей Альберт Алексеевич знает всё относительно ситуации вокруг ГЭС. Алексей Петрович, может быть, не в курсе нюансов… да и Сергей Васильевич давненько не был в наших краях… Конечно, и точка зрения бывшего строителя Хрустова небезынтересна. Итак, я — лишь голые факты. Если что недостаточно точно сформулирую, Григорий Иванович поправит.

Губернатор перекинул взгляд в сторону двери — охранник в пятнистом тут же удалился, закрыв ее за собой.

— Итак, в девяносто втором году вышли известные указы Ельцина о приватизации, — начал губернатор Сараканской области. — В девяносто третьем наша ГЭС, которую, кстати, я тоже строил, перешла со всем имуществом во владение РАО ЕЭС, так? Москва забрала всё, кроме, понятно, объектов социального назначения. Вся социалка была брошена на содержание муниципалитета. Я с Валевахой говорил, не далее, как сегодня, — он в обиде на Чубайса. Дальше. Заметим, что акционирование ГЭС происходило в год, когда на территории Саразии не было разграничения госсобственности. Тогда объекты ТЭК могли быть собственностью как государства, так субъекта Федерации. Григорий Иваныч, который был тогда у «руля», может подтвердить, так?

Семикобыла, утирая мокрый лоб платком, кивнул. Видимо, старик еще не отошел от полетной тряски. Васильев выглядел лучше — лицо было, как каменное, с трещинкой неистребимой усмешки.

— Далее, господа. В результате передача станции Москве была проведена без учета интересов территории. И к тому же, как заметили юристы, не было соответствующего решения правительства. Все делалось нахрапом.

— Минуту, — сморщившись, продундел в нос Туровский. — Владимир Александрович! Я могу кое-что уточнить объективно, так как, надеюсь, вы помните, в те самые дни, поссорившись с новой дирекцией, я уехал из этих мест.

— Да-да, конечно, — согласился Маланин, не ожидая, впрочем, от Валерия Ильича поддержки.

— Тогдашний зампред мингосимущества Мостовой утвердил право вашего «Сарэнерго» покупать здесь электроэнергию по отпускным ценам ГЭС. То есть, Саразия покупала ее очень дешево, почти даром. Мы же отдаем на оптовый рынок киловатт-час за 3 и две десятых копейки. Смешно!

— Но, во-первых, — остановив взглядом Маланина, зашевелился старик Семикобыла. — Что я хотел сказать?.. Да. Энергию нам давали ровно столько, сколько нужно для внутреннего потребления.

— А вам тоже хотелось торговать? — как бы невинно осведомился Никонов. — Понятно, ведь вы тоже строили ГЭС.

— Именно! — обрадовался поддержке (или кажущейся поддержке) Маланин. И посмотрев секунды две на палец, пояснил. — Дело даже не в этом. Это как хлороформ — что давали по дешевке. До поры до времени. Потому что нынче уже заявлено: льгот больше не будет. Почему?! Красноярск и Иркутск добились такой приватизации своих ГЭС, что учли интересы своих регионов, тариф очень низкий. А мы, если нам начнут давать энергию с нового года как всем прочим, будем платить… два с лишним рубля! «Спасибо»! Альберт Алексеевич, для того ли мы строили?! Вот я и подал в суд на нашу родную, дорогую ГЭС!

Васильев, невозмутимо глядя перед собой, молчал. О чем он думал? Чью сторону примет?

Хрустов, как мне кажется, толком не слушал этот разговор, шкрябал пальцами бородку и растерянно бегал глазами. Мы с ним переглянулись и, я надеюсь, похоже думали. О чем вы, господа начальники?! Я, например, пролетев над разбухшим морем, ощущал со страхом, почти физиологическим, как ощущают прилив собственной крови к голове, — медленный и неуклонный подъем воды к макушке плотины. Неужели они этого не чувствуют?!

Может быть, им бы стоило сейчас обзванивать другие, расположенные вниз по течению, ГЭС? Если начнется неуправляемый гибельный паводок, чтобы подстраховали друг друга. А может быть, прямо сейчас бы начали стравливать воду. Но даже мне было известно: это не делалось, потому что и без того уровень воды нынешним летом в Зинтате высок и сотни поселков на берегах подтоплены, а с открытием створов могут быть просто снесены.

А начальники между тем продолжали препираться:

— Если ваш Чубайс поднимет для нас тарифы…

— Тарифы поднимает не Чубайс, а правительство!.. — цедил в ответ Маланину Туровский.

— Не имеет значение! Одна шайка-лейка! Если они поднимут, они сокрушат нашу область, сокрушат бюджеты заводов и городов.

— Но, кстати, именно Чубайс предложил недавно сохранить для Сараканской области льготный режим еще на два года.

— Кто этому поверит?! Это лишь для того, чтобы я забрал иск из суда! А он бы засветился, как благодетель!

— Чубайса можете обвинить в чем угодно, но только не в том, что он не держит слово, — бросил Валерий Ильич. И кажется, опрометчиво сделал.

— Да?! И где машина «Волга» на каждый ваучер любому гражданину России?! — победоносно сверкнул очками Маланин и налил себе воды в буфер. — Я ему написал письмо: дайте гарантию хотя бы лет на десять! Мы же должны планировать, нормально жить. Он не ответил! Так что мой иск остается в действии.

Васильев, наконец, разомкнул сухие уста, которые в прежние годы казалось все время таящими усмешку, а нынче, как мне показалось, они скрывают разве что страдание.

— Вы хотите отменить приватизацию, Володя?

— Мы хотим отменить ее в той форме, как она была проведена! «О применении последствий недействительности ничтожной сделки по приватизации ГЭС». Наши аргументы, Альберт Алексеевич. Еще в девяносто третьем году Конституционный суд России признал неконституционным пункт указа Ельцина о внесении гидростанций, находящихся на территории сибирских регионов, в уставный капитал РАО. Во-вторых. Как я уже говорил, согласно действовавшей тогда Конституции имущество ГЭС могло находиться и в федеральной собственности, и в нашей. Во время приватизации это не было в документах уточнено и учтено. И вопрос о праве собственности на имущество самой ГЭС также не был решен. Просто отдали РАО — и всё! Мы требуем от ГЭС, чтобы она вернула имущественный комплекс в федеральную собственность. А РАО ЕЭС должна вернуть акции ГЭС в госсобственность, это восемьдесят процентов.

Туровский, театрально опустив веки, с кислой миной слушал слова бывшего комсомольского секретаря УОС, парня не самого умного и даже трусоватого.

А у меня в памяти мелькнули стихи Пушкина: «Как изменилася Татьяна, как быстро в роль свою вошла».

— Начальник прессслужбы РАО ЕЭС недавно ответил вам, — проскрипел Валерий Ильич. — «Иск является необоснованным». Торговля по поводу тарифов неуместна. Рынок ест рынок.

— Вот! — показал на директора ГЭС выгнутой ладонью, как Ленин, Маланин. — Весь ответ!

— Нет, не весь. — Туровский все поглядывал на Никонова и Бойцова, но те молчали. Ищук же и вовсе сидел, отстранясь и играя пальчиками по краю стола, как на пианино. — Если вы требуете национализации, вы должны доказать, что были нарушены интересы Российской Федерации, а не интересы Сараканской области.

— Значит, Федерация — сама по себе, а наша область — сама по себе?! Федерация — это Москва, ее вожди. Я понимаю, если мы выиграем, многие в Сибири, и не только в Сибири, воспрянут, начнут судиться с олигархами и прочими волками, чтобы вернуть несправедливо отнятое.

— Вы выиграете шиш у шарика, — жестко ответил Туровский.