Было ли безумием отдавать столько времени этим фантазиям, этим иллюзиям? Порой мне вспоминаются те повернутые безумцы — это было еще в Англии, когда я занимался наукой, — что слали и слали нам в институт свои сумасшедшие теории об устройстве Вселенной. И чем же писатели лучше этих ненормальных? Ведь и писатели тоже отрываются от реальности и погружаются в свои вымышленные миры — разве нет?
Но я не мог этому сопротивляться — я чувствовал себя всего лишь приемником для мыслей, что приходят и уходят по собственной воле. Теперь я понимаю, о чем говорил Галли в своем последнем эссе, в своей последней работе, которую он написал перед тем, как покончить с собой — причем сделал это с той же беспечной легкостью, что свойственна большинству его книг. Я был пленником своего прошлого и рабом своих страхов.
Я так ничего еще и не написал. Пока я тянул и выжидал, история совершила очередной невероятный поворот. Британия вновь стала свободной страной — мы все это видели по телевизору. А спустя несколько месяцев умерла Элеонора, и в Италии у меня не осталось никого и ничего — никаких оправданий тому, чтобы не вернуться в родную страну, из которой я когда-то сбежал.
И моя книга вновь изменилась — раньше я предполагал сделать Дункана эмигрантом, который встретит Джиованну по пути в Милан. Но теперь всю эту историю можно было перенести в Британию — теперь Дункан сможет покопаться в архивах и узнать правду. У меня появился последний необходимый компонент. И все, что мне нужно сделать, — взять с собой в поезд пачку чистой бумаги.
Но вот меня снова заносит в сторону. Потерять нить — так легко. Я хотел написать о двух людях, которые встречаются в поезде, понимают, что полюбили друг друга, и их жизни сплетаются воедино — а в итоге они даже не заговорили друг с другом! Я хотел написать о том, как молодой человек пытается узнать правду о своем отце — героическом человеке, готовом умереть за свои идеалы. Но все пошло совершенно не так. И все — из-за «Паводка».
В моей книге не должно было быть никакого «Паводка»; но когда я начал писать, он возник сам собой — и украл мою историю, и события развернулись по совершенно иному сценарию. Вот удивительно: самые незначительные события могут повлечь за собой кардинальное изменение всего. Что страшнее — умереть за то, чего ты не должен был совершать, или умереть за то, что не должно было даже существовать?
Придется опять начинать все с начала — я вас очень прошу, пожалуйста, забудьте все, что вы сейчас прочли. Это был лишь черновой набросок. А что касается настоящей книги, той, что неотступно меня преследует, — похоже, мой поиск еще не закончен. Но я знаю, что где-то она существует.
Вспомним Великую Библиотеку Галли — такая идея действительно у него была, хотя все рассказы, которые Дункан читает в моем романе, конечно, придумал я сам. Надеюсь, я не оскорбил Галли своим плагиатом — в конце концов он сам говорил, что любое сочинительство — та же кража. Роман, который я ищу, стоит где-то на полках — кто знает, где именно? И где-то стоят все до единого варианты, которые я еще напишу в своем поиске, и где-то есть даже те, которых я не напишу никогда. И где-то в этом грандиозном собрании книг есть и история моей жизни — книга о том, что со мной происходит; суждено ли мне завершить эту работу или же мне предстоит повторить судьбу «Летучего Голландца» и вечно скитаться в поисках книги, существующей у меня в воображении, — в поисках пристани, которую я не найду никогда и нигде. Там есть не только история моей жизни, но и истории всех жизней, которые я мог бы прожить, — и та, где я не уехал из Англии, и та, где я женился на девушке, которую встретил тогда, давно. Там есть и истории вашей жизни, все возможные варианты (их число велико, но все же конечно). В некоторых из них вы никогда не прочтете то, что я написал, а в некоторых не только прочтете мою историю — наши жизни переплетутся гораздо теснее и интереснее, чем это бывает при тех суховатых и бессодержательных отношения, что связывают автора и читателя. А где-нибудь в уголке этой колоссальной библиотеки есть книги про жизни, в которых эту историю сочиняю не я, а вы — а я всего лишь один из читателей.
Работа близится к завершению. Я сижу, разложив на коленях исписанные листы — словно разобранные сломанные часы. Попытаюсь собрать их еще раз — вот только будет ли лучше? Завтра утром я опять сяду в поезд, с чистым блокнотом под мышкой.
С тех пор как Элеоноры не стало, прошло почти два года. Теперь мне уже легче ее вспоминать — боль притупилась. Я уже позволяю себе кое-какие мысли, которые не так давно казались мне мерзкими и отвратительными. Меня уже не пугает, что я могу встретить другую женщину и жениться еще раз.
Открою еще одну тайну, последнюю — расскажу про свою мечту, что я хранил в сердце все эти годы, хотя и не смел себе в этом признаться. Мечта, что опять захватила меня так живо, как это было уже не раз — только на этот раз я уже ей не противился.
Я сижу в поезде; в купе входит девушка и садится напротив. Я поднимаю глаза и вижу, что это она — та самая, которую я потерял столько лет назад. В воображении я вижу ее такой же, какой она была тогда, — юной и задорной. А вот меня годы поистрепали. Сперва она меня не узнает, но потом до нее доходит, кто я, и тогда она радостно говорит мне, что ей так меня не хватало, что все эти годы она ждала меня и надеялась на новую встречу. Словно наши души погребло под слоем пепла и, закаменев в этом пепле, они не могли прикоснуться друг к другу — но теперь вырвались на свободу и встретились. Нежные, теплые объятия — после стольких лет в разлуке!
И вот мы уже муж и жена — помолодевшие от счастья, — мы лежим в постели. Мы только что занимались любовью, и это было восхитительно, а сейчас мы лежим рядом, и она спрашивает меня, о чем я думаю. Я отвечаю, и она не хмурится и не выказывает раздражения и досады. И не обижается, когда я говорю, что обдумываю начало романа — романа, который когда-нибудь напишу, о двух людях, что встретились в поезде. Она просит меня рассказать ей побольше об этом романе, а я начинаю описывать первую сцену: книга начнется с аварии — машина проламывает ограждение скоростного шоссе и падает вниз по склону. И она говорит, что ей интересно, что было дальше.
notes
Примечания
1
В Великобритании билеты разных цветов обозначают право пассажира на скидку в определенные дни (рабочие, выходные, дни студенческих каникул и т. д.). — Здесь и далее примеч. пер.
2
«Кража» (ит.).
3
«Рассказы о невозможном».
4
Брукхэвен — Брукхэвенская национальная лаборатория; Независимый научно-исследовательский центр в Кэмп-Аптоне на Лонг-Айленде, шт. Нью-Йорк. Финансируется девятью университетами северо-восточных штатов по контрактам с федеральным правительством, в том числе с Комиссией по атомной энергии.
5
В настоящее время Сент-Панкрас признан самым крупным памятником викторианской готической архитектуры Великобритании; построен в 1868 г.; грандиозный зал более 300 м в длину, более 100 м в ширину и около 45 м в высоту не имеет опорных колонн; позже был достроен фасад, включающий современную гостиницу на 500 мест.
6
все вместе (фр.).
7
В 1933–1938 гг. в Нюрнберге проходили съезды национал-социалистической партии Германии. Скорее всего речь идет о съезде 1933 года — Съезде Победителей. К слову: 1933-й — Съезд Победителей; 1934-й — Съезд Рейха; 1935-й — Съезд Освободителей; 1936-й — Съезд Чести; 1937-й — Съезд Трудящихся; 1938-й — Съезд Великой Германии; 1939-й — Съезд Мира (запланирован, но не состоялся ввиду нападения Германии на Польшу и начала Второй мировой войны). Каламбур истории.
