История, которую ты читаешь в поезде, — история хрупкая и деликатная. Как ни старайся следить за сюжетом, его очень легко потерять в чаше чужих разговоров, сквозь которую тебе поневоле приходится пробираться. Эта девушка не даст тебе спокойно почитать, Дункан. Нечего и пытаться. Ее зовут Джиованна.
Джиованна родом из Кремоны. С детства ей страстно хочется уехать оттуда — куда угодно. Она едет в Милан и поступает в университет; и многие молодые люди в нее влюбляются, и она тоже влюбляется в молодых людей, но вот беда — они никак не совпадают: среди тех, кто хочет ее, нет ни одного, кого хотела бы она. И иногда она думает, что в конце концов ей суждено стать одинокой старухой в черном, которая будет сидеть на балконе и глядеть вниз, на мир, полный сожалений и неудовлетворенных желаний. Можно, конечно, поступиться высокими идеалами и выйти замуж за Фабио: он милый, но жутко нудный в своих непрестанных попытках ей угодить. Фабио переезжает в Цюрих и до конца своей жизни каждый год присылает ей на именины открытку.
Вскоре ей надоедает учеба, она бросает университет и устраивается на работу в фотоархив. Ее берут на это место, потому что хозяину она нравится, и ему хочется с ней переспать, однако ему так ни разу и не удается затащить ее в постель; зато с работой она справляется отлично — подбирает в архиве подходящие фотографии для иллюстраций по заказу издательств, рекламных агентств и других клиентов. Например, для проспектов турфирм — виды Парижа, Стамбула, Вены и других городов мира. Тадж-Махал, снятый и в яркий полдень, и в тихий прохладный вечер, и даже ночью — кадр сделан с большой выдержкой, и на снимок наложено изображение полной луны. Джиованна предпочитает работать именно с этими фотографиями для турфирм и бюро путешествий. Но в хранилище есть и другие: портреты анонимных моделей, фотографии автомобилей всех марок, и еще много всякой всячины, — и всем этим тоже приходится заниматься. Фотографии новорожденных младенцев, покойников, каких-то механизмов. Джиованну уже начинает раздражать эта работа, и не только потому, что время от времени хозяин позволяет себе отпускать в ее адрес скабрезные замечания. В комнате, заполненной снимками городов и красивых видов (все фотографии подписаны, разложены по папкам и зарегистрированы в картотеке, словно коллекция мертвых бабочек), она почти физически ощущает, что там, за стенами, есть целый мир, который вращается без нее.
Она не стала рассказывать Дункану обо всем этом; и когда она встала и пошла в туалет, он тут же воспользовался возможностью, чтобы вернуться к чтению.
Странная девушка сидела в кафе довольно долго. Она заказала еще один вермут — его тоже принес Луиджи. Молодой человек не сводил с нее завороженных глаз. Он сравнивал девушку за столиком с тем образом, который хранил в памяти с того дня, когда впервые увидел ее в окне автобуса. Работа не клеилась — он путал заказы и неправильно давал сдачу. Она сидела за угловым столиком больше часа, неспешно потягивая свой вермут. Когда она изредка отрывалась от своих записей, она печально смотрела куда-то в пространство. А потом — Луиджи в эту минуту был занят с другим посетителем — девушка резко встала и стремительно направилась к выходу.
— Эй, подождите! — Молодой человек ринулся следом. То, что она попыталась уйти, не заплатив по счету, для него было скорее предлогом, чем причиной. Она быстро вышла на улицу, он — за ней. Она побежала — он тоже перешел на бег. Записная книжка вылетела у нее из рук, а может, из сумочки, и упала в канаву, и пока он наклонялся, чтобы поднять книжку, пока он благоговейно стирал грязь с обложки, девушки уже и след простыл.
2
Приближается поворот. Ночь. Если бы вы были там, вы, может быть, и услышали бы приглушенный выстрел. Этот выстрел не «прогремел», как всегда пишут в книгах, а глухо хлопнул, как маленькая петарда или лопнувшая шина; невыразительный, непримечательный звук — и белый автомобиль врезается в ограждение и летит вниз по склону, переворачиваясь при падении.
Джиованна вернулась. Дункан оторвался от книги и, пока девушка пробиралась на свое место напротив него, рассматривал ее бедра. Наконец она села. Ее волосы казались пышнее, чем прежде, — видимо, она только что причесалась. Она увидела, что Дункан читает и явно не хочет, чтобы ему мешали, и взяла со столика свою книгу; томик в бумажной обложке раскрылся на заложенной странице, как разваливается надвое спелый плод.
В Милане Джиованна соглашается на свидание с Франко; он моложе ее на три года, работает рассыльным. Она лежит на диване у себя дома и, пока Франко с неловкостью неопытного новичка пытается справиться с пуговицами у нее на блузке, смотрит в беззвучно мерцающий телеэкран. И вдруг — экстренный выпуск новостей: лучи прожекторов выхватывают из темноты надвигающиеся танки; красноватые дуги отмечают полет трассирующих пуль, бьющих в окна, в стены, в людей. Она тянется за пультом; Франко обижен, но он слишком молод и не настолько уверен в себе, чтобы выказывать ей свое недовольство, и она делает звук погромче, как бы давая понять, что, даже если он заговорит, она все равно его не услышит. Мирная демонстрация превращается в буйный мятеж; репортер пытается посчитать, сколько людей погибло за последние двадцать минут — прямо у него на глазах. Джиованна отправляет Франко домой, а потом горько плачет: оплакивает незнакомых людей, расставшихся с жизнью, оплакивает свою жизнь, что проходит впустую.
В купе заглянул контролер.
— Все в порядке. Счастливого пути, барышня. Благодарю вас, сэр. — Придирчивый взгляд на билет. — Хм. У вас синий билет.[1]
— Да, — отозвался Дункан, — сегодня ведь «синий» день, правильно?
— Нет, сэр, сегодня скидка только по белым билетам, остальные поездки — по полной стоимости. Придется доплатить разницу. — Контролер полистал пожелтевший тарифный справочник. — Прошу вас, еще два фунта.
Дункан полез в бумажник: фунтовая купюра и четыре шиллинга мелочью.
— Боюсь, у меня не хватит. Я был уверен, что воскресенье — «синий» день.
— В летнем сезоне — нет, сэр.
— Но сейчас только апрель!
— Летний тариф, знаете ли, действует не по календарю. Если у вас нет денег, оставьте мне свои данные, а деньги переведете позже. Будьте добры, ваше удостоверение личности, я перепишу имя и адрес.
Но тут вмешалась Джиованна:
— Простите, Дункан, сколько вам не хватает?
— Нет-нет, что вы, я сам все улажу!
— Нет, все-таки сколько? Два фунта у меня есть, вот! Возьмите, пожалуйста.
— Ну хорошо, одолжите мне шесть шиллингов, а я вам потом их верну.
В пятницу, когда Дункан приехал в Лондон, у него при себе было девять фунтов и семь шиллингов. Три фунта и три шиллинга ушли на проезд, на еду и на мелкие расходы. Пять фунтов пришлось дать на лапу сотруднику Государственного архива. В следующий раз надо будет взять больше.
— Спасибо вам огромное. — Дункан спросил адрес, куда выслать деньги, но девушка лишь рассмеялась и попросила его больше об этом не вспоминать. Он приободрил себя мыслью, что раз она иностранка, то деньги, наверное, у нее есть.
Полгода Джиованна вообще ничего не делает. Она продолжает работать в архиве, еще пару раз встречается с Франко, но быстро теряет к нему интерес. Она каждый день смотрит по телевизору выпуски новостей — мир меняется слишком быстро, и все так непонятно. Идеологии сменяются так, что и не уследишь; вчерашние враги становятся союзниками. Так много новых названий — политических партий, государственных органов, даже стран. В сравнении с тем, что показывают по телевизору, собственная жизнь кажется Джиованне мелкой, бессмысленной и банальной. Часто показывают демонстрации протеста; лица участников — студенты, рабочие, художники; похоже, грядет революция, и это ее вдохновляет. Ей тоже хочется поучаствовать. Но уже больше года она по-прежнему ничего не делает.
Теперь они оба читали, каждый — свою книгу. У Дункана затекли ноги, и он вытянул их под стол — как он сидел до того, как Джиованна вошла в купе — и наткнулся на ее ступню.
