А вырастут… Ну, пойдут работать с зари до зари. Отупеют, одрябнут. Вся и разница — звери под кустами детей плодят, а люди в доминах своих плодятся. Плодятся, носятся в суетных заботах да ссорах — и мрут бесследно.
Заберут их ведьмы — может, оно и лучше. Все их мечты, радости, память детская — сохранятся. Перейдут в уголок ведьминского сознания, да и будут там тихо жить. Может, тыщу лет, может, дольше… Говорят, ведьмы порой достают эти кусочки из тайников своих душ, на время превращаясь в тех, кого поглотили…
Что теперь жалеть — кабы поступать иначе, так матери ихней жизнь сохранять. А куда они — без матери? Ясно, к ведьмам. Роскошный дар, даже слишком.
* * *
Тропинка на дне ущелья вела вниз который час пути. Неприметная, между валунов, осыпей, трещин и колючих кустиков хредды. Последние версты Гнилень особенно внимательно приглядывал за близнецами — чтоб не расцарапались, не подвернули ногу, не свалились куда в конце концов. Приводить их в порядок уже некогда будет — логово Ха близко. Гнилень чуял растворённый в воздухе дымок менки — колдовской травы, которой ведьмы окуривают свои норы.
Несколько раз водяной даже переносил детишек на себе через самые опасные места. Близнецы вели себя на диво ладно — не ныли, не докучали расспросами и болтовнёй. Послушно обхватывали Гниленя за шею, когда приходилось тащить на закорках. И так же честно, как в первый раз, делились друг с дружком водой.
Скверно у Гниленя было на сердце. Щемило оно.
Большая Ха, как обычно, появилась внезапно, бесшумно выступив из клочка тумана.
Гнилень встал, как обычно, попытался смотреть древней ведьме в глаза, как обычно, не смог. Нету у неё глаз, нету. Одна белесая мгла в бездонных провалах.
— Ветра дождевого пришёл просить, чёрт болотный? — усмехнулась она. — Охота была ноги мять, прислал бы птицу, или ручьём подземным…
— Так вернее будет. Я с подарком к тебе…
— С подарком? — Ведьма будто удивилась, махнула взглядом по захолонувшим от страха близнецам. — Твои, что ль? Сам растил, пестовал?
— Кончай уж придуриваться, земля там гибнет, птицы мрут, из колодцев вода ушла.
Ведьма затряслась, захихикала.
— Веди назад бедняжек, не возьму их. И просьбу твою не исполню.
— Чего?! Ты чего, думаешь, я погулять сюда шёл? Что нашло на тебя, ведьма?!
— А не могу я тебе нужный ветер призвать, водяничек. Сил моих на то нету, ясно тебе?
— Такого… я не припомню… — проскрипел Гнилень.
— То-то же. Не моя прихоть — а сидит там у вас в долинах человек — не человек, маг ветряной кличется. Существо из-за моря, чужое. И хочется ему сухих да горячих ветров, чтобы летать побольше. Глупышка ещё, хоть и лет ему как будто немало. Не знал у себя там, на острове посреди океана, засух горючих-горьких. Бед людских не знает. Даже и связать не пробует желания свои с тем, что людям они несут. Всё себе летает… А сказать ему некому — люди-то про него не ведают, даже королю о нём ничего не нашептали. Что королю — вон, ты, старый водяник, рот как раскрыл! Я сама хотела мальчишку навестить, да тяжеловата сейчас на подъём, в сушь такую. А тебе как раз — возвращайся, разыщи, вразуми… — Большая Ха опять хихикнула. — Если сумеешь.
Стоит Гнилень, думает. Слишком странно всё. Ведьма ухмыляется вроде — но взгляд пустых глаз изморный, не отпускает. Чего-то ждёт. Водяной близнецов за плечи ухватил и за спину себе спрятал — мало ли.
— А ведь наследника у тебя до сих пор нет. Достойного… — прошептала вдруг Ха. Гнилень вздрогнул. К чему она? Хотел сказать: есть, мол, наследник, а что не в отца, хваткой и силой не вышел — так какое же её, ведьминское, до того дело?
— К чему тебе мои наследники? Поправить хочешь? Разве у ведьм с водяными потомство бывало? — усмехнулся. — Да и не смогу я с тобой сойтись, больно глаза у тебя черны… — Молвил и пожалел. Никогда ещё и никто не осмеливался ведьме, да ещё Древней, о глазах её так, в лицо сказать.
Но не рассердилась.
— Ты мне по душе, водяник. Мало с кем я дела вести снисходила. С тобою — ничего, можно. Столкуемся, как человечьи купцы говорят… Я тебе наследником обзавестись помогу, самая пора… Идите-ка, детки, сюда, идите, не бойтесь… — И сама шагнула, и двумя руками потянула к себе близнецов.
— Стой, ведьма! Не дам их, стой, отпусти!
— Да не шебуршись, дурной, зря малышей напугаешь. Не выпью их. Как лучше всё устрою.
Отпрянул Гнилень, сел на валун обессилено. Взяла Большая Ха девочку за плечи, притянула ближе, глаза в глаза смотрит… Девочка не противится, приоткрыла рот. Долго так стояли. Мальчик от переживания Гниленю руку стиснул — человеку до синяка стало бы.
Девчонка отступила, замигала. Завертела головой растерянно — будто проснулась. Брат кинулся к ней, да ведьма его перехватила…
…— Дала я им столько, сколько могли они принять — чтобы только собою остаться. Думаешь, ведьмы лишь брать умеют? Правильно, которые попроще да поплоше. А мне уже и брать незачем, водяник; то, что накоплено, переполняет, не разорвало бы… Идите, детки, сюда… Опомнились? — Те кивнули. Рука в руке, взглянули друг на друга удивлённо, словно новыми глазами увидели.
— Идите теперь под тот куст, там и травка зазеленела, густая да мягкая. Никто вас не потревожит… А ты, — посмотрела Большая Ха человечьими глазами на водяного. — Ко мне иди, чёрт болотный…
* * *
— А теперь слушай. Подрастут они — уже не много времени ждать, год либо два, — не мешай им быть вместе. Появятся у девчонки близнецы… всё хорошо пройдёт, не дёргайся, я позабочусь! Девочка, что родится, моя будет, не пугайся, окажется страшненькой. Мальчишка — водяник будет, настоящий, чистокровный, твоего рода, даже сомнений не держи. Хоть сыном себе считай, хоть внуком, то уже твоя забота. В своё время утешение в нём найдёшь. И этих деток не забывай, нельзя их в человековскую клоаку выгонять, особенные теперь они, хоть чуть-чуть, а всё-таки наши.
* * *
Долго разыскивал Гнилень чужака — загадочного ветряного мага. Те, что при воздушных кораблях состояли — не о них речь у ведьмы шла, водяной сразу вник. Обычные заклинатели, не маги никакие, так, чуть-чуть шаманы, чуть-чуть обманщики. Ясно, прячется где-то народ с легендарных Островов — да больно хорошо прячется! Тщетно потратил два дня старший Хлюпастый на поиски в Скальной столице. Потом только догадался — не в столице надо высматривать. В Городе-на-Холме неведомые маги воздвигли четыре башни полтора века тому назад, как раз после Волны. Для защиты, дескать, воздвигли. Но Гниленю в то верилось с трудом — чудное было в тех башнях колдовство. Непостижимое.
Близнецов — Тони и Тонику — с собой всюду брал. Домой, на Морхлые Болота, отсылать одних боялся. Да смех сказать, вовсе страшился хоть на час оставлять, даже и не потому, что поверил ведьме, но сам чуял эту связь — дивную, небывалую — словно сделались близнецы не то что его родными, а даже собственной его частью, такою важной, в которой смысл всей жизни.
Учил их — грамоте, истории всякие рассказывал, а когда выпадало удобное время (кому признаться — на смех подымут!), играл с ними как дитя малое. С сыном так не забавлялся, помнится.
Девчонка, Тоника, расцветала на глазах. Уже не скажешь, что лет десять ей, за неделю, считай, года два прибавил бы. Красавица такая стала, даже грудки как будто налились — или не замечал сперва… что и не диво, на кой ляд бы ему человечьих девчонок так разглядывать?
А тут — даже волнение в груди, кипит что-то, не поймёшь, нежность ли отцовская, томление ли мужское…
А Тони по-иному изменился. Такой же тоненький и по-детски круглолицый, но в глазах появилось что-то… нездешнее. Не от водяных, нет. Но словно видел он глазами своими странными иные горы и моря за горизонтом. И держался не по-обычному, не по-мальчишечьи — даже если играл либо смеялся, снаружи — забава, а глубоко внутри — какая-то умудрённость тысячелетняя, водяниковому уму непонятная.