Как всегда, обживая новый дом, первым делом устраиваю небо в спальне — для Димки. Вешаю звёздочки, которые будут светиться в темноте. Из розовых, голубых и белых целлофановых лент, фольги и ниток делаю облака, и добавляю немного росы и серебристого тумана, и дождевых нитей из ёлочной мишуры. Две сосновые ветки над изголовьем кровати — и когда всё готово — взгляд из-под ресниц — сейчас всё это кажется чуточку смешным и примитивным, но после первых снов декорации оживут, поселится над облаками лёгкий ветерок, зашумят невидимые деревья-великаны, замерцают в тёмных углах крохотные светлячки...

Димки не было часа два. Он бродил по окрестностям Калинки, вернее, под окрестностями. Я заметил, что дверь дровяного сарайчика неплотно прикрыта, и посмотрел, что там, внутри. Труха, паутина, в одном углу уголь, в другом — ларь с остатками жмыха, у стены слева сложены дрова — Скорень, умница, обо всём позаботился. В сарае стоял ни с чем не сравнимый запах — смесь древесных — смолистых и прелой трухи, запаха дешёвого бурого брикетного угля, которым, наверно, топили прежние хозяева, и запах жмыха и мышиный дух, и ещё — еле уловимый — чего-то весеннего, дождевого и грозового, свежего. Я притворил за собою дверь и шагнул, пока глаза не привыкли к темноте, наугад. Димкина светлая тенниска будто мелькнула впереди, темнота распахнулась и снова захлопнулась за спиной. Я постоял, размышляя, нужен ли мне огонь и далеко ли стоит идти? Что-то хрустнуло и, тяжело толкнув крыльями воздух, мимо пронеслась сова.

Ух, ты!.. А под Калинкой-то не лес, не холмы — тут тоже какая-то деревня. Брошенная, древняя; сгнившие, развалившиеся избы — не избы, а почти одни остовы без крыш. Изгороди... а вдали — будто пятно света — луна или костёр, я не понял.

Я решил вернуться. Понял, что если не сделаю этого сейчас, прогулка растянется надолго.

Закрывал дверь сарая, и почудилось — что-то сквозняком или комком серой пыли проскользнуло мимо.

Громко айкнула тётка на улице, в калитку вбежал взлохмаченный чертёнок Йолла, уставился на меня, будто не узнавая, затем ухмыльнулся во весь свой широченный рот.

— Ну за каким ты лешим их пугаешь? Они потом про наш дом такое сочинят, что за мной попы с кадилами дюжинами будут бегать...

Йолла притворился, что ему стыдно.

— А Димка где?

— Осматривается...

Йолла вздохнул сокрушённо. Он, явно, пожалел, что не подоспел раньше, а то бы непременно увязался за ним.

— Ах, да, совсем позабыл! — воскликнул он, дёргая себя за ухо. — Рогас передал письмо.

Йолла надеялся меня обрадовать, но я-то ждал, что Рогас объявится сам.

— Он отправляется в плаванье, — сказал я, прочтя письмо — короткое и, как мне показалось, нарочито бодрое. — Ты знал?

— Я знал, что они переделывают корабль... Что за плаванье?

— По Океану.

— По?!

— Именно.

— Но зачем?! Это же так ужасно долго?!

"Ужасно долго!.." Ах, Йолла... Ужасно дольше, чем ты вообразил. Океан бесконечен... Вслух я сказал:

— Не всё можно увидеть сверху.

Появился Скорень, объявив, что сию минуту привезут песок, камни и напиленный штакетник. Я попросил Скорня проследить, чтобы всё сделали, как нужно, сам улизнул в дом готовить ужин.

Димка почти никогда не опаздывал к ужину, если знал, что я его жду. Появился вовремя и на этот раз, но было заметно, как он спешил.

Во всяком случае, ничего ужасного не произошло. Димка выпил кружку холодного молока, потом посмотрел на меня загадочно. Я улыбнулся — ясно, он что-то нашёл там, внизу.

— Ты же видел много разных библиотек, — сказал он наконец. — Та, что я нашёл — самая странная.

Я обожаю древние библиотеки. Димка это знает. Наверно, он почувствовал её сразу и захотел убедиться, что нет никакого обмана.

— Ужасно хотелось посмотреть там хоть что-нибудь! Но я себя пересилил. А дорогу я запомнил хорошо.

— А я бы не удержался! — вздохнул Йолла. — Прихватил бы что-нибудь с собой!

— Так нельзя, — строго откликнулся Димка. — Они этого не любят. Если унесёшь самое главное, всё место может умереть. Брать можно только после того, как оно признает тебя.

Йолла пожал плечами.

— Хорошо бы, гномы это усвоили! Уж они-то шныряют повсюду и не пропускают ничего, что плохо лежит...

— Гномы и сами создали немало, — заспорил я. — А то, что плохо лежит, пускай берут, ладно.

...Первая ночь в этом доме явилась незаметно и привычно, отгорел закат, как отзвучала чудесная и печальная баллада, ушли все краски, и медленные, тихие сумерки сделали ещё один день призрачной дымкой над озером снов.

Когда засыпал, чудилось — слышу далёкую перекличку каких-то странных птиц на высоких башнях. Равнине не было конца, башни, словно иглы, редкой цепью терялись в бесконечности.

Разбудил меня грохот и треск, похожий на удар грома, как будто молния свалила огромное дерево у самого дома. Затем наступила тишина, и, приподнявшись на локте, я долго соображал, что случилось. Димка лежал неподвижно, я не мог понять, спит он или нет.

В любом случае, я должен был встать. Ночные звуки не обязательно сообщают об опасности, но всегда важнее дневных, и внимание к ним часто бывает вознаграждено.

Звёзды и месяц на нитках сияли удивительно ярко, и в их свете я мельком увидел своё отражение в окне.

Я вышел из комнаты, думая о том, что Йолла мог задеть и свалить какое-нибудь ведро, спускаясь с потолка. Он предпочитал ночевать на чердаках, скучая по Дереву и высоте.

Странно, что Димка не проснулся...

Когда я миновал уже третью или четвёртую комнату, я, наконец, осознал, что происходит неправильное. Я был не дома. И если каждая комната была новым слоем реальности... я зашёл уже очень далеко. Так далеко, что даже Димке, может статься, будет непросто меня найти. Если, конечно, он ещё не проснулся.

Я медленно повернулся и посмотрел назад. И увидел зеркала. Коридор в зеркалах.

Неужели, ловушка? Но кому это нужно? На какую выгоду может рассчитывать похититель, если он знает, кто такой Димка?

Скоро я увидел и услышал местного жителя — он оказался дряхлым карликом. Держа в руке свечу, он двигался откуда-то слева, громко шаркая подошвами. Смотрел он себе под ноги и то и дело вытягивал вперёд ладонь, очевидно, не очень-то доверяя зрению. Я даже подумал, что карлик сам ничего не знает о моём появлении, и случившееся — результат вовсе не злого умысла, а всего лишь причудливая игра пространств.

— Вы здесь, сударь? Последние годы я, как лягушка, плохо различаю всё неподвижное, уж простите...

— Позвали бы в гости по-человечески, — выдохнул я. — Димка будет волноваться.

— Да причина-то именно в нём, в вашем спутнике. Я не хочу, чтобы он знал о нашей беседе, и мне стоило немалого труда устроить всё таким образом.

— Странно, что вы рассчитываете... я не скрою от него ничего.

— Да, я знаю. Но ведь это — потом. Когда наш разговор состоится. Вы всё поймёте.

Я — хранитель библиотеки. Это одна из самых древних сокровищниц дворвов, и одна из самых бесценных. Ваш спутник Дэни уже обнаружил хранилище, и я не в силах ему помешать. Когда вы войдёте в библиотеку вдвоём и увидите книгу... и когда вы прочитаете её, ваш спутник захочет уговорить вас не делать так, как написано в ней.

— Вот как? Значит, это опасная книга?

Карлик пожал плечами.

— Не самая опасная, насколько нам известно. Всего лишь описания опытов Тионата по смене тел.

Я почувствовал, как ледяные ладони прижимаются к моей спине.

— Тионат мог сколько угодно изменять своё тело — но что из этого?

— Не своё... — Карлик усмехнулся. — Он был единственным, кто умел перемещать чужие сознания. Вы знаете, скольким людям пришлось умереть? — одни стали жертвами бесчисленных неудачных опытов, другие послужили материалом. Тионат многим смертным правителям оказывал неоценимые услуги — и брал плату не холодным золотом и не бездушными самоцветами...

Конечно, я слышал о Тионате. Мастер, проникший в глубины магии — редкая книга о Древних и Магии не упоминала об опытах Тионата. Читая эти хроники, можно было подумать, что их авторы знали об одиозном мастере больше, много больше, чем решались доверить бумаге. Как будто судьба Тионата — одного из величайших магов, преступившего все и всяческие запреты, и, в конце концов, принявшего страшную смерть — леденила мысли, не позволяя им принять форму слов.