Через пару кварталов Учитель отозвал меня в сторону. Он был специалистом указывать на ошибки с глазу на глаз и хвалить при всех, и никогда наоборот. Но один раз он сказал мягко:

— Что тебя беспокоит, Юлий Цезарь?

— Учитель, ваши ученики не понимают вашего философского проекта.

— Они понимают по мере своих способностей. Почему не уважать эту меру?

— Они вас позорят и могут разрушить ваш имидж, могут разрушить проект грез. Из-за них происходит социальное брожение, люди не знают, как дать этому определение, как отличить мудреца от сумасшедшего.

Как отец, поправляющий сына, он тогда сказал мне:

— Я научился быть почитаемым и освистанным, быть любимым и ненавидимым, быть понятым и осужденным. Что бы я вынес, если бы прервал дыхание жизни? Никакая клевета не сможет вырвать у меня и кусочка моего существа, если я этого не позволю.

И, вдохновленный, высказал мне мысль, которую я пережевывал несколько дней подряд:

— Идеи являются семенами, и самая большая услуга, которую можно оказать семени, — это закопать его в землю.

Затем, глубоко вдохнув, он закончил:

— Человек без друзей — это почва без влаги, утро без росы, небо без облаков. Друзья — это не те, которые нам льстят, а те, которые срывают загадочность с нашего героизма и вскрывают нашу слабость. Интеллектуал без друзей — это книга без содержания.

Я вынужден был признать, что у меня были льстецы, но я был человеком без друзей. У меня никогда не было близких друзей, которые могли бы подставить плечо, чтобы я выплакался, или излить свои слезы на моем плече. Мое эго было велико, моя гордыня была огромной, моя заработная плата была маленькой, а солидарность со мной еще меньше. Я был человеком, насыщенным противоречиями.

Некоторые ученики искали во мне руководителя курсовых научных работ или даже магистерских или докторских. Но мы не проникали в наиболее глубокие слои нашей личности. Трое университетских студентов совершали попытку самоубийства на последнем курсе, на котором я читал лекции. У десяти учеников был кризис депрессии. У нескольких десятков студентов произошли психосоматические расстройства. Но я никогда их не постигал. Преподаватель и его ученики находились друг от друга на километровом расстоянии.

Мы не понимали ни формирования мыслей, ни мыслителей. Я был болен, формируя больных личностей для больного общества. Я притворялся, что преподавал, а они притворялись, что учились. И дипломы прилагались к нашей театральной пьесе.

Глава 16

Умные отверженные

Многие молодые люди следовали моде в манере одеваться, разговаривать, вести себя. Они не были независимыми. Быть отличными от группы порождало тоску. У них не было собственного стиля, ими управлял маркетинг, широко распространенный по социальной ткани. Некоторые молодые люди не только следовали моде, но и ненавидели тех, кто не вписывался в рамки близорукого мира их предрассудков. Они ненавидели проституток, гомосексуалистов, попрошаек и представителей прочих меньшинств.

Через пять дней после скандала на семинаре, посвященном лидерам будущего, произошел яркий эпизод. Учитель оставил свою группу учеников в поисках спокойного места для погружения в самого себя. Для некоторых уединение было невыносимым, для Продавца Грез это было приглашением познать самого себя и отправиться под парусами по вселенной размышления.

Около пятнадцати студентов университета старшего и среднего курсов при виде Димаса, Эдсона, Бартоломеу и Барнабе, как, впрочем, и меня, облаченных в старую одежду, залатанную, без стиля и без всякого сочетания цветов, начали насмехаться над нами. Эта группа считала бродяг социальной проблемой, которую следовало искоренять, порой даже применяя силу.

Проходя мимо нас, один из них выставил левую ногу перед Мэром, который был последним в строю. Добряк Мэр упал, как спелый плод. Мы бросились ему на помощь, но он не ушибся. Мы подумали, что это было сделано непреднамеренно. Но я, оглянувшись, увидел, как студенты смеялись над чужой бедой. Один из студентов с согласия остальных высказался:

— Вот отбросы общества!

Мы остановились и повернулись к ним, а они повернулись к нам. Казалось, что они хотели потренировать свои кулаки. Мои нервы были напряжены. Проявился мой инстинкт преподавателя, и я, не отдавая себе отчета, закричал:

— Вон из класса сейчас же!

Однако я был оборванцем, а не преподавателем, имеющим право читать лекции. Увидев, что я вел себя, как профессор, сошедший с ума, они рассмеялись. Впервые я был унижен учениками. Раньше я бы этого не потерпел.

Один из них пошел дальше. Насмехаясь надо мною, он сделал пару шагов вперед и заявил:

— Вот учитель помешанных.

Вместо того чтобы испугаться, Бартоломеу выпятил грудь и провозгласил:

— Вот будущее общества! — И, будучи проницательным, он использовал факт падения, которое больше не приносило боли, для того, чтобы уколоть студентов. — Молодые люди, которые живут в тени родителей, никогда не падают, а хотят возвысить мир. — И сам рассмеялся.

Студентам не понравилась дерзость Краснобая. Некоторые чуть ли не бросились в драку. Кто-то из них ответил:

— Судьба великих лидеров заключается в том, чтобы устранять отбросы общества.

Мэр немедленно отреагировал:

— Голосуйте за меня на следующих выборах, которые я для вас сберег!

Молодые люди почувствовали, что над ними насмехаются. Они были ошеломлены бесстрашием этой группы оборванцев. Они не знали Учителя, который нас тренировал.

Разрушитель едва сдерживал охватившую его ярость. Он готов был уйти в любой момент, чтобы не потерять голову. Когда некоторые из молодых людей выказали свое желание столкнуться с нами физически, я повернул разговор в иное русло, чтобы столкнуться с ними в другой сфере.

— Почему вы не хотите померяться силой в мире идей? — спросил я, полагая, что они не примут вызов. И, чтобы заинтересовать их, я подсластил предложение: — Если вы ответите нам на несколько вопросов, взятых из мира науки, мы позволим вам дать нам пинка по ягодицам, а если не ответите, тогда мы дадим вам пинка.

Пытаясь ухудшить или упростить ситуацию, Мэр осведомился:

— А что такое ягодицы, Суперэго?

Я почесал затылок и почувствовал, что мои ягодицы стали болтаться. Похоже, мне сделали вызов.

— Ягодицы — это ваш зад.

— Что? Вы подвергаете мой побег риску. — И он выпустил газы, что было истолковано студентами как явный признак страха.

Они искали подвох в предложении, сделанном бродягами. Они подумали, что победить нас — раз плюнуть.

Не запнувшись, они ответили хором:

— Принимается! Задавайте вопросы.

Я глубоко вдохнул и начал засыпать их вопросами:

— Кто такой Иммануил Кант? Какова главная мысль Монтеня? Вы что-нибудь слышали о Спинозе?

Они отступили на шаг назад. Наморщили лбы. Они не могли ответить. Они напряглись и стали шушукаться друг с другом: «Откуда эти рожи взяли эти имена?» Видя, что студенты утратили уверенность в себе, мы начали добивать их:

— Знаете ли вы историю финикийцев, иудеев и персов?Знаете ли вы минойский период, микенский период, времена Гомера?

Студенты были поражены. Они растерянно переглядывались, на их лбах выступил холодный пот. Они не ожидали, что у бродяг есть мозги, а тем более что им будут задавать вопросы такого рода.

Я тоже был удивлен, хотя и знал, что Краснобай предыдущей ночью читал старую книгу Учителя об истории библиотеки под мостом президента Кеннеди, в нашей «летней резиденции». Помимо книг, которые рекомендовались для прочтения школой и которых многие не читали, большинство этих молодых людей не читали почти ничего.

Это было поколение Гарри Поттера, поколение быстрых желаний, которое хотело все по мановению волшебной палочки. Как и военные высокого ранга, они требовали, чтобы родители были их лакеями. Они прекрасно умели требовать, но отвратительно умели благодарить. У них не было когтей, способности конкурировать, чтобы выжить в системе. Они пользовались Интернетом, но их культура была такой же неглубокой, как и у обыкновенной лужи. У них было отвращение к истории и философии. Они не знали, что для того, чтобы предугадывать будущее, необходимо знать историю.