— Сдавать? Покупать?

— Нам бы… — Порфирич показал долларку.

— Я возьму, — кивнул парень.

— Не отдадим! — неожиданно для себя сказал Порфирич, — Наша долларка!

— По курсу возьму без комиссии, — тихо и веско сказал парень. Второй подошел поближе.

Порфирич оглянулся на охранника — охранник невозмутимо читал газету. Внимание окружающих, свалившееся на Порфирича в последние несколько минут, сделало свое дело. Порфирич чувствовал себя человеком.

— Не отдадим! — повторил он еще громче, — Наша долларка!

Охранник оторвал взгляд от газеты и повернулся на шум. Порфирич втянул голову в плечи, но парни уже сами отступили. От окошка отделилась холеная дама и зацокала к выходу. Охранник углубился в газету. Очередь продвинулась, Порфирич тоже шагнул вперед. Парни остались в стороне и заговорили между собой о своем, изредка поглядывая на Порфирича. Шумно вошла тетка с пластиковой кошелкой, спросила «кто последний?» и брезгливо пристроилась за Порфиричем.

Вот такие санэпедстанцию и вызывают. — думал Порфирич, тревожно оглядываясь на кошелку, — позвонит такая районному диспетчеру: бомжи развелись в нашем подъезде, нет житья никакого, приезжайте потравить. И тут уже едет санитарная машина. А в ней баллоны с газом. А сами в масках. Баллоны выкатят, шланги наверх, вентили — р-раз, и весь чердак протравят. И кто спрятаться не успел — тот отходит. А кого газом не взяло, для тех потом на лестнице рассыпят приманку отравленную — бутылки с водкой недопитой, бутерброды. И кто допьет, тот помучится пару часов и тоже отходит. Порфирич никогда не собирал еду на лестницах.

— Мужчина, или меняйте или отходите! — сказала сзади кошелка, и Порфирич увидел что окошко освободилось.

Он рванулся вперед. Сквозь толстое бутылочное стекло на него издалека глядела тетка, немного напоминавшая Надьку. Она призывно похлопала ладонью по столу. Порфирич ощупал рукой стекло, но оно не открывалось. Тетка хлопнула еще раз — нетерпеливо — и дернула рычаг. Под стеклом заерзала платформа, и Порфирич понял что туда следует положить долларку. Неожиданно сердце сжала непонятная грусть — не хотелось расставаться с бумажкой, и даже иностранная рожа казалась родной. Но тетка ждала, и Порфирич опустил долларку в лоток. Лоток тотчас покатился и унес долларку за бутылочное стекло. А Порфирич вдруг вспомнил похороны матери. Точно так же тележка увозила тело вглубь крематория, и точно такое же бутылочное стекло встало между ними — только внутри, где-то между глазами и душой.

Тележка выехала обратно — долларка лежала там как прежде.

— Паспорт! — издалека сказала тетка.

— У нас серые отобрали, — честно ответил Порфирич. — Сказали штраф нести. А его нет.

— Нет паспорта? Другой документ!

Порфирич вздохнул.

— Христа ради Христа… — сказал он уныло.

— Уходите, не мешайте работать, — махнула тетка.

— Мужчина, вы или меняйте или отходите! — раздался сзади нервный голос.

Порфирич поднял с лотка долларку и пошел к выходу.

— Я возьму, — сказал рослый парень, снова шагнув ему навстречу.

Порфирич совсем обнаглел и взглянул парню в глаза. И тут же отшатнулся — лицо парня было рябое и мясистое, а глаза смотрели наглым прищуром, напоминавшим взгляд бывшего квартирного жильца.

— Не отдадим! — громко сказал Порфирич и пошел к выходу.

Порфирич направлялся домой, в сухой подъезд серого дома, на девятый этаж, мимо машинного отделения лифта, через дверцу с раскуроченным замком на деревянный чердак, где было сыро и тепло и пахло голубями. И лежало в углу на опилках рваное войлочное одеяло.

— И ведь это хорошо что долларка у нас осталась, — размышлял Порфирич, — толку нам от нее нет, а когда все станет хорошо, она нам пригодится. Ведь должно стать хорошо когда-нибудь. Как стало нам плохо — так все и обратно пойдет той же дороженькой. Как туда, так и обратно. Туда-обратно. Сначала мы пойдем в ЖЭК работать. Потом вернется Надька. Потом нас уволят из ЖЭКа и мы пойдем на завод. И бросим пить. Не сразу, полегоньку. Сначала бросим пить по праздникам — по праздникам больше всего люди пьют. Потом после получки и по выходным бросим пить. Потом бросим пить по вечерам после работы. А потом и на работе бросим. На работе вообще никогда не будем пить. Только если праздник, тогда можно на работе стаканчик брякнуть. Хотя что же выходит — работать по праздникам придется для этого? А что ж. Нормально. У нас так издревле повелось — в будни пьем, в праздники работаем, днем спим, ночью гуляем. Летом сани готовим, а зиму у проруби с удочкой сидим. Своя жизнь — как хотим так и живем. Все будет у нас хорошо.

Порфирич потянул осипшую дверь подъезда и вошел в пыльный сумрак. Дверь глухо шлепнула за спиной и тут же распахнулась — в подъезд пружинисто вошли двое парней из цветочного магазина.