Роман набрал на новом телефоне номер Бобра и услышал радостный голос на другом конце:

– Ты куда пропал, дружище? В квартире замок сменил, машину продал что ли? Ты вообще куда собираешься тикать, за границу, что ли?

– Нет, Бобёр. Я уже оттуда вернулся… Давай встретимся, такое расскажу… не поверишь.

– Чего-то там про твою «Битву» вчера по телеку говорили, мол завод закрыли, Адоевский ваш сбежал. Ты с ним что ли бежишь?

– Нет, нет, Бобёр. Я тут остался. Ищу другую работу. Завтра пойду обратно в «Рай» устраиваться. Я же теперь отец, у меня же сын родился, Бобер, ты в курсе?

– И ты молчал? Ну ты…. Давай, Ром, на Первомайской в центре зала и ко мне, я водочки возьму! Давай, встречаемся через два часа!

– Давай, Бобёр. Только давай без водочки. Просто посидим, поговорим, а завтра вечером, после работы, давай домой к Лене приходи, я тут теперь обитаю, посидим, чайку попьём.

Утром Роман отправил обещанный денежный перевод в посёлок, рядом с Воскресенкой.

А в понедельник Роман уже вышел на старую работу, в «Электронный рай». От «Битвы» остались лишь пара пустых банок, которые стояли на книжной полке в комнате маленького Сашеньки.

Поздно вечером, укачивая сына, Роман смотрел на эти банки и представлял, что пройдут годы, и повзрослевший сын спросит его:

– Па, а тут написано «БИТВА» – это что за битва?

И он ему ответит: «Это битва, сынок… с самим собой».

А потом подумает и добавит: «У каждого своя битва в этой жизни».

История третья

ПОСЛЕДНЯЯ СПИЧКА

«Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно».

(Исход 20:7)

1.

– Хватит ржать! Дрова давай! – кричал Паша, закутываясь в тёплую куртку.

На небольшом заснеженном пятачке вдоль зелёного забора толпились несколько десятков молодых людей в чёрно-серых куртках, шарфах и шапках. Они о чём-то громко спорили, смеялись, кричали – трудно было разобрать слова, было понятно только, что все они замёрзли и собирались предпринять что-то, чтобы согреться. Несколько человек, выдвинувшись в сторону Павла, бросили к его ногам какие-то деревяшки.

– Во! Давай! Вот так! Теперь… будет горячо! – кричал Паша, принимая «топливо»; он закидывал дрова в старую ржавую бочку, в которой кто-то устроил импровизированный костёр, чтобы согреться.

– Ё-моё, вот он…прямо журнал «Фитиль»! – скривив губы, Паша как-то громко и злобно засмеялся. Бочка загудела, пламя в бочке вспыхнуло, обдав рядом стоящих снопом искр.

– Из искры возгорится пламя! – поддержали его стоявшие рядом. Некоторые из них притоптывали ногами, чтобы согреться. На улице стоял влажный и холодный ноябрь, то и дело принимался снег, но падая, он тут же превращался в грязную жижу под ногами.

– А чего не расходимся-то? – тонким визгливым голосом, перекрикивая толпу, спросил кто-то, стоявший чуть поодаль.

– Кто там такой умный? Сказано – стоять, стоим. Тут у кого психология дрогнет, у них или у нас, – быстро сменил тон Паша, показывая рукой на калитку в конце забора. – Сказано было стоять до утра, как Кутузов. Греться есть чем?

– Наливай! – кто-то передал пластиковые стаканчики по рядам стоящих. Где-то в толпе забулькала водка, следом за бульканьем прокатились знакомые короткие «Фху!», далее тонкой натянутой струной еле слышно повисала короткая пауза и следом звучали облегчённые торжественно-горькие «А-а-а-а»! Стаканы переходили из рук в руки, рукавом вытирались губы, и шелестели вынутые из-за пазух полиэтиленовые пакеты и фольга.

Паша, согревшись возле бочки, погрозил кому-то кулаком, и двинулся ближе к дороге, чтобы запрыгнуть в заранее согретую, тёплую машину, припаркованную недалеко, за кустами.

В машине его ждал Сашка, его друг и приятель ещё со школы, а сегодня впервые – его «сообщник», или как тут все называют друг друга – «координатор». Пронизывающий холодный ветер и шум согревающейся толпы резко затихли, Паша втянул в себя теплый, с кожаным привкусом, запах салона машины.

– Ну что, замёрз? – развернулся к нему Саша.

– Холодина какая. Знал бы я, что такая погода будет, вдвое больше денег у Мамонтова попросил бы. За такие бабки мёрзнуть тут чего-то не хочется. Сань, включи печку погорячее! Ну, ноябрь…

– Да она и так на максимуме!

– Да ну?

– Потрогай… Так, и какие планы у твоего Мамонтова на дальнейшие действия?

– «Мамонт» сказал стоять до ночи, пока их охрана не дёрнется, ну а потом – чтобы вызывали ОМОН или что-нибудь в этом роде. – Ухх… фффф, – Паша дышал на пальцы рук. – То есть, нужна реальная маза, понимаешь, чтобы менты начали крошить толпу. Вон там, воооон, видишь, ещё машина стоит? Там журналисты ждут своей очереди. Как только ОМОН начнёт швырять моих ребят в снег мордами, тут же журналисты вылезают. Понял? Так, где моя ириска, курить хочу зверски… – Паша полез в карман куртки, вытащил детскую карамельку на палочке, злобно развернул её холодными руками и принялся сладко сосать. С тех пор, как он бросил курить, карамелька помогала ему справиться с вредной привычкой.

– Ну, и долго их ждать-то, этот ОМОН? Менты-то когда приедут?

Не вынимая конфеты изо рта Паша что-то пробубнил о каких-то спичках и мордах.

– Чего?

Паша наконец-то вынул конфету изо рта.

– Подожди, говорю! Как пойдёт… Как спичка загорится! Вот увидишь! Сейчас ребята до кондиции дойдут и начнётся! Мне «экшен» нужен, понимаешь? Эти ослы, вон, пока всю водку не выпьют, с ними бесполезно разговаривать. Пришли, блин, погреться… – Паша распалялся сам, словно набирая обороты перед какими-то решительными действиями. По мере того, как уменьшалась его конфета, Пашины глаза наливались откуда-то непонятно возникшей ненавистью, подбородок вытягивался вперёд и движения становились резче.

– М-м-м, сладкая… жуть… – Паша расправил обёртку и в темноте, напрягая глаза, прочитал:

– «Красный октябрь». М-м-м, гадость. Тьфу.

Саша смотрел на своего друга, на его уже крепко сложенные морщины на лбу, темные синяки под глазами, вспоминал и молча удивлялся, тому, как изменился Паша за последние пять-семь лет, что они не виделись.

2.

Ещё вчера Пашка, этот худой, визгливый и смешной пацан, ржал и смешил весь класс, срывал уроки, рвал дневник с полученной двойкой на виду у завуча, подкладывал кнопки на учительские стулья, поджигал записки у девчонок, – словом, был весёлым и озорным парнем.

А сегодня…

Сегодня Паша собирает полные концертные залы со своими друзьями-кавээнщиками, владеет собственным театральным агентством, недавно начал серьёзно заниматься «межкультурными связями»: то есть, активно внедрять в жизнь «пиар-технологии», так необходимые, когда «одни не могут, а другие не хотят». Сегодня Паша может быстро собрать толпу полуспортивных весёлых бездельников, организовать митинг, пикет, демонстрацию, – может за несколько часов поставить «на уши» целый район, надавить через «общественность» на директора местного рынка, поссорить между собой депутатов района, устроить забастовку учителей или врачей. Ему, в принципе, всё равно, куда направить усилия этой «общественности», – главное, чтобы эти «мероприятия» хорошо оплачивались заказчиком.

– Как он всё это успевает? Как он всё это понимает? – думал Саша, смотря на своего «продвинутого» друга, который даже здесь, в тёплой машине не отпускал от себя мысли о работе.

– Паш, а дальше-то чего?

– Чего-чего? Дальше… Будем гасить ментов.

– Нет, я тебя вообще спрашиваю… дальше-то чем будем заниматься?

– Чего ты, Сань, раскис-то? Дальше заказов на подобные «сходы» будет ещё больше! Чем больше власть трясётся, тем больше ей нужна поддержка общественности! А кто эту общественность будет играть? Хоть один митинг разве соберёшь? Все по домам сидят и новости о самих себе смотрят: «Сегодня более тысячи несогласных прошли маршем…» – декламировал он новости, словно телеведущий. – А они дома сидели, эти несогласные! Со своим несогласием в обнимку! Так что, без работы не останемся, Саня. Дай хлебнуть термосок-то, там кофе ещё остался?