— Странная парочка! — подумал я про этих ребят. — Настолько разные во всём! Один — какая-то смесь Терминатора с Франкенштейном, другой — какой-то серый «офисный планктон»… Может, он правда какой-нибудь бизнесмен серьёзный, а «Квазимодо» у него телохранителем? Вряд ли, уж больно он невзрачен…

Я снова погрузился в чтение преподобного Исаака.

«Иное есть чистота ума, а иное — чистота сердца. Ибо ум есть одно из душевных чувств, а сердце обнимает в себе и держит в своей власти внутренние чувства. Оно есть корень. Но если корень свят, то и ветви святы, то есть если сердце доводится до чистоты, то ясно, что очищаются и все чувства.

Если ум приложит старание к чтению Божественных Писаний или потрудится несколько в постах, в бдениях, в безмолвиях, то забудет прежнее свое житие и достигнет чистоты, как скоро удалится от скверного поведения; однако же не будет иметь постоянной чистоты, потому что скоро он очищается, но скоро и оскверняется.

Сердце же достигает чистоты многими скорбями, лишениями, удалением от общения со всем, что в мире мирского, и умерщвлением себя для всего этого».

Глава 27

КВАЗИМОДО. ПРОДОЛЖЕНИЕ

— Nein, Herr, esist nicht gesetzt! Ihre Toilette in der entgegengesetzten Ende des Salons! Verstecken Sie bitte die Zigaretteim Flugzeug Rauchen Sie nicht wahrend des Fluges! (Нет, господин, это не положено! Ваш туалет в противоположном конце салона! Спрячьте, пожалуйста, сигарету, в самолёте курить нельзя в течение всего полёта!) — сдержанно-возмущённый голос бортпроводницы вывел меня из погружённости в чтение.

В полутора метрах впереди наших сидений разворачивались нешуточные события. Очевидно, добавивший ещё приличную дозу дьютифришного «вискаря», судя по разлившемуся вокруг аромату перегара, «чиновник» в розовом галстуке, теперь уже окончательно распущенном и съехавшем набок, пытался прорваться с сигаретой в руке в туалет «бизнесовой» части салона.

На пути у него стояла, с решимостью трёхсот спартанцев, высокая худая немецкая стюардесса в наглаженном кителе и с лицом советской актрисы Ольги Сошниковой в роли унтершарфюрера Барбары из кинофильма «Семнадцать мгновений весны».

— Чё ты порешь! Я всё равно по-вашему не шарю! — распалялся «чиновник», напирая на стюардессу. — Пропусти, дура, я бабки заплатил! Имею право в любой сортир ходить в вашем тухлом самолёте!

— Nein, Herr, esist nicht gesetzt! Verstecken Siebitte die Zigarette!

— Не тронь мою сигарету, морда немецкая! — замахнулся буян на побледневшую, но твёрдо перегородившую собою проход женщину, когда она попробовала воспрепятствовать ему прикурить эту сигарету прямо в салоне. — Руки убери, щас размажу и ещё засужу потом вашу компанию за нарушение моих прав! Пусти в сортир, я право имею!

«Чиновник» потянулся оттолкнуть с дороги препятствующую ему бортпроводницу.

— Эй! Не надо так с женщиной! — раздался у него за спиной голос вставшего с кресла «Квазимодо».

— Чего? — раздухарившийся «чиновник» развернулся в его сторону. — Ты чё сказ…

Остаток фразы застрял в его горле, внезапно оказавшемся перехваченным мёртвой хваткой мощной мускулистой руки бывшего десантника. Возвышаясь на полголовы над хулиганом в розовом галстуке, «Квазимодо» приподнял его на цыпочки держащей за глотку рукой и посмотрел ему в глаза.

Очевидно, в его глазах задохнувшийся от нехватки воздуха и внезапно охватившего его страха «чиновник», как говорят в романах — увидел смерть. Глаза самого буяна выпучились с таким выражением ужаса, что у меня мелькнула недобрая мысль — «кажется, ему понадобится памперс».

— У-у! — с трудом промычал он, — п-пу-сти, я деп-пу-пут…

— Депутат? — холодным голосом спросил «Квазимодо», не ослабляя мёртвой хватки своих железных пальцев. — Ксиву!

«Чиновник», переступая на кончиках пальцев, дрожащей рукой залез в нагрудный карман и вынул оттуда какое-то удостоверение. «Квазимодо» взял его свободной рукой, раскрыл, посмотрел внутрь.

— Так ты, гнида, ещё и депутат… — с брезгливостью в голосе медленно проговорил гигант в камуфляжных штанах. — Я позвоню нашим ребятам в твоём городе, чтоб за тобой приглядели, народный избранник! Открой рот!

«Народный избранник» послушно раздвинул челюсти. «Квазимодо» вставил ему между зубов его удостоверение.

— Теперь закрой!

Тот исполнил приказ.

— Слушай сюда! — голос десантника не оставлял никакой надежды на неповиновение. — Сейчас ты пойдёшь на своё место и не встанешь с него, пока все пассажиры не выйдут из самолёта после посадки, понял?

— Хр-хр! — согласно прохрипел депутат, морганием выпученных глаз являя полное понимание сказанного ему.

— Пошёл! — «Квазимодо» выпустил из клещей своих пальцев горло «народного избранника», который, от неожиданности потеряв равновесие, рухнул на колени и, не вставая с них, опрометью вылетел за занавеску, разделяющие салоны бизнес и эконом-классов.

Я бросил взгляд на квазимодиного спутника — тот, словно не заметив происходившего, равнодушно перевернул страницу своей немецкой газеты и углубился в её дальнейшее изучение.

Десантник повернулся к испуганной, но старавшейся держаться спокойно немецкой стюардессе.

— Ай эм, сорри, фрау, — медленно проговорил он с «рязанским акцентом», смешивая английские и немецкие слова. — Рашенз нот олл coy, — он повернулся к спутнику: — как по-английски «урод»?

— Скажи «швайн», она поймёт, — не отрываясь от газеты, ответил мягким голосом спутник.

— Нот олл coy «швайн»! — выговорив, вздохнул облегчённо «Квазимодо».

— Nein, Nein! Ich respektiere den Russen! Vielen Dank! Sie sindeinechter Ritter! Спа-си-бо! (Нет, нет! Я уважаю русских! Большое вам спасибо! Вы настоящий рыцарь!).

— Не за что! — немного смущённо буркнул укротитель депутатов и повернулся к своему спутнику: — Переведи, чего она сказала?

— Она любит русских, а ты её герой, — не отворачиваясь от газеты, озвучил тот свой достаточно вольный перевод.

— Ну, и слава Богу! — довольно кивнул «Квазимодо» и, повернувшись к нам с Флавианом, присел на корточки рядом с креслом отца игумена: — Благословите, отче! Вы, конечно, меня не узнали с такой рожей! А я Вас всегда помню! — он сложил и протянул под благословение Флавиану свои заскорузлые, испещрённые шрамами «клешни».

Флавиан внимательно посмотрел в его глаза и, благословляя его десницей, произнёс:

— Благодать Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа на воине Александре! Христос посреди нас, Саша!

— Вспомнили! — довольно улыбнулся «Квазимодо»-Саша. — И есть, и будет, батюшка! Видите, помню, как вы научили!

— А друг твой, Сева, жив? — спросил его Флавиан.

— Сева жив, женат давно, дети есть! — радостно ответил Александр. — А остальных не довезли…

— Царство им Небесное! — перекрестился Флавиан.

Александр вслед за ним тоже осенил себя крестным знамением.

— Это где тебя так? — Флавиан взглянул на страшный ожоговый рубец, изуродовавший лицо десантника.

— А это, батюшка, уже на гражданке, — улыбнулся опалёнными губами Александр. — С войны-то я красавцем вернулся — «смерть девкам»! А через неделю после дембеля у соседа дача загорелась, а на втором этаже дети спали, пришлось слазить… Слава Богу — дети целы и даже не обожглись!

— И как же теперь с «девками»-то? — улыбнулся Флавиан.

— Да кто их поймёт, батюшка! Всё равно пачками бросаются, будто у меня и рожа нормальная, а не как у Годзиллы!

— Мужика настоящего чуют, — вздохнул батюшка. — С этим «товаром» нынче не густо…

— Настоящий мужик, уж простите, если не по сану так говорить, это Вы, батюшка! Кому ни расскажу, как вы перед сорока до зубов вооружёнными духами с крестом в рясе встали и в подвал к раненым русским солдатам их не пустили, никто не верит! А ведь ушли же они, батюшка, Вас послушали, ни Вас не тронули, ни раненых добивать не стали! Что вы им такое тогда сказали, батюшка?