-- Скука, -- констатировала Елисавет, когда лодка остановилась у Минихова пруда. -- Пойдем что ли перекусим. Подрастряслась я. Хороши, граф, твои лодки только аппетит нагонять.
Алексей Разумовскйи покраснел.
"Вот колода! -- С раздражением подумала великая княгиня. -- Сама не веселится и другим не дает". Раньше императрице нравилось многое из того, что теперь вызывало тоску. "Неужели и я стану такой? -- Думала Като. -Вздорной. Сварливой. Никому не в радость и в тягость самой себе". Жалела ли она Елисавет? Да, пожалуй... жалела бы с расстояния в сто верст и с чужих слов. А рядом с императрицей великая княгиня чувствовала себя, как на болоте без слеги. Одно неверное движение и...
Като одернула себя. Она стыдилась подобных мыслей. Давно пора держаться увереннее. Она не одна, ее любят и уважают многие. Понимает ли это Елисавет? Несомненно. Потому и злится. От бессилия. И сознания, что ее собственное время ушло навсегда.
Ужин в доме обер-егермейстера был необыкновенно тяжел. Жареную на вертелах кабанятину подавали в покои на втором этаже с помощью вращающегося стола на длинной ножке-винте. Гости не видели ни лакеев, ни грязной посуды, тарелки ускользали вниз и мгновенно заменялись новыми. Великокняжескую чету отпустили рано. Елисавет не терпела, чтоб в ее интимном кружке присутствовали болтун-племянник и его зазнайка-жена. "Пусть идут. Без них веселее!"
Екатерина вздохнула с облегчением, оказавшись за дверями царских покоев. Спальня Елисавет находилась в старом доме обер-егермейстера, а наследнику отвели комнаты в новом, том, что "на леднике". Здесь было сыро, штукатурка до сих пор не высохла, но уже кое-где отставала от стен толстыми слоями, как пудра от щек немолодой кокетки. И все же цесаревна почувствовала себя лучше, оставшись одна. Она досадовала только на то, что сегодня придется провести ночь в кампании великого князя. О второй спальне, конечно, никто не позаботился! Впрочем, царевич так напивался под вечер, что все неудобство сводилось ко сну в обществе храпящего, неудобопереворачиваемого человека, чей желудок поминутно бунтовал, против излишка пунша.
Оставив жену в верхних покоях, великий князь отправился вниз, нагружаться вином в обществе своих лакеев. Като предпочла посидеть часок другой в гардеробной, почитать при свечах, пока Петр Федорович не уляжется.
Часа через два она на цыпочках вошла в комнату. Великий князь уже спал. Он храпел, запрокинув голову, а на его тонкой шее птичьим зобом ходил острый кадык. Стараясь не шуметь, Като осторожно прилегла на край кровати. Одеяло было придавлено телом Петра и натянуть его на себя женщине не удалось. Она взяла плед, закутала ноги и попыталась заснуть. Но сделать это в таком сыром помещении было непросто. Като привыкла спать в тепле и при открытых окнах. Холод и духота были ее врагами с детства.
Однако в комнате воздух казался так сперт от дыхания великого князя и напоен винными парами, что через четверть часа у цесаревны разболелась голова. Она встала и с раздражением толкнула окно рукой, разбухшая рама с трудом поддалась. Петр Федорович пьяно заворочался, бурча что-то себе под нос, но Екатерине было уже все равно. Она бухнулась на перину, пихнула мужа в бок и рванула одеяло на себя.
Наконец ей стало тепло. Снизу послышался какой-то шум, точно трещало дерево, но женщина уже погружалась в дремоту. Ей грезились сосны, поскрипывавшие на холодном осеннем ветру, они раскачивались все сильнее и сильнее и вдруг начали падать. Громадные стволы рушились на пол, проламывая паркет...
Екатерина вскочила в кровати. Треск и грохот раздавались наяву. Трещал весь дом: швы, перекрытия, потолок, паркет. А снизу слышался чудовищный стук падающих деревянных свай. Стены рассыпались на глазах!
Като вцепилась рукой в плечо мужа и изо всех сил затрясла его.
-- Вставай! Вставай! Петр!
В первую минуту великий князь ничего не понял, но когда жена закричала ему в ухо: "Потолок падает!" - хмель, как рукой сняло.
-- Петр! Скорее!
Великая княгиня опрометью кинулась через комнату и забарабанила кулаками в дверь. Та не поддалась. Уперлась во что-то снаружи. Вероятно, в рухнувшую балку. Где же все? Слуги! Лакеи! Горничные! Като чувствовала, что еще секунда, и она истошно закричит. Неужели их бросили?
-- Петр! Ради Бога! Толкни дверь! -- Екатерина машинально схватила воздух протянутой назад рукой. За ее спиной никого не было.
Великий князь, пятясь отступал к окну. Его губы тряслись. Кажется, он не соображал, что делает. Им владел дикий страх.
В тот самый миг, когда штукатурка кусками посыпалась на кровать, царевич одним прыжком вскочил на подоконник и ринулся вниз, выбив раму собственным плечом.
От звона стекла у Екатерины заложило уши. Хрустальная люстра на длинной медной ножке отделилась от расписного плафона на потолке и дождем посыпалась вниз. Цесаревна не сразу поняла, что теперь ей не подобраться к окну. Половина комнаты оказалась завалена битым кирпичом и какими-то досками. Перелезать, через обломки балок было еще опаснее, чем стоять на месте.
Екатерина не понимала, почему вид развороченной, проткнутой штырем от люстры перины успокоил ее. Неожиданно она почувствовала в голове абсолютный холод, а удары сердца стали отдаваться в ушах, как мерный бой часов. Великая княгиня заставила себя не думать об окне и двери, впрочем, как и о том, что муж бросил ее одну. Очень медленно она двинулась к низенькой дверце в гардеробную. Осторожно, нащупывая каждую половицу, которая могла уйти прямо из-под ног.
Почему же дом падает? Эта праздная мысль на время отвлекла великую княгиню от опасностей пути. Еще прошлой осенью архитектор Разумовскгого рассказывал о строительстве на "ледяном фундаменте". Он уверял, будто дом будет стоять, ему только необходимо "хорошенько взяться". Врасти в землю. Зал на первом этаже был подперт крепежными бревнами. Их ни в коем случае нельзя было снимать до следующей весны -- после паводка, пожалуйста. Неужели сняли?
Ручка дверцы повернулась, и Като оказалась в гардеробной. Здесь потолок тоже обвалился, из-под россыпи штукатурки виднелись цветные лоскутки ее платьев. Хорошо, что она приказала не брать в поездку много вещей!
