— Я у тебя научусь, вот увидишь, быстро научусь. Возьми меня, Этторе, ведь ты умнее меня и хотя бы поэтому должен мне помочь.

Этторе резким движением взялся за рычаг.

— Держись, даю задний ход.

— Куда мы поедем?

— Обкатывать машину.

Этторе выехал из гаража и вывел машину на окружную дорогу. Они мчались на полной скорости. Этторе спросил:

— Понравится тебе, если тебя вышвырнут из машины на таком ходу?

Пальмо посмотрел в окошко, потом на Этторе и сказал:

— Если ты меня не берешь, притормози и я сойду сам.

— Я выкину тебя из грузовика в тот самый момент, когда ты вздумаешь заговорить со мной не о работе.

— Как это понять?

— Если тебе придет в голову вспоминать дела, которыми мы занимались у Бьянко…

— А!

— Ну?

— Если ты не хочешь, я не стану говорить об этом.

— Не хочу! — крикнул Этторе.

— Ладно. Хозяин теперь ты, а я — твой работник.

Немного погодя Пальмо опять заговорил:

— Забыл тебе сказать. Бьянко велел, чтобы деньги за грузовик ты послал ему в санаторий.

— В каком он санатории?

— Не знаю, он тебе оттуда напишет.

Деньги за прокат машины Этторе надо было взять у Дзеку. В один из последующих дней он отправился за ними, но так и не дошел до старика: ему казалось, что он сам себя обкрадывает. На обратном пути, проходя мимо «Коммерческого кафе», он увидел в окно, что там играют на биллиарде те двое крестьян, для которых он вел запись очков в тот день, когда удрал от ворот шоколадной фабрики. Он зашел в биллиардную и заказал у бармена первый попавшийся напиток, потом стал потягивать его понемногу, чтобы не выпить раньше, чем те двое кончат партию и проигравший не вытащит бумажник и не начнет расплачиваться. Он глядел на них поверх бокала, время от времени бросая взгляд на дверь в биллиардную.

Он поставил пустой бокал на прилавок, лишь когда партия была сыграна и на свет божий появился бумажник. Этторе увидел, что он туго набит тысячными бумажками: проигравший, чтобы не показать его партнеру, отвернулся как раз в сторону Этторе.

Тогда Этторе пошел прямо в гараж и торопливо сказал Мывшему грузовик Пальмо:

— Иди домой, возьми пистолет и платок — прикрыть лицо. Через час встречаемся здесь.

У Пальмо сверкнули глаза — Этторе вспылил было, но сдержался: он еще успеет развеять его надежды. Зайдя домой, он сказал матери, что у него очень разболелся живот, поэтому он вернулся, и та обещала напоить его на ночь лауданиумом. Он пробормотал Что-то в ответ, пошел в свою комнату и вернулся с шарфом на шее и пистолетом в кармане.

Вместе с Пальмо они вышли за городскую черту; Этторе было страшно, и он молчал, чтобы Пальмо по голосу не догадался о его состоянии. Пальмо хотел остановиться сразу же за мостом через дорогу, но Этторе побоялся и, разозлившись, протащил его еще добрый километр.

Темнело, в городе зажглись огни. Они остановились у обочины и закурили.

— Ты уверен, что они пойдут именно этой дорогой?

— Не задавай мне вопросов.

— Господи помилуй, Бьянко ведь разрешал спрашивать.

— Я слышал, как они болтали, ясно? Они говорили на диалекте этих мест.

Вскоре появились и те двое: они шагали в ногу и о чем-то дружески беседовали, сильно жестикулируя. Этторе внимательно, огляделся, поднял шарф до самых глаз и выскочил на середину шоссе с пистолетом в руках. Крестьянам не оставалось ничего другого, как. достать бумажники.

— Бросайте их на землю.

Пальмо подобрал бумажники, вернулся к обочине, сунул пистолет под мышку и, выпотрошив бумажники, бросил их на кучу гравия.

— А теперь начинайте драку, — приказал Этторе. — Ну! Действуйте кулаками!

Те переглянулись, но не пошевелились, и тогда, направив на них пистолет, Этторе повторил:

— Деритесь!

Они сделали вид, что дерутся.

— Деритесь по-настоящему! — прикрикнул на них Этторе.

Крестьяне всерьез принялись за дело, один из них споткнулся и упал. Тогда Этторе и Пальмо спрыгнули с обочины на поле и кинулись в темноту. Двое на дороге принялись истошно вопить, Этторе бежал, ему было страшно, и на каждом шагу сердце подступало к горлу. Они остановились за заброшенной шелкопрядильней. Глаза Пальмо блестели в темноте, и Этторе хотелось ударить по ним кулаком. Язык с трудом повиновался ему, но он постарался сказать как можно тверже:

— Давай сюда деньги! Я заплачу за грузовик. Если хочешь оставаться со мной, брось свой пистолет сюда, в траву, это было в первый и последний раз, только чтобы заплатить за машину. Не вздумай когда-нибудь напомнить мне, об этом.

* * *

(Вспоминает Пальмо)

Этторе вел машину и посматривал то на дорогу, то на море. Я повернул голову поглядеть на корабль в море и услышал, как Этторе что-то напевает про себя.

— Что ты поешь? — спросил я: надоело мне ехать молча.

Но он только пожал плечами. Песня была печальная, а ему было весело, это видно было по глазам.

— Тебе весело?

Он кивнул.

— Знаешь, почему я веселый? Потому, что я конченый человек. Я как шар, попавший в лузу.

— По-моему, это плохо, — сказал я.

Но он покачал головой.

Мы ехали порожняком из Тосканы, после того как доставили в Л. С. груз шампанского. Хороший груз. И на этот раз, как обычно, когда нам выпадал ценный груз, я ему говорил, что хорошо бы остановиться в Генуе и продать товар одному из тех типов, которые вечно толкутся на площади Карикаменто, да положить вырученные денежки себе в карман. А о хозяине этого товара я бы уж позаботился, этому заводчику не трудно было бы заткнуть рот — ведь во время войны он продавал шампанское немцам.

На этот раз я ему все это сказал, когда мы поднялись на гребень горы и оттуда стало видно море. Но он рассмеялся мне прямо в лицо. Сначала, когда я затевал такие разговоры, он, бывало, оборачивался и глядел на меня испуганно и зло, будто я подталкиваю его к краю глубокой пропасти, а он лишь чудом удерживается. Я в таких случаях внимательно следил за его руками, лежавшими на баранке, опасался, как бы он не съездил меня по морде.

Но теперь он только смеялся мне в лицо, и я поэтому больше не боялся вести такие разговоры, но надежды на успех у меня становилось все меньше и меньше. Я делал это не только из-за денег: мне хотелось жить по-старому, чтобы Этторе стад главарем вместо Бьянко, хотя я не дал бы и одного мизинца Бьянко за всего Этторе как главаря.

Мы проезжали мимо дансинга на террасе над морем, и я говорю:

— Давай остановимся здесь ненадолго, не будем выходить из машины, только послушаем музыку и посмотрим, как танцуют женщины.

Но он не остановился. Он всегда торопился вернуться, поставить машину в гараж и бежать в тот переулок, где в окне ждала его девушка. Он думал, что я ничего не знаю о нем и об этой его Ванде.

Зато он остановился около бензоколонки — там, где дорога расширяется, а прибрежные скалы отступают, и я удивился, потому что мы заправились в Л. С. А он снял руку с баранки, облокотился на окошечко и стал внимательно разглядывать эту бензоколонку.

Немного погодя спрашивает:

— Нравится?

— Что? — говорю.

— Бензоколонка.

Я присмотрелся: она и вправду была красивая, похожая на небольшую современную виллу, я так ему и сказал.

Он все смотрел на нее, тогда я и говорю:

— Да ведь ты видел их тысячи, этих бензоколонок.

— Но ни разу такую, как эта.

Он открыл дверцу, спрыгнул, пересек дорогу и направился к колонке. Навстречу ему вышел человек в голубом комбинезоне со множеством «молний»; Этторе завел с ним разговор, а я видел, что чем больше он говорил, тем чаще этот человек оглядывался на свою колонку и смотрел так, будто видел ее в первый раз.

Я тоже вылез из кабины и подошел к ним. Человек в комбинезоне говорил Этторе:

— Посмотрели бы вы на нее вечером, когда горят все неоновые надписи.

Этторе кивал головой, будто сам все больше в чем-то убеждался, потом вытянул шею, точно хотел заглянуть за угол колонки.