Спотыкаясь, поднялась на ноги.

Когда она отошла подальше от дерева, за ней, скача на всех четырех, бросился в погоню павиан-самец. У него была серебристо-серая грива и длинная борода, выпачканная засохшей кровью и свернувшимся костным мозгом.

Самки завизжали от возбуждения.

Эмма в ужасе уставилась на приближающуюся мертвую тварь.

Шкура и плоть на спине, как и на морде, были содраны до розовых мышц. Вылезшие из орбит глаза походили на яйца, наполненные свежей кровью.

Зверь зарычал на нее.

Эмма напряглась.

Павиан бросился в атаку.

Она принялась наносить ему прицельные удары ногами, стараясь держать на расстоянии, чтобы суметь хотя бы добраться до двери. Сперва ее защита работала — удары ее ботинок пришлись твари в челюсть и голову, отогнав ее назад. Павиан в ярости забегал кругами, рыча и лая. Из пасти, как рвота, лилась розовая пена.

Эмма понимала, насколько сильным может быть этот зверь, воскресший он был или нет. Если павиан ее схватит, она уже не вырвется из его железной хватки и не спасется от этих блестящих клыков.

Ей пришлось удерживать его на расстоянии, пятясь в сторону Гаса и входной двери.

Несколько самок спрыгнули с дерева и визжали от восторга. Они легли на животы, подставив самцу свои безволосые, мозолистые, кишащие личинками задницы.

Эмма продолжала отбиваться ногами от павиана.

Но тот начал уже предугадывать ее движения. Пригнувшись от шквала ударов, прыгнул вперед, вцепился ей в правую голень своими окровавленными челюстями и потянул вниз.

Эмма кричала и отбивалась, лягаясь левой ногой. Боль накатывала жгучими волнами. Павиан не просто кусал ее… он жевал, рвал и метал. Штанина была изодрана в клочья, икроножная мышца пробита… а те зубы вонзались в нее все снова и снова.

С криком и плачем Эмма приступила к последнему «акту неповиновения».

Вместо того, чтобы продолжать лягаться, она подтянула ногу ближе к телу, подтащив вместе с ней вцепившегося зубами павиана. К тому моменту зверь вырвал у нее из голени огромный кусок мяса, и тот болтался из пасти, словно кровавая отбивная.

Ее мозг кромсали раскаленные добела лезвия боли. Эмма схватила зверя за уши и изо всех сил дернула вниз и в сторону. Когда она оторвала его зубы от ноги столь зверским образом, от боли в глазах заплясали черные точки. Но что-то в ней — какой-то первобытный, варварский инстинкт — продолжало бороться.

Действуя инстинктивно, она ткнула большим пальцем твари в глаз.

Погрузила его на всю длину, и глаз превратился в напоминающую гнилой виноград кашицу.

Павиан обезумел.

Он завыл, заскулил, стал биться и извиваться. Потом швырнул ее на спину и запрыгнул сверху, рыча и щелкая челюстями.

Из раздавленного глаза сочилась чернильная жидкость, пахнущая гнилой рыбой.

Павиан прижал Эмму к земле, и она почувствовала, как ей в бедро уперся его короткий и толстый пенис.

Лежа под нависшим над ней зверем, она смогла заглянуть под его мохнатую бороду. Шею опоясывала идеально симметричная выбритая полоса. Было видно серую, зашитую грубой нитью плоть… словно голову твари отделили, а потом пришили обратно.

С криком она ухватилась за косматую голову, в основном, чтобы оттащить от себя эти зубы. Павиан был очень сильным, но она не отпускала его. Под грязным мехом плоть на черепе была пористой и мягкой. Эмма впилась пальцами, и они легко прошли сквозь мясо и ткань, размякшие от тлена.

Павиан завопил.

Забился в судорогах.

Она погружала пальцы все глубже и глубже, по рукам лилась черная жидкость. Ее ногти царапали по внутренней стороне его черепа. Она давила руками его серое вещество, вытягивала наружу комья мозга, вытекающего между пальцев, словно овсяная каша. Брызги черной крови падали ей на лицо.

Павиан откатился прочь с воем и шипением. Верхняя часть его черепа превратилась в комковатое месиво. Он ползал кругами, оставляя за собой влажный, слизистый след. Тело бешено извивалось, словно у него отказывали все невроциты.

Эмма отползла прочь, мокрая и смердящая.

Самки скакали, визжали, молотя по земле костяными кулаками. Одна была без глаз. На самом деле, ее глазницы были зашиты.

Что, черт возьми, все это значит?

Окровавленная, агонизирующая, изрыгающая желчь, Эмма подползла к двери. Кровь. Сколько же везде крови. На траве. На бетоне. На сайдинге.

Эмма поискала глазами Гаса.

Но он исчез.

Его растащили, по кусочку.

Эмма вскарабкалась по лестнице на крыльцо и попыталась справиться с дверной ручкой скользкими от крови пальцами.

Центр по исследованию приматов, вот что все это значило.

Он находился недалеко от города. Активисты, выступающие за права животных, постоянно устраивали там протестные митинги. В хаосе «Некроза-3» о нем забыли. Но вирус, должно быть, переметнулся на особей и реанимировал этих… тварей.

Она слышала визги и лай павианов.

Они шли за ней.

Пальцы продолжали соскальзывать с ручки. Эмма с трудом поднялась на колени, изувеченная голень посылала в грудь импульсы боли.

Ей удалось открыть дверь.

Она вползла в дом, оставляя за собой кровавый след, отмечающий ее передвижение от двора до крыльца.

За спиной жадно верещали павианы.

Оружие. Его было много, и ей нужно до него добраться.

Она захлопнула за собой дверь, навалилась на нее всем весом, и в следующий момент павианы ударили с другой стороны, один за другим. Она вздрагивала при каждом ударе, уперевшись в дверь спиной и изо всех сил стараясь удержать ее. Одновременно ее дрожащие пальцы тянулись к замку.

Тут дверь распахнулась, и Эмма рухнула навзничь.

Поползла по полу, едва не потеряв сознание от боли. Она почувствовала зеленую волну гнилостного смрада, которую гнали перед собой павианы-зомби. Влажного, крепкого и отталкивающего.

Узловатые пальцы царапнули по лодыжке.

Какофония визгов и криков эхом разнеслась по дому.

Одна из тварей схватила ее за ногу, но Эмма сумела вырваться.

Новые пальцы царапнули лодыжку.

Она яростно рванула ружья из шкафа, и они повалились на нее, как домино. Помповое ружье 12-го калибра отскочило от головы, и она поймала его в тот момент, когда павианы схватили ее и потащили в свои прожорливые пасти.

Она развернулась, сжимая дробовик в руках.

Три павиана вцепились ей в ноги.

У одного отсутствовала верхняя часть головы. Блестящий купол обнаженного черепа покрывали отверстия, как от примитивной трепанации. Другая морда была изрыта следами взятых проб и порезами.

Они разинули пасти и с воем бросились в атаку. Эмма выстрелила, передернула затвор и снова выстрелила.

Морды двух павианов разлетелись фонтаном брызг, третий, испещренный дымящимися дырами, заковылял прочь.

Другого Эмма разрезала пополам, еще одному снесла голову.

Разрезанный пополам не умер.

Он пополз вперед, забыв про ноги и нижнюю часть туловища. Сзади волочились лохмотья плоти. Он издавал горлом резкое шипение, глаза горели багровым огнем, пасть хищно разинута.

— Давай, — выдохнула Эмма, обливаясь слезами. — ПОДХОДИ И ВОЗЬМИ! ДАВАЙ, УБЛЮДОК! ПОКАЖИ, НА ЧТО СПОСОБЕН!

Павиан, естественно, не нуждался в уговорах.

Он пополз вперед, и Эмма разнесла ему голову на мелкие кусочки. Это остановило остальных. Они потеряли к ней интерес, переключившись на разбросанное вокруг мясо. Набросились на останки сородичей. Принялись лакать кровь, поедать мозги и глодать кости.

Они отвлеклись.

Теперь самое время.

Эмма посмотрела на свою разорванную голень, вокруг ноги натекла лужа крови. Господи, ей нужно что-то сделать, пока она не потеряла сознание от кровопотери.

Павианы не обращали на нее внимания.

Очень медленно она двинулась к аптечке рядом с оружейным стеллажом. Тихо взяла пластиковую коробку, открыла. Дрожащими пальцами забинтовала голень и заклеила пластырем.

Время от времени павианы поворачивали к ней свои окровавленные морды и рычали, но не более того.