Но я не собирался этого делать.

Только не Шелли. Я никогда не дам им забрать ее. Никогда не дам им сжечь ее вместе с другими в одной из тех жутких ям. Эта мысль просто не укладывалась в голове, поэтому я гнал ее прочь. Но я не мог сидеть с Шелли изо дня в день. Не только потому, что это было чистой воды безумие, но и потому, что они все равно пришли бы за ней. Но я должен был что-то сделать. Тогда у меня и появилась мысль тайно похоронить ее. Такое погребение являлось незаконным и было запрещено. На меня могли донести в полицию, а попавших в руки властей ждал расстрел. Но эти обстоятельства лишь усиливали важность моего решения.

Я собирался похоронить свою жену, провести небольшую службу над ее могилой.

Вот, что я собирался сделать. И я был готов хладнокровно убить любого мерзавца, который встанет у меня на пути. Поэтому, слушая тот богомерзкий колокольный звон, я собрался с силами, привел мысли в порядок и принялся за дело. Впервые за несколько недель я улыбался, испытывая тайную, извращенную радость от того факта, что незаконно похороню свою жену. Тем самым я собирался показать государству средний палец. Пошли они на хрен! Пошли эти власти на хрен! Пошли на хрен те, кто вообще создал этот кошмар. Те злобные, ущербные умы - части прогнившего бюрократического аппарата, уничтожившего мир.

Я взял белое атласное покрывало, которое любила Шелли, и завернул в него ее тело. Поцеловал напоследок ее холодные, мертвые губы, и зашил саван. Я слышал за окном шум приближающихся грузовиков. Слышал, как они грохочут, видел, как их проблесковые огни озаряют ночное небо. С улицы доносились голоса.

Они приближались.

Выносите своих мертвецов.

3

Вслед за ядерной зимой последовала одна страшная эпидемия за другой. Люди умирали в массовом порядке, и обычные морги не справлялись с таким количеством трупов.

Поэтому и звонили церковные колокола.

Они звонили днем и ночью, и вовсе не по случаю чьей-то свадьбы в часовне. Нет, своим звоном они извещали, что труповозы едут собирать мертвецов. Самосвалы, грузовики, не важно. Все, что имело кузов, превращалось в труповозы. А поскольку радио, телевидение и интернет больше не работали, отцы города решили прибегнуть к древнейшей форме коммуникации - через церковный колокол. В Янгстауне было полной церквей, в некоторых районах стояло даже по две. Поэтому колокола звонили, объявляя о прибытии труповозов.

Вы должны были вынести тела близких на тротуар вместе с мусором, и труповозы забирали их.

Акт доброй воли со стороны властей.

Бом-бом-бом-БОМ! Едут труповозы, братья и сестры! Поэтому забудьте о сочувствии, порядочности и уважении. Действуйте, как в гребаном средневековье. Дядюшка Джо выблевал прошлой ночью свои кишки? Мамочка утонула в собственных фекалиях? Крошка Кэти покрылась черными гнойниками? Споры и язвы превратили маленькую леди в прохладное, белое желе? Без проблем, дружище. Заворачивай ее или его в брезент, либо складывай останки в мешок, коробку, только, пожалуйста, никак не помечай. А мы позаботимся обо всем остальном! Еще не умер, но уже вот-вот? Скидывайте все равно. Незачем заражать весь район. А если лицо у вас покрылось какими-то мерзкими нарывами, лучше прыгайте к нам в труповоз, пока не начали срать красными червями, ссать желтой слизью, а глаза у вас не полопались и не испачкали новый диван.

Это было отвратительно.

Унизительно.

И бесчеловечно.

Но притом, крайне необходимо.

Трупы были по всему городу. Гнили в канавах, громоздились на тротуарах, словно груды мусора. Радиоактивные тучи, ползущие на запад из Нью-Йорка и на восток из Чикаго, принесли с собой лучевую болезнь. А низкий уровень санитарии привел к бурным вспышкам холеры, тифа и чумы. Повсюду свирепствовали новые формы гриппа и пневмонии, а мутировавший штамм геморрагической лихорадки уничтожил все, что осталось от некоторых восточных городов вроде Филадельфии и Питтсбурга, и по слухам выживших, проедал уже себе путь через Акрон.

В Янгстауне трупы сжигались, но через некоторое время их стало так много, что люди стали выбрасывать их во дворы или сваливать на тротуары. Все эти гниющие "жмуры" становились источниками инфекций, привлекали крыс и мух, которые распространяли чуму еще дальше. Патогены передавались через воду и воздух, и люди продолжали умирать.

Повсюду царили безумие и безнадега.

А это было лишь начало.

4

Когда я обдумывал тайное погребение своей жены, раздался стук в дверь.

Я не собирался отзываться на него... Но я знал, что, если не открою, люди из труповозов выломают дверь, ворвутся в своих белых защитных костюмах и заберут Шелли, прежде чем я успею улизнуть вместе с ней.

- Кто там?

- Это я, - раздался шепот. – Это Билл.

Билл Хермс жил в другом конце коридора. Нормальный мужик. Старый железнодорожник, вдовец. Мы часто приглашали его к себе на ужин. Шелли всегда заботилась о нем, угощала домашним печеньем и пирожными. Хороший старик.

Я вздохнул.

- Чего вам надо?

- Рик... Мне нужно поговорить с тобой.

Я приоткрыл дверь.

- В чем дело, Билл?

Он сглотнул.

- Рик, я пришел поговорить насчет Шелли. Уже несколько недель ее никто не видел. Люди начинают болтать всякое.

- Да пошли они.

- Сынок... труповозы едут.

- У меня нет ничего для них.

Билл вытер носовым платком слезящиеся глаза.

- Я и не говорил, что у тебя что-то есть для них. Надеюсь, что нет. Но... но я подслушал разговор двух парней внизу. Они говорят, что Шелли в списке. В том гребаном списке. Знаешь, что это значит?

Это значит, что кто-то настучал на нас. Сообщил в управление здравоохранения, что Шелли при смерти. Возможно, кто-то из больницы. Лучевая болезнь вкупе с холерой... это лишь вопрос времени. Чистильщики придут забрать ее. Либо, как минимум, потребуют доказательств, что она еще дышит.

Грузовики приближались.

- Спасибо, Билл, - сказал я, закрывая дверь.

Пора уходить.

Взяв Шелли на руки, я убедился, что в коридоре никого нет, и тихонько спустился по черной лестнице вниз. Оказавшись в переулке, обошел здание и двинулся через находящееся позади него небольшое поле. Меня всего трясло, и прошибало потом. Я чувствовал себя осужденным, перелезшим через тюремный забор. Шелли почти ничего не весила. Я мог бы пробежать с ней многие мили. Я почти уже пересек поле, как кто-то закричал:

- Вон! Вон он!

И я побежал.

Люди с фонариками вышли на поле. Я бросился в небольшие заросли, порвав саван Шелли о шипы ежевики. Я пробивался вперед, царапая себе руки и лицо. Я упал лишь раз, тут же вскочил на ноги и продолжил бег. Выбравшись из зарослей, я увидел, что со всех сторон стягиваются люди в белых костюмах, а на улицу выезжают грузовики с прожекторами.

Я был в ловушке.

Я метался из стороны в сторону, но тщетно. Грузовики приближались, а люди с фонариками уже пересекали заросли. Они были повсюду. Бежать было некуда. Картина была сюрреалистичная и совершенно неправдоподобная. Эти преследующие меня люди. Фонарики. Грузовики. Смрад смерти из канав. Вялый туман, ползущий с реки. Звезды над головой, скрытые грязным пятном черного дыма, подымающегося из ям за городом, в которых сжигали трупы.

Я сделал отчаянный рывок в сторону улицы, и один грузовик едва не сбил меня. Раздались предупредительные выстрелы, вокруг засвистели пули. Прожекторы нашли меня, и я замер как вкопанный на мокром тротуаре, ослепленный их светом.

Рядом остановился грузовик и четверо человек в защитных, некогда белых костюмах схватили меня. Я дрался, царапался и кричал. От них пахло трупной слизью. Потом удар приклада в висок сбил меня с ног. На какое-то время я отключился, потом снова вскочил и стал пробиваться через скопление людей. Удары сыпались со всех сторон, я тоже яростно колотил направо и налево, расталкивая преследователей в стороны. Добравшись до задней части грузовика, я увидел на горе гниющих трупов Шелли. Саван был порван, и одна белая как мел рука свесилась наружу. Я чувствовал запах тлена и слышал гудение мясных мух. Некоторые из трупов были зеленого цвета и кишели червями.