— А она вздорная. С ней придется серьёзно повозиться.

— Если кто и сможет это сделать, то только ты. Ты с ними так обходителен.

Под аккомпанемент тихих смешков меня выкатили из комнаты, и я поняла, что у этого парня никогда не было «легкой руки».

Я повернула голову вбок, пытаясь проследить направление, в котором меня везли по коридору, расплывающемуся перед глазами, пытаясь заприметить выходы отсюда. Мы проехали приличное расстояние, затем повернули налево. Отсюда путь был уже не таким долгим.

Меня протолкнули сквозь череду двойных створчатых дверей, которые были очень похожи на двери в больницах, ведущие в пункты первой помощи. Я видела такие по телевизору. Внутри комната оказалась такой же стерильной и недружелюбной, как и операционная.

Меня выкатили в центр комнаты под несколько ламп, слепящих глаза. Там ждали другие «лабораторные халаты». Справа от меня я заметила широкое прямоугольное окно. Там столпился народ: еще несколько «лабораторных халатов» и даже вполне обычно выглядящие люди, одетые в гражданское.

Они с любопытством глазели сквозь стекло, словно зрители в цирке, которые пришли посмотреть на уродца. И я догадывалась, что именно такой для них и была. Впитывая все это в себя, я беспокойно крутила головой, безнадежно, но всё еще в поисках, высматривая путь отсюда.

Я взглянула вверх на мужчину в лабораторном халате, который меня исследовал. Он был старым. Старше всех тех энкросов, которых я видела. Волосы на его голове были такими белыми и редкими, что я могла рассмотреть кожу его скальпа, тонкую как бумага.

Его прикосновение к моей руке было холодным. Он её какое-то время сжимал, словно проверяя текстуру и плотность.

Ужас не отпускал меня, сжимал сердце в тиски, и... вмешалось что-то еще. Меня словно обвила кругом одна большая нить из эмоций. Эмоциональная спираль брала начало из гнетущей боли, которая точила мой разум и превращалась в сильный спазм где-то внутри живота. Это было беспокойство. Всё просто и ясно. Вот только оно исходило не от меня... это была вовсе не я.

Каждый мой нерв был готов взорваться под грузом и тяжестью внезапного натиска чувств.

Дрожа, его имя вырвалось наружу одним выдохом. Кассиан. Он был близко. Его беспокойство и волнение нахлынули на меня, бросая то в жар, то в холод.

Они уже идут? Я ожила от такой возможности. Внезапно я перестала чувствовать себя такой разбитой и одинокой, привязанная к этому столу.

С новым приливом энергии я сфокусировалась на старике, нависшем надо мной, и на том, как злобно блестел скальпель в лучах беспощадного света. Он провел рукой в перчатке по моей шее, отчего по ней побежали мурашки.

— Итак, — пробормотал он, — давайте посмотрим.

Его пальцы повернули мою голову набок, и я почувствовала, как они проникли в волосы, замерев чуть выше уха.

Я стала бороться, стараясь повернуться в другую сторону. Но мою голову силой вернули на прежнее место и туго натянули кожаный ремень, который впивался в кожу поверх лба.

Прикосновения старика стали тверже, пока он блуждал рукой среди прядей моих волос... как мне показалось, что-то выискивая на коже головы.

— Это место просто идеально, — объявил он.

Двое других «лабораторных халатов» выглядывали из-за него, наблюдая за манипуляциями. Старик кинул взгляд через плечо, его движения выдавали нетерпение и раздражение:

— Дженкинс?

— Да, Доктор? — отозвался голос крайне почтительно.

В воздухе раздалось громкое жужжание. Это был звук, полный злобы, живой и угрожающий. Я не могла пошевелить головой. Глаза бешено вращались, пытаясь разглядеть, что это было.

Рядом с доктором появился Дженкинс, в руках его была бритва.

Я застонала сквозь скотч, в тот момент, когда холодные зубцы бритвы прижались к моему черепу, прямо над ухом. Всего за несколько мгновений они начисто выбрили небольшой участок кожи. Пучок рыже-золотых волос парил в воздухе у меня перед глазами. Затем наступила тишина, когда они выключили устройство.

— Приступим.

Доктор поправил повыше на носу очки.

Дженкинс схватил бритву и поспешно отступил в сторону, пропав из поля зрения. Он вернулся с щипцами, которые сжимали клочок ваты. Хлопковая ватка была пропитана какой-то желто-оранжевой мазью.

— Прошу вас, Доктор.

Тот взял щипцы и приложил ватку к моей голове.

Я в отвращении поморщилась, не уверенная в том, чем это могло быть, приготовившись к неприятным ощущениям. Ватка была противной, холодной и мокрой, но безболезненной. Легкими движениями он провел ею по голой коже моего черепа несколько раз.

— Почти готово.

Доктор передал обратно щипцы и вернулся в поле моего зрения со скальпелем в руке. Я резко вдохнула воздух через нос. Он ничего не говорил, просто нахмурился, сконцентрировавшись на моей голове.

— Будет совсем немного больно.

Его взгляд полоснул меня и задержался на мгновение, и я подумала, что он подозревает, что я могу его понимать.

Я задергалась под ремнем, который сдерживал мою голову, и напрягла шею.

— Будет больнее, если будешь брыкаться.

Он довольно долго смотрел холодным взглядом мне прямо в глаза, и в них не было удивления. Он не думал, что я понимала его. Он знал. И от этого казался еще большим монстром. Чувство поражения охватило меня.

Доктор кивнул, удовлетворенный тем, что я больше не дергалась на каталке. Я бы и не стала. Меньше всего на свете мне хотелось, чтобы он перерезал мне горло или отрубил ухо.

Лезвие опустилось ниже.

В тот момент я задержала дыхание и сказала себе, что створчатые двери вот-вот откроются и появятся Уилл, Кассиан и Тамра. Что они ворвутся в комнату и перережут эти ремни, удерживающие меня в неволе. Уилл обнимет меня. Его губы прижмутся к моим.

Вот как всё должно было произойти. Как предполагалось.

Но этого не случилось.

Глава 5

Доктор сделал надрез, глубоко воткнув лезвие в мою кожу через марлю. Теплая кровь стала медленно сочиться, стекать струйкой по волосам. Я закричала в прилепленный ко рту скотч: получился приглушенный визг. Огонь жег моё горло — непроизвольная защита, которая сейчас не шла мне на пользу. Клубы дыма вырывались из ноздрей.

Он продолжал резать. Я знаю, это продолжалось всего секунду, но казалось, что прошла целая вечность. Как и все здесь внизу, давление острия было бесконечным.

Я окинула Доктора взглядом, когда он выпрямился, его пальцы цепко держали скальпель. Моя кровь была на серебряной поверхности, блестяще-фиолетовая в ярком свете, выдавая мою принадлежность. Он быстро убрал лезвие и прижал маленький пузырёк к болезненно ноющей ране в моей голове, чтобы собрать кровь.

— Ни капли впустую, — пробормотал он.

Когда это было сделано, Доктор взял новое приспособление из рук Дженкинса. Маленький металлический диск, не больше моего ногтя.

Теперь его движения стали медленными, осторожными, точными и отработанными, и я не могла не подумать о том, лежал ли папа на такой же каталке, с нависшим над ним металлическим диском.

Внезапно паника отступила и превратилась в некое спокойствие. Я чувствовала странное умиротворение. Как будто рядом со мной был Кассиан и нашептывал мне слова ободрения.

И я понимала, что не могла позволить, чтобы эта штука оказалась внутри меня. Я снова начала сопротивляться, стараясь вырваться, но мои путы не ослабевали.

Я дергалась и боролась под ремнями. Доктор схватил меня за затылок своей крепкой рукой в перчатке. Я завыла, ноздри часто раздувались от порывов дыхания, пока он расширял надрез, который сделал, опуская маленький металлический диск ко мне настолько низко, что я больше не могла его видеть.

Внезапно свет замигал короткими вспышками. Доктор замер и посмотрел вверх, нахмурившись. Дженкинс пробормотал что-то невразумительное и стал оглядываться по сторонам; его брови были сведены вместе.

А затем свет вырубился, и мы погрузились в черноту.

Темнота продлилась всего несколько мгновений. Достаточно долго, чтобы один из «лабораторных халатов» выругался. И достаточно долго для меня, чтобы ощутить напряжение, нависшее над энкросами.