Когда он становился таким, мне было тягостно и тревожно – я не знала, как себя вести. Однажды я сказала, что, по-моему, ему не стоит так трепать себе нервы из-за этих проблем.

– Да кем ты себя возомнила, секс-бомба? – повысил голос Джек, раздувая ноздри. – Лучшая для тебя политика заткнуться, блин, и не растыкаться!

Он ездил домой разными маршрутами, называя их «таинственными окольными путями». Однажды мы проехали мимо его радиостанции, в другой раз постояли, не выключая мотора, позади заброшенной средней школы – кирпичного здания с заколоченными фанерой окнами и высокими сорняками, проросшими сквозь трещины в асфальте.

– Большинство моих учителей, наверное, уже поумирали, – сказал Джек. – Туда им и дорога. – И рассказал, как однажды, много лет назад, его посадили на скамейку запасных, потому что он играл на той же позиции, что и чей-то сынок. – Они всегда рядом и не оставят нас в покое, – добавил Джек, взяв мою руку и рассматривая ее. – Нам с тобой нужно быть начеку.

Я сообщила бабке, что записалась в школьный клуб стенгазет и остаюсь с другими девочками украшать классы и коридоры. Джек всегда высаживал меня у суперетты, не доезжая до бабушкиного дома. Конни смотрела на меня из-за прилавка с бесстрастным видом, сложив руки под огромными грудями. Иногда на крыльце или у магазина стояла одна из сестер Писек, пялясь на нас во все глаза, пытаясь разгадать нашу тайну. От поездок с Джеком их подколки потеряли всякую важность.

– Рот закрой, кишки простудишь, – бросила я однажды Стасе.

Когда я возвращалась в дом бабки – обычно показывали «На пороге ночи», – то всегда бывала голодна. Я уминала печенье, картофельные чипсы, перезрелые бананы, не разбирая вкуса. Бабушка сидела с опущенными жалюзи, загипнотизированная очередной серией, безразличная к моим взбалмошным, рискованным поездкам.

Однажды днем, когда Джек не приехал, я ходила в центр с Нормой Френч. Ее бойфренд Кенни ждал нас в «Ланчионетте Лу». Он называл меня Долли вместо Долорес и сдувал целлофановые обертки от соломинок Норме в лицо. Я сидела с непроницаемым видом, заставляя себя слушать, над чем он смеется горловым смехом. Жирная кожа на его лбу была покрыта десятками воспаленных угрей.

– Хошь, чего покажу? – спросил Кенни и задрал нестираную майку, показав два засоса, которые Норма поставила ему на живот. Я встала и вышла, не желая сидеть с ними за одним столиком и смотреть, как они целуются взасос.

Сестра Сретение задала нам доклады по естествознанию к неделе после Хэллоуина. Из размноженного на мимеографе списка тем я выбрала «Чудо рождения человека». Уже больше месяца я хранила секрет Джека, ожидая, когда они с Ритой торжественно объявят новость. Всякий раз, встречая Риту, я пристально вглядывалась в ее лицо и живот, ища соответствующие признаки даже во взгляде и смехе. Но Рита ничем себя не выдавала. Она тоже умела хранить секреты.

Я уже назначила себя единственной нянькой будущего Спейта и выбрала имена – Кристофер Скотт для мальчика и Лиза Долорес для девочки. В моих фантазиях Рита слабо приподнималась со смертного ложа с балдахином и протягивала мне розового младенца.

– Мне очень жаль, что тебе придется бросить школу, – еле слышно шептала она. – Позаботься о них обоих. Ты нужна им больше, чем я могу выразить.

– Кофе? – спросил Джек.

Он снова выбрал обходной путь – поехал по Честнат-стрит, но в самом конце улицы неожиданно свернул на парковку перед пончиковой.

– Давай, – согласилась я.

Я следила за ним сквозь витрину. Сегодня Джек был в светло-желтых джинсах и коричневом клетчатом свитере. Официантка взбила прическу и засмеялась над его шуткой. Потом проводила его взглядом, когда он вышел.

Я обожгла губы и начала дуть, глядя, как закручивается дымок на маслянистой поверхности.

– Угадай, о чем мне задали доклад, – сказала я.

– Ну?

– О младенцах. Как они растут в своей маме, прежде чем родятся.

– Да? – Джек осторожно отпил кофе, глядя куда-то вперед. – Ну, круто.

– Когда вы с Ритой объявите о будущем ребенке?

– А что? – Джек посмотрел на меня. – Ты уже разболтала?

– Нет, мне просто интересно.

– А-а. Я тебе говорил, она немного трусит после прежних неудач, так что спешить некуда.

– Бабушка, наверное, свяжет ему крючком все приданое. А когда он родится?

– В апреле. Середина апреля.

– Правда? У меня есть журнал «Лайф», взяла в школьной библиотеке по теме доклада. Там иллюстрации, как дети выглядят на разных стадиях развития. Так странно! Хочешь поглядеть?

– Видела вон ту официантку? Ее тоже зовут Долорес, – Джек завел машину и выехал на улицу. – На бейдже написано, прямо над ее толстой сиськой.

Я постаралась пропустить это мимо ушей.

– Показать тебе статью?

– Я не люблю смотреть на подобные вещи. Этого полно и в медицинских книгах Риты.

– Можно, я только маме скажу о ребенке? Она бабушке ничего не скажет. Или разреши Рите намекнуть, что я в курсе?

Я поняла, что Джек не на шутку взбешен, когда машина вильнула.

– Слушай, либо я могу тебе доверять, либо нет!

– Можешь, – заверила я, – я просто спросила.

Я сделала большой глоток кофе и поперхнулась от обжигающей горечи. Я закашлялась. Кофе плеснулся из чашки мне на колени и на пол.

Джек остановился у обочины, взял салфетку и вытер пол.

– Прости, – сказал он, – жизнь в последнее время стала очень напряженной.

– Забудь. Не надо мне было тебя доставать. Это я виновата.

Его рука коснулась моей щиколотки. Пальцы скользнули под мой носок и задвигались вверх и вниз. Я прижала ногу к полу, чтобы не вздрогнуть. Я не хотела, чтобы он меня щекотал, но и не желала рассердить его.

– Мы с тобой особенные люди, – заявил Джек.

Он выпрямился, включил первую передачу и повез меня на Пирс-стрит.

Вечером, лежа на животе на кровати, я начала писать доклад, переписав факты на каталожные карточки, как требовала сестра Сретение. Я отсчитала девять месяцев от пятнадцатого апреля; получалось, Рита беременна уже минимум два месяца. «Зачатки конечностей четко различимы, сердце эмбриона бьется часто, – говорилось в статье. – Эмбрион размером с арахисовый орех в скорлупе».

На третьем этаже Джек прошелся по комнате. Он просто переживает – все будущие отцы нервничают. В «Моих трех сыновьях» Робби Дуглас проехал до самой больницы, не сообразив, что забыл взять жену. Мы с Джеком добрые друзья, я помогу ему выдержать этот период.

Иллюстрации развития плода занимали несколько страниц. Некоторые эмбрионы напоминали морских обезьянок, рекламу которых я когда-то увидела на задней обложке альбома комиксов и заказала по почте. Несколько недель я ждала, пока их доставят. «Поместите в стакан обычной водопроводной воды и увидите, как они оживут!» – говорилось в инструкции. Но обезьянки оставались сухими, ломкими и безжизненными, плавая на поверхности несколько дней, пока мать не заставила меня вылить все это в унитаз.

На первом уроке Кэти Махони выставила на парту маленькую коробку с приглашениями на вечеринку. Все утро я смотрела, как она ходит к точилке для карандашей, подбрасывая конверты на парты, когда сестре Сретение случалось отвернуться. Перед ленчем Кэти в последний раз прошлась между рядами и выбросила пустую коробку в мусорную корзину учительницы.

Ко мне подбежала Норма, крича мое имя достаточно громко, чтобы все насмешливо обернулись.

– Ты что, оглохла? Хочешь сходить в «Лу»?

– Слушай, – сказала я достаточно громко, чтобы слышали Кэти и остальные. – Отстань от меня, ладно?

У Нормы сделался скорее удивленный, чем обиженный вид.

– Я просто не хочу больше с тобой общаться. А от твоего бойфренда меня тошнит.

Норма цыкнула языком:

– Смотрите, кто завидует!

– Держи карман шире, – презрительно бросила я. – Может, если бы он вылил на себя бочку «Клерасила», на него можно было смотреть без отвращения!

Выпятив нижнюю губу, Норма Френч врезала мне под дых.