– Торчит там одна-одинешенька… И чем она вообще занимается? – время от времени спрашивал кто-нибудь.

Никто не знал, а Сара Джейн знала.

Тетушка Лилиан жила так же, как в далекие детские годы. У нее не было ни телефона, ни электричества, ни водопровода. Она покупала еду, но совсем чуть-чуть, только ту, что не могла сама вырастить или собрать в лесу. Так что большая часть времени уходила у нее на то, чтобы просто-напросто прокормиться за счет своей земли и ближнего леса. Каждый день она по многу часов копалась в огороде, возилась с коровой и курами, ухаживала за садом и ульями. А еще в определенное время года она ходила в лес за разными травами, грибами и ягодами, и за жив-корнем тоже. Ей приходилось каждый день таскать воду из родника, пополнять поленницу и заниматься еще кучей обычных домашних дел.

Так что найти себе работу для нее труда не составляло. Куда сложнее было впихнуть все эти нескончаемые ежедневные хлопоты в двадцать четыре часа.

– А вам не тяжело? – спросила ее как-то Сара Джейн. – Ну, управляться со всем этим?

– Тяжело, когда ты прикована к постели, как нередко бывает в мои годы, – улыбнулась тетушка Лилиан. – Тяжело, когда сама не можешь себя обслужить. А то, что делаю я… я ведь просто живу, девочка, только и всего.

– Но вы могли бы покупать себе еду, а не выращивать.

– Верно, могла бы. Только такая еда, наверное, не приносила бы мне радости.

– Вам разве нравится выпалывать сорняки?

– А ты бы попробовала сама, девочка. Может, и тебе бы понравилось.

Тропинка, что вела к дому тетушки Лилиан, начиналась на пастбище за фермой Уэлчей, лихо закручивалась среди холмов и шла вдоль ручья, который бежал внизу, в лощине.

Весной ручей разбухал. Вода весело кувыркалась на ступеньках из камней, переполняла заводи, быстро проскакивала узкие места и наконец достигала пастбища. Там ручей прятался ненадолго под проселочной дорогой и выныривал по другую ее сторону. К осени поток превращался в тоненькую струйку, но никогда не пересыхал. В глубоких заводях даже в самые жаркие летние месяцы не переводилась рыба, голосили квакши, и им басовито поддакивали лягушки-быки. И в знойный день там можно было отлично искупаться.

С обеих сторон над тропинкой нависали канадские ели – на крутых склонах лощины с ними соседствовали желтые березы, дубы и буки. Под их сенью ковром расползались рододендроны и кальмии. Выше росли тюльпанные деревья, и ежовые сосны возвышались среди густого подлеска из багрянника, магнолий и кизила. Сара Джейн не раз замечала здесь оленя, лисицу, зайца, енота или опоссума – даже если с ней была ее золотистая гончая Корни. Не говоря уже о неумолкающем птичьем хоре и белках, не упускавших случая поворчать на пришельцев с безопасной высоты, – если, конечно, у них не находилось дел поважнее.

Бродить по лесу в компании ручья, разговаривая с ним, – такое Сара Джейн сразу полюбила. Можно просто не спеша прогуливаться с Корни, а можно толкать перед собой тачку – пустую или уже нагруженную припасами, которые обычно оставляли для тетушки Лилиан на ферме Уэлчей.

Семья самой Сары Джейн обитала по соседству с Уэлчами, в доме, который все называли старой фермой Шафферов. Они жили там уже добрый десяток лет, а бабушка с дедушкой еще пять лет до них, но Сара Джейн давно смирилась с тем, что это место, наверное, никогда не переименуют в ферму Диллардов.

Они переехали из Хазарда сразу после смерти отца, – Сара Джейн, ее мать и шесть сестер. Решили жить вместе с бабулей Баррелл, маминой мамой. Барреллы купили ферму у Шафферов за несколько лет до того, – правда, бабушка с дедушкой тоже не очень-то преуспели в смене ее названия. Бабуля Баррелл перед смертью завещала ферму маме Сары Джейн, так что теперь здесь окончательно водворился их маленький клан рыжеволосых и очень своенравных девчонок.

– Будь у тебя характер попроще, – назидательно говорила бабуля Баррелл маме, – давно бы уже отыскала отца для своих взбалмошных девиц.

– А может, им не хочется нового отца, – пожимала плечами Шерри Диллард. – Если какому-то мужчине и суждено появиться в моей жизни, уж я буду разборчива. Он не должен ничем уступать моему Джимми, иначе он мне и даром не нужен.

– Ты разрушишь свою жизнь.

– По крайней мере, это будет моя жизнь, – отмахивалась мама.

Уж на что независимой была Шерри Диллард, у ее дочек представления о свободе простирались еще шире.

Эйди – она была старшая (вообще-то, по-настоящему ее звали Ада, в честь папиной мамы). Она умудрялась попадать во всевозможные неприятности с того момента, как научилась ходить. В младших классах она напропалую дерзила учителям, а в шестнадцать сбежала с Джонни Гарлендом на его мотоцикле. Эйди не было в округе семь месяцев, а потом она вернулась и ни капельки не раскаивалась, – правда, с парнями на какое-то время было покончено.

Близнецы Лорел и Бесс родились год спустя после Эйди. Они тоже с ума сходили по мальчишкам, но их главной страстью стала музыка – играть музыку, танцевать под музыку, все, что угодно, лишь бы была музыка. Они обе пели, и им легко давалось то сладостное созвучие, какое получается лишь у сестер. Лорел владела скрипкой, а Бесс – банджо, и если в радиусе нескольких миль от фермы затевались танцы или веселая вечеринка, близнецов всегда можно было найти там. Девчонки сбивали каблуки, отплясывая с вечно сменяющимися партнерами, или наяривали на своих инструментах во всю мочь. А если случалось остаться дома одним, близнецы развлекались тем, что придумывали аранжировки для мелодий семидесятых и восьмидесятых – что-нибудь в стиле ретро или блюграсс[4].

Следующей появилась на свет Сара Джейн – на два года позже близнецов. Мама подозревала, что у нее снова будет двойня, поэтому придумала два имени. Сара и Джейн – для девочек, Роберт и Уильям – для мальчиков. Родилась в итоге всего одна девочка, но мама так и не смогла выбрать имя. Так что Саре Джейн достались оба.

Сара Джейн, средненькая, была вроде мостика между старшими и младшими сестрами – и не только по возрасту, но и по характеру. Ей тоже нравилось танцевать и носиться сломя голову, как Эйди, Лорел и Бесс. Но еще она любила читать и рисовать. Она могла, совсем как ее младшая сестра Элси, часами наблюдать за переменчивыми солнечными бликами, что проскальзывают по камешкам на дне ручья и уносятся с быстрым течением. Или всерьез размышлять о том, что воронье сипение и карканье – это, возможно, самый настоящий тайный язык, непонятный людям.

Элси – та вообще отличалась от прочих сестер. Она была тощая и жилистая, самая тихая из девчонок, – а когда семья переехала на ферму, словно стала еще тише. Элси все время проводила в окрестных лесах и холмах, постоянно кого-то или что-то выслеживала – начиная с насекомых и заканчивая оленями и лисами.

Мама в шутку говорила, что Элси – одичавший ребенок, и в каком-то смысле так оно и было. Элси чувствовала себя по-настоящему счастливой только в лесу – днем и ночью, в любое время года. Она умела бегать почти так же быстро, как олень, но могла замереть и сделаться странно неподвижной. Сара Джейн не знала больше никого, кто мог бы сидеть не шелохнувшись так долго.

– Я просто смотрю, как растет трава, – объяснила Элси, когда ее обнаружили на лугу разглядывающей полевые цветы и сорняки.

И наконец, были Рут и Грейс, тоже близнецы. Их поведение не очень-то соответствовало библейским именам[5] – с того самого момента, как их привезли из роддома. Близнецы работали слаженно и сразу дали понять: если в первые два года жизни им не спится ночью, о спокойном сне может забыть и все остальное семейство. Стоило умолкнуть одной, тут же вступала вторая. Так что Диллардам пришлось еще разок испытать на себе, что значит беспокойный младенец.