— Хотела посмотреть, что стало с тем Ваней Ружаном, которого знала в юности. И увидела, что он превратился в самодовольного болвана, готового считаться только с самим собой.

Муж обнимает её за плечи и отодвигает в сторону:

— Не сыпь бисер, дорогая, он и правда, давно не тот Ваня, которого ты знала. Он даже сына не пожалел.

Петровский, до этого стоявший молча, не выдерживает:

— Я бы очень вам советовал, Иван Ильич, увезти сына на лечение куда-нибудь подальше от нашего города, а лучше за границу, потому что если он здесь останется, я всё-таки открою на него дело, подниму старые дела, которым не дан ход только потому, что свидетели вдруг изменили свои показания…

Маша перестаёт их слушать и тянет Михаила в глубину зала, где есть дверь.

— Как ты думаешь, он ещё там?

Майкл пожимает плечами:

— Я видел, что он с Гариком и тренером вроде бы туда уходил, но там, наверняка, есть и другой выход.

Они идут по другому полутёмному коридору, по обеим сторонам которого много дверей. Открывая те, которые не заперты, они в конце концов находят комнату, в которой на сдвинутых и накрытых старой шторой столах лежит Саша. Он в одних боксерах, руки вытянуты вдоль тела, голова запрокинута назад, глаза закрыты. Вокруг него ходят и Петрович и врач, осторожно ощупывая его тело.

— Серьёзных повреждений не вижу, — говорит врач, — гематомы и всё.

— Я в порядке, — не открывая глаз, произносит Александр.

— Ну знаешь, — ворчит Петрович, — бережёного бог бережёт.

Сердце Марии делает резкий скачок и замирает. Человек, ставший ей настолько близким, что без него невозможно мыслить своей будущей жизни, беспомощно лежит перед ней. Если бы это было в её силах, то она всю себя отдала бы за то, чтобы Саша не был в таком состоянии, чтобы на его теле не было этих стращных пятен, начинающих темнеть.

Она делает шаг в комнату:

— Саша!

Он поворачивается на звук её голоса, но вместо улыбки она видит его удивление, сменяющееся недовольством:

— Что, скажи на милость, ты тут делаешь?

— Я хотела убедиться, что с тобой всё нормально, — растерянно отвечает она.

— Это понятно, что теперь ты хотела убедиться. Но как ты сюда попала?

Он смотрит на Майкла за её спиной:

— Ты бессмертный?

— Стоп, Алекс, не заводись. Она пришла сюда со своей матерью — я только их сопровождал.

У Морозова глаза лезут на лоб:

— Ольга Сергеевна тоже была? Как ты её уговорила?

— Просто она меня поняла — уговаривать не пришлось.

Маша осторожно подходит к столам и с ужасом смотрит, как тяжело встаёт Саша и с какой гримасой боли он спускает ноги. Грудь сжимает от невозможности выразить силу своей нежности к нему, хочется кричать от бессилия — она не может снять эту боль, забрать её себе. Он перехватывает её панический взгляд и улыбается:

— Не бойся, Маруся, я в порядке.

— Ты опять? — вскидывается девушка.

— Марии нечего делать в таком месте, а вот Марусе!

— Морозов, я тебя сейчас ударю!

В комнате на несколько секунд повисает тишина, а потом все начинают дружно смеяться, и Маша непонимающе оглядывается.

— Девушка, ему и так сегодня досталось и без ваших угроз, — объясняет врач.

— Но твой удар может стать для меня смертельным, — добавляет Саша. — Хочешь — бей. Я так устал, что даже закрываться не буду.

— Прости, я не подумала, — закусывает она губу, готовая расплакаться от неуместности своих слов. Она смотрит на его тело и видит, как уже налились сливовым цветом синяки на рёбрах, как проступают шоколадные пятна на плечах, как алеют малиновые пятна от ударов на голенях и бёдрах.

Маша стоит рядом с ним, сидящим на краю стола, и не может отвести глаз. Слёз не удержать — слишком больно смотреть на любимое тело, пусть, слава богу, и не искалеченное, но избитое. Слезинки скатываются по щекам, и Маша изо всех сил старается их остановить, видя, как перекашивается лицо Саши.

— Не надо, прошу тебя, — он упирается лбом в её плечо, и она чувствует всю тяжесть его тела, которую он сейчас не контролирует.

— Маша, Машенька, — тянет он, не отрывая головы от плеча, — я устал. Я очень устал. Прости, но сейчас иди. Я сам тебе позвоню. Теперь всё будет хорошо, поверь.

— Я верю, — она гладит его по голове.

Он не может сразу от неё оторваться и практически стонет:

— Зачем ты сегодня пришла? Ты не должна видеть меня таким…

Его прерывает тренер:

— Всё! Хватит соплей. Что было, то было, всё равно обратно не отмотаешь. Надо ехать.

Михаил берёт Машу под руку, а Гарик помогает Морозову спуститься. Она смотрит, как он уходит, и вдыхает поглубже, чтобы остановить тихие слёзы.

Уже в машине с мамой она просит отвезти её к Насте.

— Мам, мне сейчас надо выговориться. Я хочу остаться у неё ночевать.

Ольга Сергеевна согласно кивает:

— Думаю, у нас сегодня с твоим отцом, — она смотрит в зеркало заднего вида на машину мужа, следующего за ними, — состоится серьёзный разговор. Лучше тебе побыть от нас подальше.

Маша смотрит перед собой и видит не уходящую под колёса дорогу, а усталого Сашу, чьё тело теперь представляет одну большую гематому. Ей очень хочется быть рядом с ним, но ей сказано ждать — и она будет послушной.

17

17.

Он позвонил только тридцатого декабря.

Родители решили, что раз угрозы для их дочери теперь нет, то в школу ей ходить можно. И последние два дня она послушно сидела не понятно для чего на уроках рядом с Настей, которой во время ночёвки рассказала всё. Ну, или почти всё. Та сначала ахала, а потом, обняв Машу, только и смогла сказать:

— И как ты умудрилась вляпаться во всё это?! А Андрей? Пострадал ни за что.

Сейчас она оберегала подругу в школьных коридорах, в которых старшеклассники открыто делились слухами о бое между Морозовым и Ружаном. Действительно знающих, как всё происходило, было мало, да они и не стремились делиться своими знаниями. Но слухи расползались быстро, отсутствие двух неординарных личностей было замечено всеми, а когда от секретаря в приёмной кто-то услышал, что Ружан-старший забрал документы сына, эта тема стала ведущей.

Как всегда, больше всего досталось той, которая хотела, чтобы её оставили в покое. Но Морозова рядом с ней не было, и старшеклассницы почувствовали свободу, пусть и относительную, но позволяющую именно сейчас выплеснуть свою неприязнь на Машу.

Первый раз у неё спрашивали о бое завуалировано, и она сумела уйти от неудобных расспросов довольно легко. Но вот второй раз оказался не таким безобидным.

Её подловили в той самой женской раздевалке, где она когда-то столкнулась с Сашей после уроков. Три старшеклассницы, среди которых была и Лера, просто закрыли перед ней дверь и толкнули обратно.

— Соловьёва, чего тебе спокойно не жилось? Ведь раньше ты никуда не лезла, сидела на попе ровно и никого не раздражала.

— Я не улавливаю суть претензий, — Маша и правда не может понять, что от неё хотят эти девушки.

— Овцой не прикидывайся. Сначала Морозов, потом Ружан. Что они в тебе нашли?

— Вот у них и спросите, — огрызается она.

— Это из-за тебя Женя из нашей школы ушёл.

Это не вопрос, это утверждение, которое исходит от девушки с цветными прядями в волосах. Маша даже не знает, как её зовут, и потому поражена той злостью, которая звучит в её голосе.

— Почему ты так решила? — по-настоящему удивлена Маша.

— А разве не из-за тебя подрались Морозов и Женя?

— Подрались? — это слово так не подходит к тому, что происходило на самом деле, что девушка не может подавить нервный смешок.

— Она над нами ещё и смеётся! — поднимает брови Лера. — Милая, а тебе никто ещё за подобное морду не бил?

— Ты хочешь попробовать? — не уступает Маша. — Я не понимаю, какое вам дело до меня и Саши.

— Я была с ним, пока ты тут не начала хвостом вертеть.

— Это вряд ли.

— По-твоему, я вру? — делано оскорбляется Лера. — Да, он мог замутить с кем-нибудь, но всегда возвращался ко мне.