Послышался слабый шорох: Фил подвинулся на диване, садясь поудобнее.

«Не вставай. Пожалуйста, только не вставай!»

– Какое несчастье, что такое случилось с Джеймсом!

В голосе Фила как будто послышалось сострадание, и я в упор взглянула на него.

– Ух, сколько пыла! – хохотнул он. – Как же я по нему изголодался!

Фил скрестил вытянутые ноги и вольготно раскинул руки по спинке дивана, отчего из-под костюмного пиджака сразу выглянула ослепительно-белая оксфордская рубашка. Я же под его взглядом, неторопливо осматривающим меня с ног до головы, почувствовала себя просто обнаженной. Слава богу, взглядом невозможно обжечь плоть, не то я бы вся покрылась волдырями.

– Видишь ли, Клэр пытается себя отвлечь от печальных мыслей столь приземленными и пустячными хлопотами, как подготовка к вашей свадьбе. Она печется о гостях, потому что для нее слишком уж тяжело тревожиться о самом Джеймсе.

– Для всех нас это тяжело.

Он потер пальцами верхнюю губу.

– А, ну да… Надо полагать… Весьма сожалею.

Я вся заледенела и гневно посмотрела на него.

– Насчет Джеймса, – пояснил Фил.

Внутри меня вскипела ярость.

– Тебе еще много о чем придется пожалеть.

Тут из коридора донесся стук каблуков Клэр. Она вошла в гостиную, неся в руках папку из бежевой манильской бумаги, и жестом велела мне ее взять.

– Что это? – спросила я.

Папка в ее цепкой руке задрожала.

– Номера телефонов и адреса электронной почты.

– Чьи? – нахмурилась я.

– Свадебных гостей Джеймса. Домашние их адреса у тебя уже есть. Теперь ты можешь им позвонить или отправить имейлы и сообщить, что произошло. Это получится куда быстрее, нежели опять рассылать письма по почте.

Она это серьезно?! Я готова была с ней поспорить, но чем дольше я здесь оставалась, тем больше рисковала застрять тут капитально. К тому же я сильно сомневалась, что Фил куда-то исчезнет, пока я разговариваю с Клэр.

– Хорошо, я им позвоню.

Я взяла у нее папку и попрощалась.

Фил тут же поднялся:

– Я провожу тебя до дверей.

– Нет! – выпалила я.

У Клэр округлились глаза. Фил всегда был ее любимчиком – к нему она благоволила даже больше, чем к собственным сыновьям. А еще она была просто помешана на хороших манерах.

– Нет, благодарю, – добавила я как можно более вежливым тоном. – Я сама найду выход.

И поскорее удалилась, пока кто-либо из них успел отреагировать.

Кристен погладила меня по руке, возвращая в настоящее, и я, смахнув слезы, взглянула на нее.

– Пойдем присядем. Дам тебе чего-нибудь выпить.

Я побрела за ней в кухню и без сил опустилась на стул.

– Мы принесли тебе перекусить и еще кое-какие продукты, – объяснила Надя, расставляя ту снедь, что не требует холодильника, на стеллаже, отделявшем кухню от гостиной.

Кристен налила из кувшина лимонад и протянула мне стакан.

Я с жадностью его осушила, утерла ладонью губы… и внезапно разревелась.

Кристен и Надя застыли на месте, уставившись на меня. Через пару секунд Кристен опомнилась, опустила на стол кувшин и, сев передо мной на другой стул, протянула мне салфетку, чтобы я вытерла нос.

– Я знаю, тебе очень тяжело сейчас, Эйми. Прошу тебя, поговори с нами. Скажи, чем мы можем тебе помочь? Что-то вновь напомнило тебе о Джеймсе? Что так сильно тебя расстроило?

«Да все сразу!» – мысленно вскричала я. И Джеймс. И ресторан. И моя работа – вернее, ее полное отсутствие, начиная с нынешнего утра.

Надя между тем достала из шкафчика тарелки и занялась приготовлением салата.

– Тебе надо бы чего-нибудь поесть. Ты такая бледная…

– Вот спасибо! – фыркнула я в салфетку.

– А! Откликнулась! Значит, уже лучше.

Кристен погладила пальцами мою руку.

– Пожалуйста, поделись с нами, выговорись, – умоляюще произнесла она.

Я промычала что-то в салфетку, кивая в ответ. Мне и впрямь необходимо было выговориться – только вот не все я могла им рассказать. Промокнув как следует глаза, пока они не стали почти что сухими, а кожа вокруг них даже немного болезненной, я неожиданно призналась:

– Просто я чувствую себя виноватой.

Надя поставила тарелки с салатом на стол.

– С чего это вдруг?

– Всякий раз, вспоминая о Джеймсе, я думаю, что тогда должна была настойчивее убеждать его остаться дома. – Я распихала по тарелке свой салат. – И сейчас мы наслаждались бы медовым месяцем.

Кристен выпятила нижнюю губу и снова погладила мою руку.

– У тебя ужасная привычка все держать в себе. Зря ты так делаешь. И тебе совершенно незачем себя казнить. Сама знаешь, каким упрямцем был Джеймс. Как бы ты на него ни давила, он все равно отправился бы в Мексику. Так что у тебя нет ни малейших причин чувствовать себя виноватой.

– А почему бы и нет? – возразила ей Надя. – Небольшое чувство вины – это нормально.

Кристен внимательно взглянула на нее:

– И чем ты, черт возьми, это обоснуешь?

Надя пожала плечами и вилкой запихала в рот рукколу.

– Стадии переживания горя, – напомнила она, быстро прожевав и проглотив салат. – Она еще на один шаг ближе к тому, чтобы начать новую жизнь.

– Она же только-только ступила на стадию скорби, – парировала Кристен. – Джеймса похоронили всего-то два дня назад.

Тут я, не выдержав, помахала рукой:

– Эй, подруги, я вообще-то здесь. Может, вы лучше со мной поговорите?

– Ну, формально-то его нет уже два месяца, – уточнила Надия.

Кристен аж задохнулась от возмущения:

– Бог ты мой! Ты просто невозможный человек! – Она встала и, что-то ворча себе под нос, отнесла тарелку в раковину.

Надя возвела глаза к потолку, а потом понимающе посмотрела на меня:

– Со мною было то же самое, когда уехал папа. Я тоже винила себя.

Когда ее отец ушел от матери, Надии было тринадцать.

– Помнишь, это случилось сразу после того, как он обнаружил мой тайник с косметикой. Он тогда наказал меня, велев сидеть дома и не выходить из своей комнаты. А когда я наконец вышла к ужину, его уже не было. Я в очередной раз его ослушалась – и считала, что именно поэтому он и уехал. Уже гораздо позже мама мне рассказала о папином романе. Он, похоже, использовал наказание для того, чтобы удалить меня из комнаты, пока они с мамой будут выяснять отношения.

– Почему ты раньше мне этого не говорила?

– По той же причине, что и ты. Я чувствовала себя виноватой и потому держала все в себе. О папиной связи на стороне я узнала, когда уже закончила школу. Так что целых пять лет корила себя в случившемся. – Протянув руку, Надя пожала мне пальцы. – Поэтому чувство вины – это естественно. Только вот не зависай в этом состоянии так надолго, как я. Ты можешь сколь угодно переживать и огорчаться – но ни черта не в силах сделать, чтобы хоть что-то изменить в прошлом.

Легко сказать!

– И что, по-твоему, делать мне теперь? – спросила я.

Надя подняла бровь:

– Ты насчет Джеймса?

– Нет, насчет работы. Мне же теперь необходимо искать себе какое-то дело.

Да, мне просто позарез нужно было что-то стряпать или печь. Что-то создавать, творить. Вот в чем мы с Джеймсом были так похожи. Если он, переживая стресс, рисовал или же обдумывал какой-то новый замысел – я в подобном случае принималась за выпечку. Причем пекла очень много. У меня даже пальцы зудели, чтобы доставать из шкафчиков все нужные ингредиенты и делать новый замес. Обычно у меня это выходило совсем не так, как сегодня утром. Сегодня, забывшись разными мыслями, я добавила чересчур много воды, и тесто получилось слишком вязким. Отвратительно липучим.

– Ну, ты можешь найти работу. Или же… – Для усиления эффекта Надя сделала паузу. – Или же отправиться путешествовать.

– Томас предложил мне то же самое.

Поскольку мы планировали на медовый месяц уехать за границу, у меня уже был готов паспорт – вот только я никогда и нигде не бывала без Джеймса. Для меня было бы слишком непривычно путешествовать одной. Любопытно, что Джеймс был склонен к спонтанным поступкам и всегда вместо запланированного курса норовил съехать на боковые пути. «Никогда не знаешь, где и какой сюрприз тебя поджидает», – объяснил он мне как-то.