Мама мягко обняла меня, привлекла к своей груди. Я уткнулась лицом в изгиб ее шеи и расплакалась. Пальцы сначала судорожно вцепились ей в спину и наконец сомкнулись. Она мягко покачивалась, обнимая меня, и гладила меня по голове, тихим, умиротворяющим голосом уговаривая меня изгнать свою тоску из сердца.

– Просто отпусти ее.

– Я не знаю, как, – всхлипнула я.

– Ты найдешь способ.

– И я не знаю, что мне теперь делать.

– Ты непременно что-нибудь придумаешь.

– Но я осталась совсем одна…

Мама чуть отстранилась от меня и, взяв мое лицо в ладони, большими пальцами утерла слезы.

– Ты вовсе не одна. У тебя всегда есть мы, детка. Когда нужно, позови нас. И если тебе понадобятся рекомендации для какой-то новой работы или же плечо, чтобы поплакаться – мы всегда готовы тебе помочь.

Я, конечно, была очень признательна маме за такие слова, но вовсе не это хотела от нее услышать. Ее утешения казались преждевременными.

Когда мы встретились с Джеймсом, мне было восемь лет. В Лос-Гатос они с семьей переехали из Нью-Йорка и поселились по соседству с Ником – в двух кварталах от одноэтажного дома в стиле ранчо, где я жила со своими родителями, Кэтрин и Хью Тирни.

В одно субботнее утро, в самой середине лета, Ник и Кристен привели с собой Джеймса, чтобы нас познакомить. Этот день до малейшей подробности отпечатался в моей памяти, как никакой другой из той поры, – начиная с того, как, знакомясь со мной, он с улыбкой смахнул с лица волнистые волосы, невольно выдавая этим жестом, что очень волнуется. Мальчишке явно не терпелось завести новых друзей. Волосы у Джеймса были намного длиннее, чем носили мальчики в нашей школе, и я не могла оторвать глаз от того, как густые каштановые завитки игриво огибают мочки ушей под ободком его кепки с эмблемой футбольного клуба «Нью-Йорк Джетс». Он даже провел пальцами по волосам, словно пытаясь пригладить непослушные вихры.

Как обычно бывало по субботам, в нашей округе в воздухе тяжело пахло свежескошенной травой. Соседские разбрызгиватели вовсю рассеивали влагу, создавая вокруг сплошным фоном «белый шум». Этот мягкий тихий гул я слышала всякий раз, как папа выключал газонокосилку. И, как нередко бывало по субботам, я выставила на улице свою стойку с лимонадом, зарабатывая таким образом на карманные деньги. Я тогда копила на мешочек «Волшебной пыли памяти», что продавали в магазине игрушек неподалеку. Продавец мне сказал, что если каждый день перед сном сыпать щепотку этой пыли себе на голову, я ни за что не забуду, куда дела свои туфли или когда какими делами следует заниматься. Услышав такое, я захотела непременно заполучить себе такой мешочек.

Однако в эту, вроде бы вполне обычную, субботу все пошло не так, как всегда, – и вовсе не потому, что Ник с Кристен пришли вместе со своим новым другом. Дело в том, что Робби, живший через дорогу мальчишка, и его двоюродный брат Фрэнки увидели, как я выставляю лимонадную стойку. Робби и сам по себе был еще тот задира, но когда они собирались вместе, это означало, что кого-то в этот день точно будут дергать за косички, обзывать, ломать его игрушки и всячески доводить до слез.

Когда подошли Кристен с Ником, братья как раз успели выцыганить у меня стаканчик лимонада, дразня блестящими четвертаками. Заполучить их мне хотелось даже сильнее, чем того, чтобы эта парочка оставила меня в покое.

– Привет, Эйми, – сказала Кристен и жестом указала на нового мальчика, стоящего рядом с Ником: – Это Джеймс.

Я налила Робби лимонад и с улыбкой взглянула на Джеймса:

– Привет.

Тот в ответ улыбнулся и коротко взмахнул ладонью.

– Ой, вы только посмотрите, кто к нам пожаловал! – начал дразниться Робби. – Фуки-Ники и его пай-девочка. А это что, ваша новая подружка? – указал он подбородком на Джеймса.

Джеймс заметно напрягся. Ник с угрозой шагнул в сторону Робби:

– А ну, вали отсюда, ущербный.

– О-ох! – простонал вдруг Фрэнки, и стаканчик выскользнул из его рук. Он схватился обеими руками за шею и закачался на месте: – Она меня отравила! Я умираю!

– Хватит тут безобразничать! – Растерявшись, я бросила на Джеймса испуганный взгляд.

Тот сердито уставился на Фрэнки.

– Дай-ка я попробую, – сказал Робби и залпом выпил лимонад. Стаканчик тут же выпал у него из руки. – О-о, нет! Лимонад и правда отравлен! – И он повалился на мою стойку. Пластиковые стаканчики посыпались на землю. – Она нас убила, Фрэнки!

– Нет, ничего подобного! – Я попыталась спихнуть Фрэнки, но тот даже не шевельнулся. – Убирайся отсюда!

– Шуруй давай! – Кристен подергала Робби за руку.

– Прощай, жестокий мир! – возопил тот и мигом перекатился набок, утягивая за собою Кристен.

Не удержав равновесия, она тяжело упала на тротуар и расплакалась. Когда же попыталась встать, Фрэнки тут же потянул ее обратно.

Тут кулак Ника рассек воздух в паре дюймов от носа Фрэнки:

– А ну, сгинь!

С выпученными глазами Фрэнки помчался через дорогу к открытому гаражу Робби.

В этот момент стойка под тяжестью Робби обрушилась. Извернувшись, тот схватил меня за блузку и, потащив вниз, упал прямо на меня. Ребра обожгло болью, засаднило спину. Джеймс быстро стащил с меня Робби. Тот мигом поднялся, махая кулаками, и, попав Джеймсу по рту, разбил ему губу. Зарычав, Джеймс с размаху вмазал левым кулаком в глаз Робби. Тот сразу разревелся и тут же удрал домой.

С помощью Джеймса я осторожно поднялась на ноги, отряхнула одежду. Он внимательно меня всю оглядел.

– Отличный хук слева! – донесся из-за моей спины папин голос. – Теперь хоть какое-то время Робби с его прилипалой-братцем будут держаться на своей стороне улицы.

Тут я увидела, какое безобразие те оставили после себя на тротуаре, и у меня внутри все упало.

Кристен утерла нос и засопела. Ее коленки были ободраны, по одной голени струилась кровь.

– Жаль твою лимонадную стойку, – сочувственно произнесла она.

У меня задрожал подбородок.

– Теперь у меня никогда не будет своей «Волшебной пыли памяти».

Джеймс посмотрел на меня очень странным взглядом.

– Кристен, зайди к нам, миссис Тирни залепит тебе пластырем колени, – предложил отец.

– Я хочу домой, – захныкала Кристен, осторожно коснувшись ободранного места.

– Я ее отведу, – подхватил ее под локоть Ник. – Увидимся позже, – кивнул он на прощанье Джеймсу.

Когда Кристен с Ником ушли, папа посмотрел на моего нового знакомого.

– Как тебя зовут, сынок?

– Джеймс, сэр. – Он быстро вытер ладони о рубашку и протянул руку моему отцу: – Джеймс Донато.

Папа пожал ему ладонь.

– Приятно познакомиться, Джеймс. Может, зайдешь к нам? Умоешься. Приведешь себя в порядок.

Джеймс быстро взглянул на меня.

– Да, сэр.

– Эйми, проводи Джеймса на кухню. Сейчас скажу маме, чтобы принесла пластырь.

К тому времени, как мама отыскала мазь и пластырь, губа у Джеймса перестала кровоточить. Его губы распухли, и он сидел возле меня на кухонном табурете, прижимая к лицу пакетик с замороженным горошком.

Я между тем без умолку расспрашивала его обо всем. Мне все-все-все хотелось о нем узнать. Да, он будет учиться в той же школе, что и я. Да, он любит играть в футбол. Нет, он еще ни разу никого не бил. Да, рука у него ноет…

Когда я спросила, сколько ему лет, он дважды поднял растопыренную пятерню, а потом, отдельно, еще один палец. Одиннадцать.

– А сестры у тебя есть?

Он помотал головой.

– А братья?

Он поднял два пальца, потом резко мотнул головой и один палец убрал.

Я рассмеялась:

– Должно быть, Робби крепко тебя стукнул, раз ты не помнишь, сколько у тебя братьев!

Джеймс нахмурился.

– Брат у меня один. А Робби дерется, как младенец.

Я расхохоталась, но тут же обеими ладонями зажала себе рот, боясь, что он подумает, будто я смеюсь над ним и его неверными подсчетами, а вовсе не над тем, какое лицо было у Робби, когда ему вмазал Джеймс. В жизни не видела, чтобы Робби так быстро уносил ноги!