Благодаря природной сдержанности, принц брал жену измором. В конце любой ссоры Виктория вынуждена была признать, что погорячилась. Понурившись, она просила прощения, давала клятвы вести себя лучше. Случалось, что после очередной стычки Виктория бегала за мужем по коридорам и, когда он запирался у себя, колотила в дверь, выкликая его на новый разговор. После одного такого скандала Виктория долго стучала в запертую дверь, пока принц не отозвался: «Кто там?» – «Королева Англии!» Ответа не последовала. Виктория постучала вновь. «Кто там?» – «Ваша жена, Альберт», – вздохнула Виктория, и дверь распахнулась.

Споры, из которых она неизменно выходила побежденной, больно били по самооценке королевы. Но чтобы окончательно признать его, а не себя главой семьи, Виктория должна был почувствовать зависимость от мужа. Зависимость полную, как на эмоциональном уровне, так и на физическом. Именно такая зависимость сопутствовала бесконечным родам.

Королева рассчитывала подольше наслаждаться беспечным счастьем с Альбертом, которого она не хотела делить ни с кем, даже с ребенком. И вдруг – беременность! Как гром среди ясного неба. Воспитанная под колпаком, она не знала, как протекает беременность и проходят роды. Деторождение представлялось ей чем-то постыдным (вспомнить хотя бы леди Флору) или же губительным (как в случае принцессы Шарлотты).

«Должна признаться, что я несчастлива… Мне всегда была ненавистна сама мысль об этом, и день и ночь я молила Бога о том, чтобы Он дал мне отсрочку хотя бы на шесть месяцев, но мои молитвы не были услышаны, и теперь я совершенно несчастна. Представить не могу, как кто-то вообще может желать подобное, особенно в начале брака», – изливала она свои чувства на бумаге. А дяде Леопольду жаловалась: «Сама эта вещь ненавистна мне, и если за все мои страдания я буду вознаграждена какой-нибудь противной девчонкой, то я ее, наверное, утоплю. Не хочу никого, кроме мальчика. Девчонки мне не нужны»[88].

Свыкнувшись со своим положением, королева отчасти успокоилась. По крайней мере, акушер Чарльз Локок, который пришел на подмогу довольно бестолковому Кларку, описывал состояние пациентки как спокойное: «Она не испытывала ни малейшего стеснения и готова была просто и понятно описывать свое текущее положение».

Откровенность за откровенность: на вопрос королевы, будет ли она испытывать боль, доктор честно ответил, что такой возможности исключать нельзя. Своей знакомой леди Махоун прямодушный шотландец сообщил, что королева подурнеет и расплывется после родов. «Ее фигура даже сейчас отличается изрядными размерами, поскольку она не пользуется корсетами и другими средствами для поддержания фигуры. Она так похожа на бочку»[89].

Королева изнывала от разочарования, но принц-консорт ликовал. Рождение наследника открывало для него новые горизонты. По его просьбе в Англию вернулся барон Стокмар. Сообща мужчины начали думать, как извлечь из ситуации наибольшую выгоду. Подстрекаемый Стокмаром, Альберт потребовал от парламента регентство в случае смерти Виктории.

Момент был выбран удачным: не так давно Альберт защитил жену во время покушения, совершенного Эдвардом Оксфордом. И даже самым твердолобым тори было понятно, что Альберт справится с регентством лучше, чем сумасброды Камберленд и Кембридж. Парламент без проволочек принял билль о регентстве. В случае смерти жены Альберт стал бы королем де-факто – а ведь ему еще двадцати одного года не исполнилось!

Наконец-то и Альберту выпал случай прихвастнуть перед братом: «Не думай, что я нахожусь в зависимости от жены. Напротив, здесь, где законное положение мужа высоко, я создал себе великолепную жизнь»[90]. Эрнст, все еще страдавший от сифилиса, наверняка позавидовал младшему брату.

Королева обрадовалась, что парламент наконец-то оказал уважение ее мужу. Теперь она смотрела на Альберта другими глазами. В июне, когда Виктория выступила с речью на открытии парламента, принц сопровождал королеву и восседал на троне подле нее. В августе их письменные столы уже стояли бок о бок: Альберт помогал жене с корреспонденцией. Он оказался прирожденным бюрократом, и возня с бумагами была его второй натурой.

Виктория была потрясена. Не находилось такой задачи, с которой не справился бы ее любимый! Наверное, она стала женой гения.

Под впечатлением от его административных талантов, она назначила мужа членом Тайного совета. В том же 1840 году Альберт был избран почетным гражданином Лондона. Чем больше становился живот королевы, тем реже она появлялась на публике, и Альберт начал подменять ее на официальных мероприятиях. Он произнес свою первую публичную речь на английском языке в Обществе по отмене рабства. Несмотря на смущение принца, речь имела успех.

Хвалить консорта внезапно стало модно. Даже те, кто хлопал его по рукам, отгоняя от государственных дел, не могли не признать, что человек он толковый.

Ребенка ожидали к декабрю, но роды начались в ноябре, за несколько недель до срока. На исходе ночи испуганная Виктория растолкала мужа и велела послать за акушером. Локок прибыл быстро и успокоил королеву – все идет своим чередом. Второпях созвали высших должностных лиц Британии: в спальню их пускать не стали, и они дожидались исхода родов в гостиной по соседству. У многих еще звенели в ушах крики измученной Шарлотты…

Альберт не отходил от жены, держал ее за руку, утешал. В XIX веке мужья редко присутствовали при родах, предпочитая отсиживаться в кабинете, попивая бренди и дожидаясь, когда же завопит младенец. Но когда дело касалось его семьи, Альберту было все равно, кто что о нем подумает.

Поддержать дочь пришла герцогиня Кентская. Виктория не собиралась звать матушку, но ее пригласил зять. Между Альбертом и тещей сразу же установились теплые отношения, и он сделал все возможное, чтобы помирить Викторию с матерью. Виктория была благодарна им обоим за такую заботу. Осознав, что мать может быть не только врагом, но и помощницей, она простила герцогиню – хотя, конечно же, не сразу.

21 ноября 1840 года Виктория разродилась здоровой и крепенькой девочкой. «Ничего, следующим будет принц», – заверила она мужа, но в своем дневнике записала: «На свет появилось прелестное дитя, но, увы, девочка, а не мальчик, как мы оба надеялись. Боюсь, мы сильно разочарованы». Топить девочку, правда, не стала.

Принцессу восторженно встречала вся Британия. Общее мнение выразил лорд Кларендон: «Для страны главное, чтобы еще одно живое существо, будь оно мужского или женского пола, встало между престолом и королем Ганновера»[91]. Герцог Камберленд нагнал на британцев столько страха, что они уже не привередничали.

Девочку нарекли именем Виктория Аделаида Мария Луиза. Крестным отцом был выбран Эрнст, но на крестинах в часовне дворца Сент-Джеймс его заменил герцог Веллингтон, к которому теперь благоволила королева.

Год спустя, 9 ноября 1841 года, Виктория выполнила данное мужу обещание: родила здорового сына. Мальчик получил имя Эдуард в честь дедушки и Альберт – в честь отца. И снова не было конца народным гуляньям. Шутка ли – последним принцем Уэльским был Георг, а он появился на свет 80 лет назад!

Сама же королева чувствовала себя несчастной, как никогда. Вторые роды проходили тяжело, и Виктория признавалась, что на этот раз муки ее были велики. «В такие моменты мы напоминаем коров и собак», – отзывалась она о родах.

После рождения дочери Виктория дала отповедь дяде, который так не вовремя сунулся с поздравлениями: «Вы не можете желать, чтобы я стала матерью большого семейства, ведь вы не хуже меня понимаете, каким неудобством это станет для всех нас и в особенности для страны, не говоря уже о том, сколько тягот испытаю лично я. Мужчины никогда не задумываются о том, как тяжело нам, женщинам, проходить через все это слишком часто»[92].