– Еще бы! – обрадовался я. – А фотоаппарат нужен настоящий – у моего папы такой есть. В следующий раз принесем – и сфоткаем.

– Вот видишь! Теперь только плот какой-нибудь сделать. Чтобы добраться до середины озера.

Я напряженно потер голову. Сначала макушку, потом затылок. Лучший способ что-нибудь выдумать, это наморщить лоб. Взрослые всегда так делают, кто не знает. Но у меня с морщинами пока не очень получалось, и я изобрел свой метод. Просто усиленно тер какую-нибудь часть головы, и нужная мысль тут же вылезала – точно потревоженный червяк из яблока. Наверное, я ее трением выгонял, – все равно как древние люди добывали огонь.

– Надо походить, поискать, – предложил я. – Может, лодку найдем или баркас.

Баркас было бы здорово! – согласился Вовыч. – Как у Верещагина из «Белого солнца пустыни»…

Мы тут же отправились на поиски, но баркаса почему-то не нашли. Даже крохотной лодки возле нашего озера не обнаружилось. Ну, почему вот так? Озеро есть, а плавсредств – ни одного-единого! Прямо хоть плачь!

И все же, кто ищет, тот всегда что-нибудь находит. Вот и мы с Вовычем наткнулись на железную бадью. То ли цемент в ней размешивали, то ли еще что, но была она размером с крохотную лодочку, вся ржавая, с вмятинами, но без дыр. По краям у бадьи топорщились приваренные петли, а на корме белой краской было намалевано число 339.

– Видал, как все сходится! – обрадовался Вовыч. – Трижды три – девять, а девять мое любимое число!

– И мое! – подхватил я. – Нам ведь с тобой по девять лет, ты не забыл!

– Конечно, помню. А тут еще и петли – вон, какие удобные. Совсем как уключины для весел.

– Не утонет твое корыто? – засомневался я. – Тяжеленное, наверное.

– Корабли – они тоже тяжеленные, но ведь плавают.

– Все равно – надо проверить…

Именно это мы и сделали. Стащить корыто в воду было не так-то просто. Но Вовыч был сказочно силен, а я кое-что знал про рычаг Архимеда, и, объединив науку с мускулами, мы столкнули бадью в воду. И вот чудо! – железная посудина не утонула. Просела до половины, но удержалась. И даже когда Вовыч шагнул в нее, качающееся корытце тонуть не надумало.

– Залезай, – отважно пригласил мой друг.

– Ага, – я неловко перебросил ногу через железный борт. Еще секунда, и я стоял рядом с Вовычем. Удивительно, но железная бадья держала нас двоих! Спасибо старику Архимеду: силу-то выталкивающую корабли из воды – тоже открыл он. Славный был сиракузец! Очень полезный для общества старичок.

Парой досок мы оттолкнулись от глинистого обрыва, и уже через несколько мгновений между нами и берегом оказалась приличная полоска воды.

– Куда держим курс? – поинтересовался Вовыч.

– На этот… На зюйд-зюйд-вест. В смысле – сначала прямо, а потом чуть правее той балки.

– Понял…

Я толкнулся доской более решительно.

– Судно, конечно, не фонтан, но вроде плывем.

– Ага… – Вовыч тоже попытался толкнуться, но доска у него ушла в воду целиком и дна не достала. Ойкнув, Вовыч положил ее поперек корыта, а сам присел, ухватившись за ржавые края.

– Глубоко, блин…

– Сам же говорил – два километра. Тут надо грести.

– Я бы греб, – Вовыч заметно побледнел, – но как-то не получается, когда качает.

– Это пройдет, – успокоил я друга. – Морская болезнь как правило долго не длится.

– А сколько она длится?

– Ну… У всех по-разному, – уклончиво отозвался я, потому что ответа на каверзный вопрос не знал. – Главное – делом полезным заниматься и не есть много жирного. У тебя ведь ничего жирного с собой нет? Масла там или колбаски с паштетом?

– Этого нет, – признался Вовыч. И по-моему, сглотнул слюну. – Не люблю есть жирное, когда отправляюсь в дальнее плавание.

– И я не люблю.

– А мы каким делом будем заниматься?

– Ну… Можем за айсбергами следить, а можем палубы драить. Главное – не кукситься.

– Кто куксится-то?

– Никто, конечно. Просто берег-то вон уже где…

Вовыч посмотрел за спину и, по-моему, скуксился окончательно. Так-то он парень храбрый, в боях с ашками из параллельного не раз меня выручал. Да и перед четвероклашками не трепетал, готов был стоять до последнего, но тут я его понимал. Вода – он же стихия, с ней не пошутишь. Особенно когда цунами или водовороты. Видел я в фильмах, что они вытворяют с кораблями – страшная штука! Тут, может, и сам Пушкин растерялся бы! Александр Сергеевич…

Махонькое судно между тем относило дальше и дальше. То ли ветром, то ли обманчиво теплым течением Куросио. Нам и грести было необязательно. Берег, от которого мы только что отплыли, начинал расплываться в белесой дымке. Мне стало не по себе, и я вдруг понял, что успел уже соскучиться по маме с папой, по сестренке и по нашей двухкомнатной уютной квартирке. То есть, минуту назад еще не скучал, а тут вдруг заныло под ложечкой. Или под вилочкой… Словом, где-то в животе. И малодушно захотелось вернуть все обратно. Хотя бы на пару-тройку минут. А уж там все взвесить повторно и как следует поразмыслить над резонностью путешествия. Чтобы не получилось, как у тех двух лошаков. Ну, помните еще стишок детский? Два мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу – и так далее… Нехорошо, в общем, у них там все завершилось. И жирного вроде не ели, и не ругались друг с дружкой, но плаванье долго не затянулось…

Мне по-настоящему взгрустнулось. Спрашивается – и чего мы вечно спешим, куда рвемся? К каким таким радужным финишам? Клоуны, блин, торопыги. Разве плохо нам дома?..

Глава 3

Тоска адмирала

«Не спеши жить», – любит говорить моя мама. Раньше я этого не понимал. То есть, понимал так, что надо жить медленнее. Помните песню Высоцкого: «Чуть помедленнее, кони!». Мой папа ее прямо обожает. Он вообще певцов-старичков любит – Высоцкого, Цоя, Бутусова. Постоянно что-нибудь включает послушать. И «Коней» этих чуть ли не каждые выходные ставит. Вот и я, наверное, как-то пытался соответствовать песенному призыву – ходил в два раза медленнее, ел, умывался. С этим у меня как раз все неплохо получалось. Скажем, просыпаться, постель там заправить или зубы почистить – я мог даже в три или четыре раза медленнее! Но тут моя мама почему-то проявляла нелогичность, и мне тут же прилетало:

«Опять тянешь резину! Не копайся! Застрял ты там, что ли? Ну, сколько можно мозолиться?» И так далее, в том же духе. А попробуйте-ка на школьной физкультуре медленно перепрыгнуть через гимнастического коня! Или на вопросы у доски отвечать с неспешностью столетнего дедушки. И тоже схватите двояк, как миленькие.

Словом, фраза мамина до меня долго не доходила. Бродила этакими кругами около да возле, а в ум не заглядывала. Папа вот у нас мастерил неспешно и тщательно – считал да линейками вымеривал, на калькуляторе сто сорок раз перепроверял, и получалось все ровно да гладко. При этом так крепко, что после не оторвать. Но сколько же времени он на тратил на эти работы! Опупеть можно! Вот дядя Вася, муж моей родной тети – той самой, что с обоев, наоборот все делал быстро и на глазок. Его я понимал почему-то больше, чем папу. Линолеум там отрезать, картину прибить или полку выпилить, – чего, в самом деле, мудрить? Он и не мудрил. Прищуривался, что-то там прикидывал про себя и делал. Получалось, как ни странно, вполне пристойно, хотя не так ровно и крепко, как у папы. Я обычно дергал и проверял – иногда что-то ломалось. Папа, понятно, кривился, а дядя Вася посмеивался и снова приколачивал. Одним лихим махом, не тратя ни единой лишней секунды.