– Ой, не знаю. Неспокойно что-то на душе.
Калач усмехнулся:
– Если девушке не спится и тревожно по ночам, ей обычно советуют завести кавалера. Зена лишь улыбнулась:
– Шел бы ты к черту с такими советами, Калач! Я девушка порядочная, так что ни-ни. Сам-то чего бродишь среди ночи? Тоже не спится и тревожно?
– Да вроде орал кто-то, проверить хотел.
– А-а-а, слышала. По голосу – Седой вроде. Опять водку жрет.
– Слушай, по-моему, ты слишком хорошо относишься к этим разгильдяям. Этот Седой вообще беспредельщик – нарушение дисциплины, неисполнение приказов. Да я его вообще хотел к стенке поставить, мерзавца.
– Не кипятись, Калач! Он конечно допускает вольности, но боец отличный, наших спецов за пояс заткнет.
– Да скажешь тоже… Куда этому наемнику до моих ребят?
– Ладно, ты проверить, кажется, собирался? Вот и проверь, а потом спать. Завтра, – Зена покосилась на часы, – то есть уже сегодня будет тяжёлый день.
– Хорошо. Когда у нас были лёгкие дни?
Седой все ещё сердито сопел, глухо матерился сквозь зубы, размашисто шагая. Атеист еле поспевал, с напряжением вглядываясь в окружившую со всех сторон темноту. Местное подобие луны стыдливо пряталось в распухшие от влаги тучи, что медленно тянулись на юг. Лишь на востоке небосвод чист и понемногу белел, но до полноценного рассвета ещё далеко.
– Седой, ты чего-нибудь видишь?
– Ну не сказать, что светло как днём, но вижу неплохо. Это дар Улья, так сказать личный ПНВ.
– Что за дар Улья?
– Тому, кто задерживается на этом свете, Улей делает подарок. Сверхспособность, так сказать. У кого-то полезное, у кого-то совершенный пустяк. Мне вот более-менее повезло, хотя от умения ксера не отказался бы. – Опередив раскрывшего рот Атеиста, пояснил. – Это когда взял в ладонь какой-нибудь предмет, а в другой из расходных материалов получилась копия. Ксеры в основном такие фокусы с патронами делают. И живут в шоколаде.
– И когда он появляется?
– У всех по-разному. Да и его ещё развивать долго приходится, а для этого столько гороха придётся сожрать.
– Гороха? А почему его?
– Да не обычного гороха, с него ты только пердеть музыкально научишься. Тут нужен горох из тварей, которых не так просто замочить. Это тебе не тупые пустыши.
– Пустыши – это которые без споранов?
– Ага. Запомни для начала порядок: пустыши, споровики, затем горошники, вот в них уже тот самый горох, потом – жемчужники – это элита зараженных.
– Судя по названию, в последних есть какой-то жемчуг?
– Есть. Он нехило прокачивает умение, или открывает ещё одно. Вот только завалить элиту – это большой фарт нужен. Тут ещё неизвестно, кто на кого охотится.
– А здесь такие есть?
– Внешники неплохо округу зачищают, но всех по-любому не изведешь. Попадаются изредка. Ты шевели ножками, мне-то Калач глубоко похрен, только Ахмеда и правда не стоит подставлять. Ахмедка правильный пацан, хоть и басурманин.
– Что? Вы тут совсем обурели? Кто разрешал? Кто? Как ты посмел его отпустить? – Калач осыпал Ахмеда проклятьями и вопросами, брызгал слюной, а тот угрюмо молчал, лишь густые чёрные брови все сильнее хмурились, сливаясь в одно целое над хищным орлиным носом.
На истеричные крики выглянула Зена, при виде девушки Калач умолк, задышал хрипло, жадно хватая ртом свежий ночной воздух.
– Вы чего орете, бойцы же спят! Рассвет увидали – петухами заделались?
– Да эти бараны тут такого наворотили!
Ахмед вскинул голову, острый, как кинжал, взгляд чёрных глаз мысленно перечертил раскрасневшуюся харю Калача автоматной очередью. Вслух лишь выдавил с хрипом:
– Ты б за базаром следил!
– Ахмед, что стряслось? – Калач раскрыл уже было рот, но Зена остановила жестом. – Пусть сам объяснит.
– У Седого водка кончилась, где-то неподалёку он себе тайник сделал, вот и поперся вместе с новичком.
– И далеко этот тайник?
– Не знаю… – Ахмед опустил взгляд, Зена не стала допытываться, хоть и поняла, что боец врёт.
– Почему не остановил?
– Так Седого разве остановишь, он хоть бухой, хоть трезвый прет как танк, до победного конца… не то что всякие калачи…
– Ты на что намекаешь, черножопый? – Калач шагнул вперёд, руки потянулись схватить Ахмеда за грудки.
Не успел. Тяжёлый армейский ботинок с сочным чвоканьем впечатался в грудь, Калач пролетел вперёд задницей шагов пять, со всего маха грохнулся на землю, подняв облако пыли. Захрипел, дыхание сбилось в ноль, наконец бешено выпучил глаза от злости и боли, рука метнулась к кобуре. Ахмед сорвал с плеча автомат, лязгнул затвор, дуло нацелилось прямиком в лоб оппоненту. Но тут вмешалась Зена, рявкнула так, что вышедший отлить Молчун и остановившийся неподалёку, заинтересовавшись бурными событиями, чуть не отлил прям в штаны.
– Стоять! Стоять, я сказала! Убрал автомат! – глаза командирши засветились таким огнём, что Ахмед, напугать которого не так-то просто, поспешно исполнил приказ и застыл на месте, как статуя. – Калач, убрал руку с кобуры, и вообще, вернулся в казарму, без тебя разберемся! Тот медленно поднялся, недовольно покосившись на Зену, во взгляде явно читалось, что так просто он этого не оставит. Злобно засопев, зашагал к сараю, обтряхивая на ходу пыльную задницу.
Зена проводила заместителя все тем же недобрым взглядом и повернулась к Ахмеду:
– Значит так, через полтора, максимум два часа мы выдвигаемся. Чтоб к этому времени Седой с новичком сидели на карантине под замком. Оба! Под замком! Ищи где хочешь, или сядешь сам. Сомневаюсь, что ты так поступишь, но надумаешь слинять – один или вместе с Седым, я доложу в Центр, что вы перешли к мурам. И тогда уже сам понимаешь… – Через час Седой с новичком будут здесь. Я отвечаю, Зена.
Глаза командирши чуть подобрели, она кивнула, хлопнув ладонью по могучему плечу кавказца.
– Возьми с собой ещё кого-нибудь. Вон этого, как его… Малого, – Зена кивнула на того самого тщедушного часового, тихонько застывшего за спиной Ахмеда. – И из наших ребят кого-нибудь, а, вон Молчун как раз уже не спит. Молчун! Пойдешь с Ахмедом?
Тот лишь кивнул в ответ.
– Ну что – двинули?
Седой, крадучись, подошёл к крайнему из домов, внимательно огляделся, и взяв в руки обрез, до этого мирно болтавшийся на поясе в каком-то хитроумном самодельном креплении, кивнул Атеисту на дверь. Ещё на подходе Седой разъяснил порядок действий – Атеист медленно открывает дверь, Седой входит первым, и пока проверяет избу, Атеист приглядывает за округой. Если Седой начнёт стрелять – отходить обратно в сторону проржавевшего донельзя остова грузовика. Сразу за ним начинается канава, вот по ней если что и уходить.
Атеист замер, вслушиваясь в звуки, пока вроде тихо, только осторожные чуть слышные шаги Седого.
– Чисто! Заходи – гостем будешь.
Атеист вошёл, осторожно ступая, на улице заметно рассвело, но здесь ещё довольно сумрачно. Седой сдернул занавеску с окна, та от ветхости распалась чуть ли не в пыль. Немного прибавилось света, Атеист огляделся в комнате. Толстый слой пыли покрыл неказистую мебель – кухонный стол, несколько разномастных стульев, замолкший навеки холодильник, газовую плиту. К ней-то Седой и подошёл, скрипнула дверца духовки, и на стол, звякнув бутылками, опустился ящик водки. Следом появилось несколько банок тушняка, ещё какие-то консервы, глаза Седого довольно заблестели, как у кота, поймавшего мышь. – Живём, Атеист! Грузи консервы и пару бутылей в рюкзак, нет, лучше три возьми на всякий пожарный, и уходим. Обратно побыстрее надо – светает уже.
Атеист послушно сложил ценный груз, застегнул замок и только тут заметил, что Седой замер, к чему-то прислушиваясь. Атеист тоже навострил уши, какой-то нарастающий гул, похожий на шум вертолёта. Седой бросился к окну, изогнувшись, глянул на небо и смачно выругался. Потом метнулся к двери и осторожно выглянул из-за косяка.
– «Гробы» летят.
