- Не знаю, - сказала Сильвия, закуривая. - А у меня это не шло из ума. На бумажке стояло имя - Реверкомб и адрес Восточная Семьдесят восьмая улица. Я только мельком взглянула, но... Не знаю, адрес застрял в памяти, прямо как заноза. Даже голова разболелась. Так что я пораньше ушла с работы и...

Медленно, со значением Эстелла отставила чашку.

- Да ты что, милочка, неужто ты ходила к этому психу?

- Я не собиралась, - Сильвия вдруг пришла в замешательство. Напрасно она стала рассказывать. У Эстеллы нет воображения, ей нипочем не понять. И тут глаза у Сильвии сузились так бывало всякий раз, когда она готовилась солгать.

- Собственно, я и не пошла, - решительно заявила она. Хотела было пойти, но потом поняла, что это глупо, и просто прошлась пешком.

- Вот и умница, - сказала Эстелла, принимаясь складывать посуду в мойку. - Только подумай, чем бы это могло кончиться. Покупать сны! Слыханное ли дело! Ну и ну, дружок, это ведь и вправду не Истон.

Перед сном Сильвия приняла сиконал; она не часто прибегала к снотворным, но сегодня иначе не уснуть: в голове такая сумятица, все мысли кувырком, да еще какая-то странная печаль одолела, ощущение утраты, словно ее и вправду обокрали, словно повстречавшиеся в парке молодчики и в самом деле выхватили у нее сумочку. (Она поспешно зажгла свет.) А конверт, который ей вручила мисс Моцарт... он ведь в сумочке, она про него совсем забыла! Сильвия разорвала конверт. Внутри лежала записка на голубой бумаге, а в ней - чек; на листке стояло: плата за один сон - пять фунтов. Так, значит, это правда, она в самом деле продала мистеру Реверкомбу свой сон. Неужели это так просто? Сильвия тихонько засмеялась и снова погасила свет. Подумать только, что можно бы себе позволить, если продавать всего два сна в неделю: можно снять отдельную комнату и ни от кого не зависеть, думала она, засыпая; точно теплом из камина, ее обволокло покоем, а потом вспыхнул волшебный фонарь, замелькали сумеречные картинки, она все глубже погружалась в таинство сна... К ней тянулись его губы, охватывали холодные руки... она с отвращением отбросила ногой одеяло. Так это и есть те мужские объятия, о которых говорила Эстелла? Мистер Реверкомб глубоко вклинился в ее сон и губы его коснулись ее уха. "Расскажешь?" - прошептал он.

Прошла неделя, прежде чем она отправилась к нему снова в воскресенье днем, в самом начале декабря. Она собралась было в кино, но почему-то, сама того не заметив, оказалась на Мэдисон-авеню, в двух кварталах от дома мистера Реверкомба. Был один из тех холодных дней, когда небо морозно серебрится и порывами налетает резкий ветер, колючий, точно розовый куст; в витринах среди россыпей снежных блесток мерцала рождественская мишура, и на душе у Сильвии стало еще чернее: она терпеть не могла праздники, дни, когда всего острее ощущаешь свое одиночество. Одна из витрин приковала ее внимание, и она встала как вкопанная. В неистовом электрическом веселье, хватаясь за живот, покатывался со смеху огромный, в человеческий рост, механический Санта-Клаус. Из-за толстого стекла доносился его визгливый безудержный хохот. Чем дольше стояла перед ним Сильвия, тем более зловещим казался ей этот гогочущий манекен; ее передернуло, она оторвалась наконец от этого зрелища и свернула на улицу, где жил мистер Реверкомб. Снаружи дом его ничем не выделялся - обыкновенный городской дом, разве что не такой элегантный, не такой внушительный, как некоторые другие, но все равно достаточно внушительный. Побитый холодом плющ корчился на свинцовых переплетах окон и, точно спрут, нависал щупальцами над дверью; а по бокам ее два небольших каменных льва глядели на мир слепыми глазницами. Сильвия перевела дух и позвонила. Тускло-черный очаровательный негр встретил ее учтивой улыбкой, как старую знакомую.

В прошлый раз в гостиной, где она дожидалась приема, кроме нее, не было никого. Сегодня здесь оказались и другие посетители: несколько женщин разного возраста и наружности и один чрезвычайно взволнованный молодой человек, глаза у него были как у загнанного зверя. Будь эти люди и в самом деле теми, на кого они походили, то есть пациентами в приемной врача, можно было бы подумать, что молодой человек либо будущий папаша, либо страдает пляской святого Витта. Сильвия села подле него, и его беспокойные глаза мигом ее раздели; то, что открылось его взору, видно, ничуть его не заинтересовало, и Сильвия вздохнула с облегчением, когда он вновь задергался, терзаемый своими заботами. Однако постепенно она ощутила, с каким острым интересом отнеслись к ее появлению все присутствующие. В тусклом, неверном свете уставленной комнатными растениями гостиной взгляды их были жестче стульев, на которых они сидели; одна из женщин глядела особенно неумолимо. Ее лицо, обычно, должно быть, самое заурядное, милое и мягкое, сейчас, когда она наблюдала за Сильвией, обезобразили недоверие и ревность. Словно желая смирить зверя, который вот-вот кинется, обнажив клыки, она поглаживала траченный молью меховой воротник и все пронизывала Сильвию взглядом, пока в прихожей не послышались шаги мисс Моцарт, подобные землетрясению. И все, кто ждал, мигом насторожились, будто перепуганные школьники, - каждый забыл об остальных и замкнулся в себе.

- Теперь вы, мистер Покер, - грозно распорядилась мисс Моцарт. - Проходите!

И мистер Покер, судорожно сжимая руки и нервно мигая, последовал за ней. А в сумеречной комнате все вновь осели, точно потревоженные солнцем пылинки.

Пошел дождь, расплывающиеся отражения окон трепетали на стене, молодой дворецкий мистера Реверкомба, проскользнув в комнату, помешал угли в камине, накрыл стол для чаепития. Было тепло, мерно шумел дождь, и Сильвию, ближе всех сидевшую к огню, клонило ко сну; глаза ее слипались, она клевала носом, не то спала, не то бодрствовала. Долгое время полированную тишину дома царапало лишь прозрачное тиканье часов. Но вдруг в прихожей поднялась невероятная суматоха и гостиную захлестнуло шквалом звуков - грубым, точно красный цвет, голосом кто-то ревел:

- Не пускать Орилли? Кто это тебе велел, красавчик в ливрее? - Обладатель этого голоса, приземистый багровый толстяк, отпихнув дворецкого, возник на пороге гостиной, он пьяно раскачивался и едва стоял на ногах. - Так, так, так, пропитым голосом басил он, постепенно утихая, - значит, все эти дамы передо мной? Что ж, Орилли - джентльмен, Орилли дождется своей очереди.

- Ну, нет, здесь вам не место, - заявила мисс Моцарт. Она прокралась у него за спиной и крепко ухватила его за ворот. Лицо его еще больше побагровело, глаза чуть не вылезли из орбит.

- Вы меня задушите, - задыхаясь, прохрипел он, но мисс Моцарт еще сильнее дернула его за галстук зеленовато-бледными руками, могучими, как корни дуба, и толкнула к порогу; дверь тут же захлопнулась за ним, звякнула чайная чашка, на пол посыпались сухие листья георгинов. Женщина с меховым воротником сунула в рот таблетку аспирина. "Какая мерзость", сказала она, и все, кроме Сильвии, деликатно и восхищенно посмеялись вслед мисс Моцарт, которая прошествовала по комнате, отрясая прах со своих рук.

Когда Сильвия вышла из дома мистера Реверкомба, было мрачно и дождь лил как из ведра. Она поглядела по сторонам в поисках такси, но улица была пуста, нигде ни души; нет, кто-то есть... тот пьяный, что поднял переполох у Реверкомба. Точно бездомный мальчишка, он прислонился к машине на стоянке и подкидывал резиновый мячик.

- Погляди, малышка, - заговорил он с Сильвией, - погляди-ка, я нашел мячик. Как по-твоему, это к счастью?

Сильвия улыбнулась ему; несмотря на все его напускное молодечество, он казался безобидным, и было что-то в его лице, какая-то усмешливая печаль, будто у клоуна, стершего грим. Жонглируя мячом, он вприпрыжку поспешал за ней по направлению к Мэдисон-авеню.

- Ей-богу, я свалял там дурака, - сказал он. - Вот натворю что-нибудь эдакое, а потом тошно, хоть плачь. - Простояв так долго под дождем, он, видно, основательно протрезвел. А все-таки она не смела меня душить, черт бы ее побрал, уж слишком грубая. Знавал я грубых женщин, взять хоть мою сестру Беренис - бешеного быка могла укротить, но такой, как эта, я еще не встречал. Вот тебе мое слово, слово Марка Орилли: она кончит на электрическом стуле, - сказал он и причмокнул. - Не смеют они так со мной обращаться. Он сам во всем виноват. У меня и поначалу-то мало что было за душой, а потом он все отобрал, все до капельки, и теперь ничего у меня нет, малышка.