Святитель Василий Великий
* * *
Пусть у меня хлеб в скудость и вода в редкий напиток, пусть меня, как древле Адама и Еву, покрывают смоковные листья и домом мне служит расселина в камне или дупло в буке, жизнь моя проста и не лучше звериной, или, бременя землю, как нищий и новый Лазарь, брошенный у ворот горделивца, влачу жалкую жизнь и болезненное тело, – все это ныне, а там – пропасть и грозное воздаяние за все здешние наслаждения. У тебя пресыщение, а у меня скорбь – кратковременны, и потом все забыто. За гробом все станем одно, все – один прах. Там одно место рабам и царям, никому нет преимущества в преисподней. Поэтому и благами настоящими не пленяйся, и скорбями здешней жизни не слишком занимай мысли. Вместе с наслаждениями оставишь и все скорби, и притом в скором времени. Ибо что продолжительно в однодневной жизни?
Святитель Григорий Богослов
* * *
Долго ли надмеваться нам тем, что маловажно и пресмыкается по земле? Долго ли играть с детьми в куклы и проходить в восторг от рукоплесканий? Прейдем отсюда; станем мужами, бросим грезы, не будем останавливаться на тенях, предоставим другим приятности или, чаще, горести жизни. Пусть над другими издеваются, другими играют и мечут зависть, время и случай, как называют непостоянство и неправильность всего человеческого. Прочь от нас высокие чины, властвование, богатства, блеск, превозношение, падение – эта малостоящая и презренная слава, превозносимый которой терпит больше бесславия, нежели осмеянный! Прочь от нас эти детские игрища и лицедейства на этом великом позорище! Мы будем держаться Слова и взамен всего возжелаем иметь Бога – единое вечное и свойственное нам благо – чтобы заслужить нам одобрение даже здесь за то, что, будучи еще так малы, ищем столь великого, или непременно – там. Поскольку награда добродетели – стать богом, озариться чистейшим светом, созерцаемым в Троичной Единице, от Которой имеем теперь едва несколько лучей, то к этому шествуй, в этом преуспевай, окрыляйся мыслью, берись за вечную жизнь. Ни на чем не останавливай своих надежд, пока не достигнешь вожделенной и блаженной вершины. И очень знаю, похвалишь меня теперь не много, а вскоре несравненно больше, когда увидишь себя в том состоянии, какое обещаю, и найдешь, что это не пустое блаженство, не вымыслы ума, но сама действительность.
Святитель Григорий Богослов
* * *
Для чего было и получать благо, если ему не надлежало навсегда при нас остаться? Все приятное не столько увеселяет, когда оно при нас, сколько огорчает, удалясь от нас. Кто решится убегать от вещей убегающих? Кто прилепится к вечно пребывающему? Кто научится размышлять о настоящем, как о преходящем, а об уповаемом, как о постоянно присущем? Кто хочет отделять истинно сущее от кажущегося, и к первому стремиться, а последнее презирать? Кто желает отличить список от истины, удаленную хижину от горнего града (см. 2 Пет. 1, 13; Евр. 13, 14), ночлег от постоянного жилища, тьму от света, глубокое болото (см. Пс. 68, 3) от земли святой, плоть от духа, Бога от миродержателя, тень смертную от жизни вечной? Кто желает купить настоящим будущее, тленным богатством нетленное, видимым невидимое? Поистине блажен тот, кто, различая это и рассекая слова мечом, отделяющим лучшее от худшего, полагает, как сказал в одном месте божественный Давид, в сердце своем положил восхождение (Пс. 83, 6), и, убегая, сколько сил есть, из этой юдоли плача, горнего ищет (Кол. 3, 1), и, распинаясь миру со Христом, со Христом и воскресает, со Христом и восходит к наследию жизни, уже не изменяющейся, не обманчивой, где нет более змия, угрызающего на пути, уязвляющего в пяту и уязвляемого в голову (см. Быт. 49, 17; 3, 15). А нас тот же Давид, как некий громогласный проповедник, прекрасно оглашает высокой и всенародной проповедью, в которой называет нас тяжкосердыми[1] и любящими ложь (см. Пс. 4, 3) и учит не слишком прилепляться к видимому и не полагать всего земного благополучия единственно в обилии пшеницы и вина – этих скороистлевающих стяжаний. И блаженный Амос[2], может быть, то же самое имел в мыслях и так же против земных и мнимых благ вооружался, когда говорил: встаньте и уходите, ибо страна сия не есть место покоя (Мих. 2, 10). И это, даже в самих выражениях, почти совершенно сходно с повелением Господа и Спасителя нашего, каким же именно? – Встаньте, пойдем отсюда (Ин. 14, 31), – сказал Он, не тогдашних только учеников побуждая перейти с известного места на другое, как может подумать кто-нибудь, но и всех учеников Своих во все времена этим воззванием привлекая от земли к небесам и от земных благ к небесным.
Святитель Григорий Богослов
* * *
Для людей одно только благо, и благо прочное, – это небесные надежды. Ими дышу я несколько, а к прочим благам чувствую великое отвращение. И я готов предоставить существам однодневным все то, что влачится по земле: отечество и чужую сторону, престолы и сопряженные с ними почести, близких, чужих, благочестивых, порочных, откровенных, скрытных, смотрящих не завистливым оком, снедаемых внутренне самоубийственным грехом. Другим ступаю приятности жизни, а сам охотно их избегну.
Святитель Григорий Богослов
* * *
Великий Давид в будущих благах, к которым возводит свои помышления, скрывает здешние горести, когда говорит: Он сокрыл меня в скинии Своей в день бедствий моих (Пс. 26, 5). И не печаль только отлагал, когда вспоминал я Бога и веселился (Пс. 76, 4). Сетуют и те, которые преданы миру, даже гораздо более работающих Богу. Но их сетование остается без награды, а нам за страдание обещана награда, если терпим ради Бога. Ибо взвесим и скорби, и наслаждения, и настоящее, и будущее, тогда найдем, что первые не составляют и малейшей части в сравнении с последними, – столько преизбыточествует то, что для нас лучше! Поэтому, когда болезнуем, прекрасное для нас врачевство – вспоминать о Боге, о будущих надеждах и приходить в Давидово расположение духа – распространяться в скорби (см. Пс. 4, 1), а не отчаиваться помыслами (см. 2 Кор. 4, 8), не покрываться печалью, как облаком, но тогда-то наипаче держаться упования и иметь в виду тамошнее блаженство, уготованное терпеливым. Особенно же не будет для нас трудно с терпением переносить бедствия и стать выше многих во время скорби, если размыслим, что обещали мы Богу и чего надеялись, когда вступали в любомудренную жизнь. Богатства ли? Веселостей ли? Благоденствия ли в сей жизни? Или противного этому: скорбей, страданий, тесноты, того, чтобы все переносить, все терпеть в уповании будущих благ? Знаю, что этого, а не первого ожидали мы. Поэтому боюсь, не нарушаем ли заветов своих с Богом, когда одно иметь домогаемся, а другого надеемся. Не будем же отказываться от своей купли, понесем одно, чтобы сподобиться другого. Нам причинили скорбь ненавистники? А мы соблюдем душу от раболепства страстям. Через это одержим верх над оскорбившими. Рассуди и то, о чем мы скорбим – не о преставившихся ли? Но чем можем угодить им? Не терпением ли нашим? Поэтому и принесем это в дар. Ибо я уверен, что души святых видят дела наши. А паче всего и прежде всего рассудим то, что неуместно как любомудрствовать без нужды, так в страданиях оказываться нелюбомудренными и не служить для других образцом и благодарности в благодушии, и терпения в горе.
Святитель Григорий Богослов
* * *
Будем же воспламенять в себе любовь к будущим благам. Великая слава ожидает праведников, такая, какой невозможно изобразить словом, ибо они, восприняв нетленные тела по воскресении, прославятся и будут царствовать вместе со Христом.
Святитель Иоанн Златоуст
* * *
Если бы кто-нибудь тебя, постаревшего и живущего в бедности, обещал вдруг сделать молодым и привести в самый цветущий возраст, сделать весьма крепким и прекрасным и даровать тебе царствование над всей землей на тысячи лет, царствование, сопровождающееся глубочайшим миром, чего бы не решился ты за это обещание и сделать и претерпеть? Но вот Христос обещает не это, а гораздо больше этого, ибо не такова разница между старостью и юностью, как между тлением и нетлением, не такова – между царствованием и бедностью, как между славой настоящей и будущей, но – как между сновидениями и истиной… Нет слова, которое могло бы достаточно изобразить величину отличия благ будущих от настоящих. А в отношении к продолжительности невозможно и умом представить их различия. Ибо с чем настоящим можно сравнить жизнь, не имеющую конца? В отношении же к миру разность между ними такова, как между миром и войной; и в отношении к тлению и нетлению такова, насколько чистая жемчужина превосходит грязную глыбу. Или лучше, что бы кто ни сказал, ничем не в состоянии будет изобразить этого. Хотя бы даже я сравнил красоту тогдашних тел со светом солнечного луча, хотя бы с блистательнейшей молнией, – я еще не сказал бы ничего достойного той светлости. А за такие блага сколько можно отдать денег и тел? Или лучше, сколько можно отдать душ? Между тем если бы тебя кто-нибудь привел к царю и доставил тебе возможность в присутствии всех разговаривать с царем и вместе с ним кушать и жить, то ты назвал бы себя блаженнейшим из всех, а имея возможность взойти на небо, предстать самому Царю всего, блистать подобно Ангелам и наслаждаться тамошней неприступной славой, ты недоумеваешь, можно ли жертвовать деньгами, тогда как следовало бы, хотя бы нужно было отдать и саму жизнь, веселиться, радоваться и восхищаться от удовольствия?
