Илан подумал немного, стоит ли. Откашлял Рыжего, свернул салфетку, показал Обмороку на бутылочку с камфорным спиртом. Тот нерешительно протянул руку.
- Я сам лежал три месяца. Сложный перелом бедра и неудачная первая операция, после которой ногу пришлось ломать и сращивать заново, - объяснил Илан. - Когда я начал учиться, через декаду я уже работал в клинической больнице при академии на Ходжере, сначала санитаром, ухаживал за больными. Мне хотелось понять и освоить все премудрости как можно быстрее. Через неполный год меня уже ставили в ночную смену старшим медбратом в хирургическом отделении. В ночную, потому что днем я учился. В конце второго года, когда мои сокурсники только пробовали делать инъекции пациентам клиники и тренировали простые разрезы на животных или на трупах в анатомичке, я ассистировал на серьезных операциях. Меня считали очень перспективным, толковым и полезным. И я даже почти не зазнавался. Как мне сейчас кажется... К концу третьего года дурь моя относительно того, что мне дан талант и власть спасать людей, потихоньку уходила, и сил поддерживать в себе иллюзии оставалось все меньше. Умирает на твоих руках каждый третий-четвертый, как у хирургов здесь, в Арденне, или каждый десятый, как в гнойной хирургии на острове Джел, они все равно умирают на твоих руках. Особенно тяжело, когда это дети. Те, кто учился со мной на курсе, еще только начинали гореть мечтами и верой в науку, а я к тому времени уже насмотрелся всякого. И мне все больше и больше становилось страшно. Я уже знал, что боги медицины не всесильны, а я не бог, я не всесилен тем более. И никогда не буду всесилен. Мне не хотелось мыться на операцию, когда предстоял спорный случай, и я старался всячески избежать столкновений со случаями совсем безнадежными. У нас есть такое понятие, как операция надежды. Это когда без операции сто шансов из ста - гибель, а с операцией пять из ста - спасение. И мы ее делаем, потому что... Просто потому, что есть пять шансов из ста помочь. И есть операции отчаяния. Когда можно только разрезать, понять, что даже этих пяти из ста нет, и даже одного нет, и просто зашить обратно. Знать, что человек умрет, и отпустить его. Опустить руки, хотя весь кодекс врачебной помощи подведен под то, чтобы рук никогда не опускать и не отказываться... Может быть, мне нужно было идти постепенно, как другие мои товарищи. Я слишком резко погрузился в это все. В начале четвертого года я решил уйти. Вернуться домой в Арденну, сказать матери, что не выдержал, не смог. И я ушел. Недалеко. Зима, крутой спуск из города к гавани, я в расстроенных чувствах принимаю главное в своей жизни решение... Судьба меня не отпустила. Мне нельзя было уходить. Меня вернули обратно в клинику, сразу на операционный стол. Там у меня и началась новая жизнь. Но это уже совсем другая история, часть из которой и так перед вами.
Обморок закончил растирание. Рыжий вывел было букву "К..." у Илана на ладони, но провел сверху пальцами, стирая возможный вопрос. Нечего сказать. Или сил нет. Начал подрагивать, руки похолодели, мерзнет без одеяла, дренаж мешает любой попытке чувствовать себя посвободнее, и после кашля болит грудь. Илан обошел кровать, заглянул в листок - не было ли кого с осмотром в промежутке между его визитами. Не было. Снял с шеи стетоскоп, послушал со спины, повернул, выслушал бронхи. Лучше. Ввел обезболивающее и даже услышал от Рыжего внятное "ой". Болезненный укол, ничего не сделаешь, какие бы ни были волшебные руки. Зато потом можно отдохнуть. После инъекции Рыжий обмяк и "смотрел" слепыми глазами в потолок. Как настоящий слепой. Илан вопросительно кивнул Обмороку: чего молчим? Всё? Доктору можно идти?
Тот опустил глаза.
- Не по себе здесь, - сказал он. - Трудно. То видит меня, то пропадает. То верю, что выкарабкается, то не верю... Только не жалейте меня. Я сам виноват. Я не жалуюсь.
А что же ты делаешь, Обморок, подумал Илан. Это и называется жалобы. Я пытаюсь тебя занять, хожу вокруг тебя, словно ты тоже болен, чем я могу еще помочь? Рыжий улыбаться пробует в его-то состоянии, он не сдается, хотя ему труднее твоего, он тебя поддерживает, а не ты его, он молодец, он очень сильный, а ты... не очень. И, я надеюсь, без меня вы не обсуждаете темы "что будет, если я умру" и "если мы умрем"... Это было бы совсем нехорошо.
Илан подклеил дренаж, подоткнул одеяло, чуть сдвинул под Рыжим подушку, сказал Обмороку:
- Не грусти, я вас вытащу. Ставь ближе табурет, ложись головой на подушку рядом и поспи. Я так сплю с тяжелыми больными, если совсем невмоготу, и уйти нельзя. Будет шевелиться или стонать - разбудит. Никто не повязывает тебе слюнявчик, не пугайся. Я понимаю, ты устал, и говорить тебе про терпение - попусту издеваться. Просто падай, так тоже можно. Посланник Мараар не против?
Посланник Мараар не дрогнул ни одним мускулом. Его отпустило, и он начинал дремать. Обморок подвинулся к кровати, но вдруг обеспокоился и по-детски покраснел ушами.
- Вы не подумайте...
- Что?
- Мы ходим за руку, не поэтому... Мы не такие! Мы не должны всем показывать, что Мараар слеп.
- Я и не думал, - уверенно соврал Илан. На самом деле в адмиралтействе он именно по этой причине их сторонился, решил, любовники, оба никого, кроме друг друга, не видят. Убедительно получалось. И только в госпитале понял, что - нет, причина держаться вместе другая. - Не обязательно выкладывать мне свои тайны.
- Теперь уже все равно, - грустно ответил Обморок. - Скрывать не получится. Можете сразу рассказать киру Хагиннору.
- Если вдруг спросит, - пожал плечами Илан. - Я стараюсь в чужие дела не лезть.
И подумал: мне бы со своими разобраться...
- Спасибо. Учитель Мар выздоровеет, и мы уедем.
- На здоровье, - улыбнулся Илан, дописал осмотр и инъекцию в листок и оставил рыжих спать.
Специально рассказывать киру Хагиннору, что посланник Мараар слеп? А в этом есть смысл? Оказывается, есть. Если вспомнить, как кир Хагиннор играл с ними в гляделки на городском совете, ситуация полностью меняется. Спрашивать у этих двух о причинах будет нетактично, и сам же сказал, что тайны знать не хочет. У кира Хагиннора спросить можно, раз им самим уже все равно. Почему Рыжий слеп, почему без языка, и не ждет ли то же самое Обморока? Затейливые люди затейливо живут...
В отделении Илан хотел узнать точное время, но свеча-часы на фельдшерском посту погасла, ей кто-то небрежно снял нагар, а фельдшера на месте нет. Илан позвонил в колокольчик, не дождался. Видимо, доктор Раур закончил операцию и раздает указания по дальнейшему размещению и ведению больного. Про время понятно только, что уже больше четверти второй дневной. На этом месте погасла свеча, и она холодная. Неподарок явился в половине первой, в полдень, или в начале третьей четверти. Нужно идти, пока он не отоспался и снова не слинял, сказав "не хочу работать".
По пути в мужскую спальню Илан занял в витрине с ключами комендантский пожарный свисток. Без особой цели, просто так, потому что тот блестел. Неподарок спал на кровати возле дальней стены безмятежным сном младенца, подложив обе ладони под щеку и приоткрыв рот. В огромной спальне было почти темно, с остеклением сюда не добрались, стекло кончилось. Ставни наглухо закрыты, кое-где для тепла еще и завешены одеялами, потому что ветер в окна, а жаровни днем стоят холодные.