Похлопав его по широчайшей спине, я за руку потащил гнома из-за стола.

– Давай, Дарин, быстрее, – прошипел я ему в ухо, – мне не хочется, чтобы из-за тебя рухнул мой план.

Гном пристально посмотрел мне в глаза и на минуту исчез, когда же вернулся, то его сопровождали двое крепких молодых парней. Те следовали за гномом, не задавая ни одного вопроса.

Приказав гному и охранникам следовать за мной, я обошел ряды. Цена на зерно упала, как я и предполагал, до двух сестерциев, больше уже никто не предлагал. Крестьяне, все до единого, были взбудоражены и ошарашены – труды целого года могли уйти за бесценок. А ведь это был не только их личный урожай, многие односельчане, не имевшие телег, доверили им для продажи свое зерно.

До заката солнца, означавшего конец ярмарки, было четыре часа, и я решил выждать еще час, прежде чем начать осуществлять свой план. Через час цены упали до одного сестерция, а единственные два скупщика зерна куда-то растворились – крестьяне были раздавлены и обескуражены. Уезжать домой с полными телегами зерна всем хотелось еще меньше, чем продавать зерно за бесценок.

Посмотрев вокруг, я решил – настало время для моего выхода. Подойдя к первой подводе, я сказал мужику, который нервно кусал верхушку кнута:

– Покупаю всю твою пшеницу по два сестерция за мешок.

Крестьянин сначала не понял моих слов, а потом, когда до него дошло, что я сказал, он упал на колени и закричал:

– Господин, спаситель, я готов сам довезти все зерно, куда вы скажете, но купите, пожалуйста, за два с половиной сестерция. Это все зерно, которое мы деревней смогли собрать после уплаты оброка своему господину.

Я задумался: в предложении был смысл. Внутренне улыбнувшись, я подправил слегка свой план и сказал ему:

– Согласен, с одним условием.

Крестьянин от радости заплакал:

– Да, слушаю, господин.

– Во-первых, сейчас обежишь всех, кто продает зерно, и скажешь им, что я покупаю его на условиях, о которых мы с тобой сейчас договорились, а во-вторых, сам запомни и другим передай, что куплю я только при условии, если они никому не скажут, за сколько продали пшеницу, – ответил я, протягивая ему задаток за его двадцать мешков.

Быстро схватив деньги, счастливый мужик растворился среди подвод. Вскоре ко мне стали подходить крестьяне и отводить к своим подводам, где мы с ними быстро пересчитывали мешки, я все записывал и выплачивал задаток в размере половины общей суммы и с условием выплаты оставшейся части после доставки зерна в указанное мною место.

Ровно через полчаса мне принадлежало все зерно на ярмарке, а довольные крестьяне стали стягивать все подводы ближе к центру. Все знали, что именно я скупил все имеющееся тут зерно.

Теперь, когда все вокруг были довольны и подсчитывали барыши, пришло мое время нервничать – настала завершающая стадия моего плана, и если я окажусь не прав, то долго буду вспоминать свою аферу.

Через час вдали показался небольшой конный отряд, который во весь опор несся в нашу сторону. От возбуждения у меня начали дрожать колени, гном, видимо, понявший мой план, встал рядом и успокаивающе положил руку на плечо. Под его тяжелой рукой я стал успокаиваться и не так трястись.

Через десять минут, когда всадники – пять человек – приблизились к ярмарке, все крестьяне разом выдохнули. Как сообщил мне ближайший сосед, это и были скупщики зерна. Быстро спешившись, они подошли к груженым подводам. Я незаметно приблизился и, встав позади крестьян, услышал, как один из них сказал мужику:

– Покупаю у тебя все зерно по сестерцию за мешок.

Крестьянин улыбнулся и ответил:

– Сожалею, господин, но вся моя пшеница уже куплена, я жду, когда мне скажут, куда ее везти.

Скупщики переглянулись и пошли дальше. Все дальнейшее действо, пока они обходили телеги, отчетливо напомнило мне сказку про «Кота в сапогах», когда на вопрос короля о землях, лугах и деревнях он получал один и тот же ответ – «маркиза Карабаса».

Стоя в рядах крестьян, я видел, как скупщики все более спадали с лица при повторяющемся рефрене: «вся пшеница продана».

Мы подошли уже к десятой или одиннадцатой телеге, а скупщики опять слышали один и тот же ответ, заставлявший их от раза к разу нервничать все сильнее.

Я вышел из-за крестьянских спин. Увидев меня, один из крестьян радостно сообщил перекупщикам:

– Так вот же господин, который скупил всю пшеницу на ярмарке.

Когда на меня уставилось несколько пар удивленных глаз, я только скромно улыбнулся.

– Но как же так? – недоуменно спросил меня один из перекупщиков. – Вы к какой гильдии принадлежите, любезный?

Я оскорбился, и всю добропорядочность с меня сдуло как ветром.

– Разуй глаза, почтенный, ты разговариваешь с дворянином! Барон Максимильян к вашим услугам!

Мои слова оказались для них ушатом холодной воды, торговцы побледнели.

– Но зачем уважаемому барону понадобилось скупить всю пшеницу? – задали они резонный вопрос.

– Чтобы продать ее, – улыбнулся я своей самой милой улыбкой.

– И кому же?

– Вам!

– И за какую же цену вы хотите ее продать? – осторожно спросил один из них.

– Шесть сестерциев за мешок, – скромно ответил я и посмотрел на скупщиков.

«Наверное, я в первый вижу наяву то, что неоднократно описывалось в литературе как «глаза, вылезающие из орбит», – удовлетворенно подумал я, любуясь ошарашенными лицами торговцев.

– Ск-ко-лько, ск-ко-лько? – заикаясь, спросил самый низкий из них.

– Шесть серебряных монет, – снова скромно ответил я.

– Но ведь два часа назад цена была всего два сестерция, – возмущенно сказал мне самый молодой из них. На него тут же зашикали все остальные.

Мое настроение улучшилось неимоверно, признание из первых рук – это круто.

– Ну, так это когда было, – спокойно ответил ему я, – а сейчас зерно стоит шесть сестерциев.

Торговцы зашумели и отошли к шатру ростовщика, оттуда показался мой знакомый скупщик, который ссудил мне деньги. Увидев своих товарищей, он обрадовался, но, приглядевшись, переменился в лице. Двадцать минут я стоял и ждал решения коллегии скупщиков. Невооруженным взглядом было видно, что они очень недовольны.

Еще через пять минут скупщики подошли ко мне, и самый пожилой из них сказал:

– Господин барон, мы согласны купить у вас все зерно по пять сестерциев за мешок.

Я, не меняя выражения лица, ответил:

– Уважаемые судари, я ведь назвал свою цену, разве она была пять монет?

Говоривший со мной скупщик стиснул зубы и с угрозой в голосе сказал:

– Нет, господин, мы прекрасно слышали цену, но мы ведь можем совсем ничего у вас не покупать, и вы останьтесь с кучей зерна, но без денег.

– Ну что ж, попробую подождать тут несколько дней, может, удача мне улыбнется и появятся еще желающие купить превосходную пшеницу, – спокойно ответил я.

Конечно, я понимал некоторую двойственность этой угрозы, но был уверен, что перекупщики не пойдут на то, чтобы наши торги продолжились уже в присутствии конкурентов.

Скупщики опять отошли посовещаться, и, когда они вернулись, тот же торговец сказал:

– Мы согласны на пять с половиной сестерциев, и это наша последняя цена.

Я задумался над их словами, заставляя скупщиков резко вспотеть. Цена меня, в принципе, полностью устраивала и была даже выше той, за которую я собирался продавать зерно в самом начале.

– Договорились.

Торговцы облегченно вздохнули, и тогда я повернулся к стоящим вдалеке крестьянам, которые наблюдали за нашими переговорами.

– Эй, мужики, сгружай все мешки по центру, – крикнул я им.

Немая сцена, произошедшая после моих слов, быстро закончилась возмущенными криками всех скупщиков:

– Но как же так, а доставить зерно в наши амбары? Они же в полудне пути отсюда.

– Но, судари, – улыбнулся я им уже становившейся фирменной улыбкой, – договор был только об оплате за зерно, доставка не включалась в эту цену.

Натолкнувшись на мою улыбку, как волны натыкаются на волнорез, торговцы опешили.