Но «хлопать дверью» не пришлось. Кутепов отверг заманчивое предложение, потому что понимал — битва за Москву закончилась, даже не начавшись. Какие бы чудеса храбрости ни проявляли под Орлом, Кромами и Ливнами корниловцы, марковцы, дроздовцы и алексеевцы, перемолоть все прибывавшую и прибывавшую против них массу красных войск они не могли, даже если бы легли костьми до последнего человека.
Очерк Н. Н. Брешко-Брешковского «Герой Харькова и Курска» увидел свет 14 ноября 1919 года и в тот день звучал уже не более чем печальной издевкой. К этому времени от кутеповского корпуса оставалось всего 2600 штыков, что соответствовало неполному полку мирного времени. Корниловская дивизия равнялась батальону, Дроздовская — трем ротам. Начался общий отход Добровольческой армии. Ее новый командующий П. Н. Врангель, сменивший В. З. Май-Маевского, предлагал Деникину отходить в Крым, но главком отверг это предложение по двум причинам: он не хотел бросать на произвол судьбы казачество, поддержавшее добровольцев в самом начале Белого дела, а также тылы и госпитали Дона и Северного Кавказа.
Кутеповский корпус, раньше бывший тараном наступления, сейчас стал шитом, прикрывавшим отступавшие войска. Горькое, тяжелое отступление шло по местам Ледяного похода 1918 года. Тогда всех одушевляла надежда, вера в победу любой ценой, вдохновлял Корнилов. Теперь на юг откатывались потрепанные, деморализованные, потерявшие веру в себя и в командиров войска. Отход осложнялся 25-градусными морозами; в 4-м Донском корпусе генерал-лейтенанта А. А. Павлова из десяти тысяч казаков почти половина замерзла насмерть прямо в седлах во время перехода к станице Торговой. И только элита армии, кутеповские «цветные» полки, держалась до конца, отбивая залпами и штыками накатывавшие на отступавших волны будённовской конницы.
Какая-то надежда появилась в начале марта 1920 года. Тогда 1-й армейский корпус (1763 офицера, 4638 штыков, 1723 сабли при 259 пулеметах и 63 орудиях) в жестокий мороз, под сильным зимним ветром форсировал Дон и отбил потерянный 10 января Ростов, взяв пять тысяч пленных. Но мощная атака 1-й Конной армии С. М. Будённого, отбросившей донских казаков и устремившейся к Ставрополю, свела успех Кутепова на нет. Ростов пришлось сдать вторично, чтобы избежать окружения. Кубанская армия к этому времени превратилась в толпу дезертиров, Донская — в поток деморализованных беженцев, то и дело оставлявших занимаемые рубежи. Екатеринодар был сдан практически без боя. Смешавшись с Донской армией, добровольцы отошли за реку Кубань и 24 марта подошли к Новороссийску. Деникин еще надеялся удержать Таманский полуостров, откуда можно было постепенно перевезти войска в Керчь. Но приказ оборонять Тамань не выполнил уже никто, ни кубанцы, ни донцы, ни добровольцы — контроль над армией главком утратил окончательно.
Из Новороссийска предстояло морем уходить в Крым, еще остававшийся последним клочком русского юга, где еще не было красных (пять попыток Красной армии ворваться в Крым в январе — феврале 1920 года были сорваны пятитысячным корпусом под командованием Я. А. Слащова). Эвакуация обернулась кошмаром, который навсегда запомнился тем, кто ее видел. Из 80 тысяч человек на корабли и суда удалось в обстановке паники и хаоса погрузить около 35 тысяч. Б. А. Штейфон свидетельствовал: «Обезумевшим людям, штурмовавшим пароходы, казалось, что вооруженная борьба окончилась. Большинство начальников было того же мнения. Главнокомандующий [А. И. Деникин] пребывал в состоянии крайней волевой приниженности. Поэтому при эвакуации одни без сожаления, другие озлобленно бросали оружие, патроны, снаряжение. И в Крыму высаживались уже не воины, а в массе — толпа. Генерал Кутепов оставался одним из немногих начальников, которые сохранили присутствие духа и веру в возможность дальнейшей борьбы. А потому принимал все меры, чтобы подчиненные ему войска погрузились с оружием и с остатками своих артиллерийских и интендантских запасов»[513].
Мемуары А. В. Туркула сохранили выразительную сцену эвакуации из Новороссийска роты 2-го Офицерского стрелкового генерала Дроздовского полка. Рота пришла на причал, когда все пароходы уже были заполнены до отказа. Туркул обратился напрямую к Кутепову, разместившему штаб на эсминце «Пылкий»[514], и получил разрешение погрузить 200 человек, в то время как дроздовцев было 700. Туркул решил грузить всех. Началась погрузка, эсминец оседал в воду все ниже и ниже. Начальник штаба корпуса генерал-майор Е. И. Доставалов[515] резко приказал Туркулу выгружать офицеров обратно, тот отказался, сославшись на комкора, на что последовал окрик Кутепова:
— Прекратить спор! — Реплика, обращенная к Туркулу: — Полковник Туркул, хороши же у вас двести человек!.. — И обращение к Доставалову: — Потрудитесь не делать никаких замечаний командиру Офицерского полка!..
В итоге забрали всех. Но «Пылкий» еще около часа вел артиллерийскую дуэль с батареей красных, прикрывая потерявший ход французский корабль. Комендоры «Пылкого» выпустили около сотни 102-миллиметровых снарядов и в итоге выиграли бой. Утром 27 марта 1920 года перегруженный эсминец, сидевший в воде по палубу, уносил Кутепова из Новороссийска, где когда-то он в первый (и как оказалось, не в последний) раз попробовал себя на поприще администратора. Впереди был Крым, но что именно их там ожидало, внятно не мог объяснить никто.
В атмосфере полного краха главнокомандующий ВСЮР А. И. Деникин не счел возможным дальше возглавлять войска и предложил «Военному совету избрать достойного», которому он передал бы «преемственно власть и командование». Есть все основания считать, что на решение Деникина повлияло именно мнение Кутепова, точнее, два связанных с ним фактора. Первым была резкая телеграмма, которую Александр Павлович отправил на имя Деникина еще 11 марта в атмосфере творившегося на подступах к Екатеринодару хаоса. В ней Кутепов жестко требовал предоставить ему неограниченные полномочия на время отхода армии к Новороссийску, особо подчеркивая, что «все учреждения Ставки… <…> должны быть посажены на транспорты одновременно с последней грузящейся на транспорт частью Добровольческого корпуса»[516]. Хотя Деникин и поставил Кутепова на место ответным сообщением о том, что правительственные учреждения и Ставка будут эвакуированы тогда, когда он сочтет нужным, его чувства свелись к единственной фразе: «Вот и конец». Сам Антон Иванович 5 апреля 1920-го в доверительной беседе с кадетом Н. И. Астровым вспоминал об этом так: «Он [Кутепов] хороший и честный солдат. Я всегда буду это признавать. Но он ничего не понимает в политике. И я никогда не прощу ему его письма. В письме приводились несколько ультимативных требований от имени Добровольческого корпуса и между прочим требование, чтобы я и штаб при эвакуации Новороссийска последними погрузились на корабль. Это было гадко. Но стало ясно, что связь между мной и Добровольческой армией порвалась»[517].
Окончательное же решение оставить пост Деникин принял под влиянием разговора, произошедшего у него с Кутеповым в Феодосии в ночь на 1 апреля. Подробности этого разговора неизвестны, но зять Л. Г. Корнилова полковник А. Г. Шапрон-дю-Лорре[518] оставил подробное описание своего общения с Кутеповым, состоявшегося сразу после его разговора с Деникиным. Судя по этому описанию, Кутепов нервно потребовал аудиенции у Деникина, ссылаясь на то, что «в армии идет брожение, недовольство»[519]. Выйдя после длительной беседы с Деникиным, Кутепов сказал: «Черт знает что, генерал Деникин отказывается быть Главнокомандующим и уезжает»[520]. Шапрон-дю-Лорре изумленно заметил, что «такового настроения в армии нет», на что Кутепов резко ответил, что «части Добровольческой армии не хотят Деникина», и сослался на мнение корниловцев. Шапрон-дю-Лорре начал убеждать Кутепова в том, что корниловцы — это еще не вся армия, и в итоге генерал, неожиданно сменив тон, заявил: «Да, уход Деникина — это конец армии, его нужно убедить, чтобы он остался, это нужно сделать во что бы то ни стало»[521]. Однако побывавший после Кутепова у Деникина А. М. Драгомиров убедился в том, что Деникин уже принял решение уйти и не отступится от него: «Главнокомандующий стоит на непримиримой точке и никакими доводами и увещеваниями его сбить не удастся»[522].
