Первого и второго марта он еще не оставлял надежд на перемены, общался с однополчанами в Офицерском собрании, даже произнес первую в своей жизни импровизированную речь в Государственной думе («сказал им, что удивляюсь их пустым разговорам, когда надо говорить только о том, как навести порядок, чтобы спасти положение»[483]), впервые столкнулся с солдатским хамством (ефрейтор с офицерской шашкой, не отдав чести, отказался пустить его в казармы) и чем дальше, тем отчетливее понимал — столица погибла. Оставалось одно — возвращаться на фронт, тем более что на квартиру сестры Кутепова уже трижды приходили его арестовывать. Ехать пришлось кружным путем, через Москву, Воронеж и Киев. В Твери Кутепова чуть было не схватили на перроне двое солдат, заявивших: «Здесь в поезде говорят, что вы расстреливали народ в Петрограде»[484]. Пришлось на ходу выпрыгивать из вагона.
В купе, ночью, Кутепов слышал разговоры попутчиков, обсуждавших, что лучше — монархия или республика, и если монархия, то кто предпочтительнее — Николай II или его брат Михаил. От этого на душе было тоскливо и тошно. Но было понятно и другое: Россия изменилась бесповоротно. Что делать дальше? Конечно, служить, ведь война идет, и страну нужно защищать, а армия не существует сама по себе, она выполняет приказы правительства, которое теперь называлось Временным. Конечно, Кутепова не могло не возмущать первое же нововведение революционной эпохи, коснувшееся армии, — Приказ № 1 Петроградского совета, вводивший в каждой части выборный солдатский комитет. Но, опять-таки, он не счел себя вправе покинуть армию, родной полк в дни, когда судьба страны решалась на полях сражений.
Гвардии Преображенский полк (после переворота он лишился приставки «лейб», означавшей принадлежность именно к Императорской гвардии) занимал позиции в Волынской губернии, далеко от Петрограда, и общее разложение добралось до него нескоро. Позиции Кутепова в полку были крепкими, он пользовался общим уважением, в том числе и в полковом комитете, и назначение полковника на должность командующего полком[485] 2 апреля 1917 года было принято как само собой разумеющееся. Но в июне в полк пришли четыре маршевые роты, вполне «революционные», состоявшие почти поголовно из рабочих. И на заседании полкового комитета сразу же прозвучал вопрос: что делал Кутепов в Петрограде 27 и 28 февраля, не стрелял ли он там в народ? Тогда полковника отстоял один из членов комитета, эсер Иван Боговой: «Такие люди, как полковник Кутепов, нам нужны. Он не наш, но он честный и правильный человек. Ему нельзя ставить в вину, что он поступал по своей совести. С ним не пропадешь. Старые солдаты его знают»[486]. Но таких «старых солдат» становилось все меньше. В конце июня на дивизионном митинге, где кроме преображенцев присутствовали солдаты Егерского и других гвардейских полков, Александр Павлович едва не погиб: «Нас с угрозой окружили искаженные непонятной злобой лица… Толпа щетинилась штыками. „На штыки Кутепова“, — сперва отдельными голосами, а потом все множившимися неистовствовала толпа, взвинчивая и возбуждая себя своими же криками»[487]. И снова, как уже бывало не раз, Кутепова спасло невероятное самообладание. Он громким голосом крикнул: «Преображенцы, ко мне! Преображенцы, вы ли выдадите своего командира?!» И произошло чудо — солдаты полка мгновенно сомкнулись вокруг Кутепова.
Такое же чудо произошло 7 июля у деревни Мшаны, где преображенцы в последний раз продемонстрировали силу духа старой русской гвардии. Тогда Петровская бригада (Преображенский и Семеновский гвардейские полки) были брошены на ликвидацию прорыва, в который устремились германские и австро-венгерские войска. Гвардейцам нужно было не только спасти брошенное корпусное имущество и задержать врага, но и прикрыть позорное отступление «Армии свободной России». Об атмосфере, царившей в те дни на Юго-Западном фронте, вспоминал полковой адъютант преображенцев, капитан П. Н. Малевский-Малевич: «Полк в составе бригады отходил среди моря развращенной и грабившей свои собственные тылы солдатской толпы, бежавшей при малейшем признаке противника или даже при звуке отдаленного орудийного выстрела, выкидывавшей раненых из санитарных повозок и поездов, чтобы самой скорее удрать в тыл. <…> Как наша бригада, дерясь с противником каждый день в течение двух недель, вышла из этого ада, я думаю, никто сейчас объяснить не может»[488].
Перед началом боя Кутепов произнес речь, которая, несмотря на то что «говорил он коротко, нескладными, рублеными фразами», запомнилась его сослуживцам:
— С вами говорит ваш старый командир для того, чтобы вы не могли потом сказать, что он не предупредил вас в грозную минуту. Россия в опасности. Все простить можно. Нельзя простить предательства. Преображенцы предателями не были. Пусть шкурники остаются — они не нужны. Полк сейчас выступит и пойдет со мной. В ружье![489]
О вкладе, который Кутепов внес в бой 7 июля, красноречивее всего свидетельствуют отзывы его сослуживцев. Капитан Д. Д. Зуев: «Командующий полком полковник Кутепов выказал исключительное мужество и твердость духа. Обходя последние свои цепи под действительным артиллерийским, ружейным и пулеметным огнем, являя пример непоколебимого мужества и отваги, одним своим появлением останавливая волнения людей, видящих бегство слева и справа, полковник Кутепов удержал в арьергарде порядок и твердость»[490]. Капитан П. Н. Малевский-Малевич: «Все его видели все время впереди, слышали его ободряющий голос и черпали от него силу духа, которая дала возможность полку честно и до конца выполнить свою боевую задачу»[491]. Старший унтер-офицер Г. Вагин: «Полковник Кутепов залегал с винтовкой в руках, залегал в передовую цепь и, как простой солдат, наравне со всеми отстреливался от дерзкого врага, превосходного в силах, следовавшего за нами по пятам. По пути отхода полковник Кутепов с опасностью для жизни сам перевязывал и выносил тяжелораненых и тем спасал их от позорного плена»[492]. Младший унтер-офицер Фалько: «В тяжкую минуту 7-го июля полковник Кутепов был душой полка и вносил бодрость каждому поучительным примером, несмотря на то, что несколько раз был засыпан и сшибаем с ног воздухом от вражеских снарядов»[493].
Особенно ценны два последних свидетельства, поскольку это голоса солдат, уже затронутых, может быть, общим для тех дней разложением, но еще верящих в своего командира и готовых идти за ним в огонь и воду. Не случайно, когда после боя Кутепов благодарил полк за работу, в ответ ему «старорежимно» отвечали: «Рады стараться, Ваше Высокоблагородие» — хотя согласно мартовскому Приказу № 1 полагалось говорить «господин полковник».
В тот день Кутепов не раз и не два был на волоске от гибели. Один из снарядов разорвался у него буквально под ногами, убив шедшего рядом с ним поручика С. Н. Мещеринова. Но Александр Павлович, как заговоренный, снова встал и возглавил атаку. За доблесть, проявленную 7 июля, он был представлен к ордену Святого Георгия 3-й степени. За всю войну такую награду получили всего 60 человек, Кутепов мог (и имел полное право) стать шестьдесят первым. Но в хаосе второй половины 1917-го представление попросту затерялось. Зато нашла героя другая награда, Георгиевский крест 4-й степени с лавровой ветвью № 1 216 556, присужденный «по приговору» полкового комитета. Правда, судя по фотографиям, во время Гражданской войны и позже Кутепов эту награду не носил.
